Встретимся у Ральфа

предвкушения.

Глава двадцать девятая

— О, мой бог! Выглядишь отлично. Просто воплощение элегантности. — Филип хлопнул Ральфа по плечу и стрельнул взглядом по залу, не иначе как в надежде на аплодисменты официантов, которые вкатывали тележки с шампанским и закусками. Все, что Филип делал, он делал на публику.

Ральф попытался ослабить галстук. Ну и кретинский же у него вид… как на похоронах у тетушки, когда ему тоже пришлось напялить костюм. Этот, впрочем, неплох. «Дольче и Габбана» как-никак. Ха! Видела бы этот костюмчик Клаудия! Модного серого цвета, стильный, с небольшими аккуратными кармашками. Там же, в «Дольче», его раскрутили на экстравагантную рубашку в полоску с каким-то супермодным воротником.

— Идеальный манекен! — выдал ему комплимент низенький продавец-испанец, прикладывая к рубашке один галстук за другим.

— В самом деле, — согласился рослый продавец-француз. — О модельном бизнесе никогда не думали? Рост, осанка — все при вас.

Оба лучезарно улыбнулись.

Ральф был польщен и смущен одновременно, однако костюм ему понравился, рубашка тоже, а от узкого черного галстука он и вовсе пришел в восторг. Словом, на Бонд-стрит Ральф вышел с гордым ощущением, что добавил себе дюймов десять росту, поскольку стойко вынес пытку модным магазином и заслужил приз. А что касается шести сотен фунтов… ничего, дело того стоило.

Сегодня ему не обойтись без костюма, одного из важнейших пунктов его плана. Сегодня он должен быть на высоте. Вечеринка для него важнее открытия выставки, важнее сборища старых пердунов и кичливых кривляк, налетевших вчера на него как на мухи на мед. Ради вечеринки Ральф выбрался в парикмахерскую, подстригся и даже поддался на уговоры побриться как положено — с массажем, горячими полотенцами и прочими хитростями. Итак, новый костюм. Новые ботинки. Гладкий подбородок. Лучшие носки. Сегодня вечеринка у Ральфа.

— Ну, дружок, признавайся, кому мы обязаны этим новым нарядом, этой элегантностью и этим… — Филип повел носом, — оч-чень сексуальным ароматом? — Многозначительно вскинув брови, он похлопал Ральфа по щекам.

— Сам увидишь, Фил, и сам все поймешь, — натянуто ответил Ральф.

— Женщина? — Карие глаза Филипа хитро блеснули.

— Женщина? Нет, это всего лишь костюм. О черт… — Ральф оттянул воротник. — Ну и жара. Кондиционеры работают?

Филип кивнул:

— Вовсю. Пойдем глянем на цветы — только что доставили. Сплошь пионы, как ты заказывал.

По дороге к кабинету Ральф крутил головой, всматриваясь в свои картины, пытаясь увидеть их глазами Джемм. Что она о них подумает? Испугается? Поднимет на смех? Придет в восторг? Боже, сделай так, чтобы они ей понравились. Они ведь, по сути, написаны для нее. Выставляя их, Ральф помнил о Джемм, размещал их на стенах в том порядке, в котором, по его замыслу, их должна была увидеть Джемм; воображал, как Джемм, в своем черном пальто с меховым капюшоном и перчатках, наклоняет голову то на один бок, то на другой, отступает, приближается, чтобы разглядеть картины под разными углами, время от времени оборачивается и улыбается ему.

Небольшой кабинет буквально утопал в пионах — Ральф сделал заказ на двести пятьдесят фунтов; их горьковатое благоухание чуть сняло напряжение. С отсутствующим видом Ральф легко пригладил пушистые разноцветные головки.

— Как насчет бокала вина, Фил? Брови Филипа опять поползли вверх:

— Вина?! Что происходит, Ральф? Еще вчера были джинсы и пиво, а сегодня — костюм и вино? На меня равняешься? Решил стать французом? — Посмеиваясь, он достал бутылку и два бокала.

Ральф взял наполненный бокал, закурил и вернулся в зал. У стола администратора остановился, чтобы сменить диск в проигрывателе. Кивнул удовлетворенно.

Время еще есть. Он покружил по залу, вслушиваясь в мягкий стук каблуков по пружинистым паркетинам, прошелся как в детстве — наступая только на стыки, попробовал изобразить балетную позицию: пятки вместе, носки разведены на сто восемьдесят градусов — выйдет или нет? Вышло.

Сунул руки в карманы, вынул, полюбовался дорогим кроем брюк и идеальными складками, накрывающими ботинки. Застегнул пиджак, расстегнул пиджак. Черт, ну и жара.

Наконец занял пост у входа — в одной руке бокал с вином и дымящаяся сигарета, другая в кармане, плечо подпирает косяк. Со стороны, должно быть, тот еще вид: напыщенный бездельник в костюме от- кутюр. Да плевать, как он выглядит.

Ральф провожал взглядом прохожих. Люди равнодушно спешили мимо, даже не пытаясь заглянуть внутрь. Художественная галерея? Картины? Чушь собачья. Ральф их понимал. Искусство. Смешная, если подумать, штука. Его картины — это его картины. Частицы его души. Его фантазии и мечты. Неудивительно, что в основной своей массе люди не жаждут украсить ими свой дом. Есть, правда, и другие — те, кто готов выложить за одну картину две с половиной тысячи, но у таких обычно и дома-то нет в общепринятом смысле слова; у них особняки, офисы, «территории». Ральф попытался представить одну из своих картин на стене родительской гостиной, по соседству с древними часами. И улыбнулся.

А на часах у него за спиной всего лишь половина восьмого. Еще час. Целый час! Он опять закружил по залу. Сменил пустой бокал на полный. Выкурил дюжину сигарет.

— Может, сменим название выставки на «Этюды в никотиновом дыму»? — простонал Филип.

Вокруг суетились официанты, создавая на столиках под белоснежными скатертями натюрморты из затейливых канапе, тайских кексов с плюмажами из свежего кориандра, карликовых крабовых палочек с пиалками арахисового соуса, аккуратных горок розовых креветок, блюдечек со сладким соусом чили, острым соусом чили, стружкой зеленых чили, крошкой красных чили и маринованных чили. Меню вечеринки Ральф уделил особое внимание.

Из двух огромных черных посудин, полных колотого льда, торчали горлышки бутылок шампанского, а на соседнем столе юная официантка в черной мини-юбке и нарядной белой блузке расставляла сверкающие бокалы на тонких ножках.

Что-то напевая себе под нос, Филип возился с пионами, сооружал из них гигантские замысловатые букеты и расставлял по углам, столам и прочим подходящим, на его взгляд, местам. Гетеросексуал с откровенно женскими замашками — единственный в своем роде.

У Ральфа стянуло желудок, да и кишечник энергично напомнил о себе. Только этого не хватало. Он пытался проигнорировать позывы, но волнение с каждой секундой нарастало, и организм взбунтовался. Ральф потер живот, стиснул ягодицы. Волосы на руках встали дыбом. Черт! Он сделал пару кругов по залу. Выкурил очередную сигарету. Опять постоял на входе, разглядывая машины, лощеных завсегдатаев Ноттинг-Хилл, иностранцев, держащих путь в дорогие рестораны. Вернувшись внутрь, заменил выбранный Филипом диск своим любимым и поставил «Мороз по коже» на повтор.

— Хочешь, чтобы твои гости с тоски умерли? — недовольно прокомментировал Филип.

Кишечник не унимался. Ральфа самого уже продирал мороз по коже, и под мышками было липко от холодного пота. До половины девятого две минуты. Дьявольщина. Где она? А вдруг… Нет, она придет. Непременно придет.

Кишечник взбесился окончательно, сигареты больше не помогали, скорее наоборот. Ее все нет… а должна бы уже появиться… Нужно дождаться, быть на входе, когда она придет… О-о-о черт, но в сортир все-таки надо. Ральф рванул через зал, через кабинет — в кабинку у черного входа, где со вздохом облегчился и привел себя в порядок. И прищурился, глядя в зеркало. Живой мертвец… Лицо серое, влажное, в глазах застыл ужас. Хотелось выглядеть раскованным, успешным, а зеркало подсовывало наркомана в ломке, но при дорогом костюме. Ральф вытер руки и прошел в кабинет, на ходу пощипывая щеки, чтобы вернуть им хоть намек на румянец.

Господи, почему он так дергается? Сама по себе идея ведь отличная: устроить вечеринку для друзей, отпраздновать успех и завершение добровольного заточения. А в результате может разыграться классическая мыльная опера с чудаковатыми персонажами и, как водится, путаными сюжетными линиями. Остается только надеяться, что до фарса не дойдет.