Лордан, Бардас Лордан, я в Классах в любое время. Если надумаешь учиться фехтованию сделаю для тебя особую скидку.
– Благодарю, – все так же бесстрастно ответил всадник, – скрестить с вами мечи доставит мне истинное удовольствие.
Пострадавший вновь пребывал в прекрасном расположении духа; он помог Темраю забраться на лошадь и на прощание помахал рукой. Затем швырнул испорченную вывеску в канаву, в нерешительности потоптался на одном месте, словно размышляя, куда пойти, и в конце концов развернулся и побрел обратно в таверну.
– Что произошло? – спросил Журрай.
– Этот человек хотел, чтобы я сделал для него меч.
– Идиот.
Темрай обернулся в седле, и в неровном свете факелов Журрай заметил, что по его щекам катятся слезы.
– Журрай, ты понимаешь, кто это был?
– Пьяный, – равнодушно пожал плечами собеседник. – Некий адвокат, что бы это ни значило. Насколько я понимаю, так называют наемного воина.
– Сейчас – да. Подумай, Журрай, человек, который знает про серебряный припой, человек, который утверждает, что узнал это на равнинах двенадцать лет назад. Подумай над этим, Журрай.
– Рейдер Максена, – с ненавистью выдохнул тот. – Полагаешь это один из них?
– Двенадцать лет, Журрай; некий человек двенадцать лет назад бывал на равнинах и узнал о серебряном припое. И этот человек – не торговец, поверь мне.
– О боги! – воскликнул собеседник. – Его нужно было убить на месте!
Темрай покачал головой и улыбнулся.
– Всему свое время. Ведь он, по сути, оказал мне услугу. Я столько времени провел в городе, что уже почти забыл, зачем пришел сюда.
От изумления Журрай прикусил язык.
– Не думал, что такое возможно, – пробормотал он.
– Я сказал – почти, – холодно ответил юноша.
Максена забыть невозможно, это пятно, которое не отмоешь, сколько ни стирай и не три пемзой. Минуло двенадцать лет, но его незримое присутствие продолжало чувствоваться в тяжелом дымном воздухе, в волокнах ткани, в омерзительном аромате горящих волос и костей.
– В арсенале все рабочие снимали с себя рубахи, все, кроме меня. – Приподняв край плаща, всадник оттянул ворот рубахи и обнажил блестящий белый шрам. – Не думаю, что мне бы доставило удовольствие объяснять, откуда он взялся.
Журрай опытным взглядом подмечал произошедшие с соплеменником перемены, его некоторую неловкость, неуверенную посадку в седле (сказывалось отсутствие практики). Темрай поправил рубаху, натянул плащ, плотно за стегнул воротник и глянул на фонари, освещающие въездные ворота.
– Думаю, когда мы будем жечь город, самое меньшее, что можно сделать, это запереть ворота снаружи. Какая жалость, Журрай, – добавил он тоном человека, расстающегося с парой любимых штанов, – я действительно люблю их, и лучше пусть это буду я, чем кто-то другой.
Во взгляде собеседника мелькнуло одобрение.
– Твой отец мечтал об этом, – сдержанно ответил он.
– Я бы сказал, что отец жаждал крови в юности, – устало возразил Темрай, – потерпел поражение в начале своего правления и всю оставшуюся жизнь им руководили слепая ненависть и разочарование от несбывшихся надежд. Он бы никогда не разрушил Перимадею. Это сделаю я.
– Ты уверен?
– О да, – ответил Темрай, – они любезно показали мне, как это сделать.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Геннадий сказал, нужно прочесать город. Пройти на сквозь каждый проезд, каждую улицу и площадь, ходить до тех пор, пока не ощутишь, как щемит под ложечкой, что означает, что натурал обнаружен.
– Не исключено, что мы все же найдем его, – пробормотал Алексий, присаживаясь на ступени фонтана и снимая левый ботинок, – но у меня болит нога. А какой разразится скандал, если узнают, что последние три дня я провел, скитаясь по улицам города.
Патриарх спрашивал себя, возможно ли, что он просто преувеличил последствия случившегося? Бесспорно, его время от времени мучили приступы внезапной боли – в голове, в груди, мышцах; иногда к горлу подступала рвота и не давал покоя кровавый понос, но они случались все реже и реже и протекали не так болезненно. После долгого времени старец получил возможность снова нормально спать. Правда, Алексий постоянно находился под защитой тройного поля (поддержание которого, по мнению Патриарха, усугубляло ситуацию больше, чем сами приступы).
Но в глубине души, скорее интуитивно, он чувствовал что проклятие начало разрушаться. Этому способствовало и чудесное спасение Лордана в поединке с Олвисом, и его благоразумный выход на пенсию. Фехтовальщик, став менее уязвимым, лишил проклятие необходимой подпитки. Тем не менее Алексий не оставлял идею полностью нейтрализовать дело рук своих, он чувствовал, что задача осуществима, хотя никогда ранее ему не приходилось делать этого.
Нет, думал старец, осторожно надевая туфлю на вспухшую ногу, не стоит обманывать себя. Разрешить ситуацию может только натурал, а найти его оказалось еще сложнее, чем представлялось вначале. Вероятно, он вообще уехал из города. Геннадий, во всяком случае, считал именно так, но Патриарх продолжал надеяться – мысль о том, что ему придется провести остаток жизни в столь бедственном состоянии, приводила старца в отчаяние.
«Почему я не владею магией? – задавался вопросом Алексий. – Я бы мог облететь город по воздуху вместо того, чтобы таскаться по такой жаре с распухшей ногой. Или заглянул бы в магический кристалл и уничтожил мерзавца одним ударом молнии. Хотя нет, если бы я владел магией, то рассеял бы проклятие в пыль, и все были бы счастливы. За исключением проклятой девчонки, которая втянула меня в эту грязную историю. Почему я не послушался матери? Она всегда предупреждала меня, что не стоит заговаривать с незнакомыми женщинами».
На другой стороне улицы двое рабочих собирали новую механическую пилу, предназначенную, очевидно, для лесопилки у водопада. К мощному лезвию присоединялось водяное колесо, закрепленное на тисовом шесте. С каждым поворотом колеса лезвие приходило в движение и распиливало бревно так же, как два человека делают то же самое при помощи двуручной пилы. Плотники уже завершали работу, прилаживая пару наклонных распорок, на которых крепились козлы, поддерживающие тисовый шест.
Ничего не смысля в механике, Алексий не мог не восхититься совершенством конструкции, лучшей из всех когда-либо им виденных, – механизм, при очевидной простоте, способствовал увеличению продуктивности и качества выдаваемых досок. На мгновение Патриарх ощутил жгучее чувство ревности и обиды: почему он не стал ремесленником, не посвятил себя совершенствованию простых, незамысловатых орудий, делающих жизнь человека проще и легче? Сколько мастеров в городе трудятся над такими проектами! Их можно встретить на каждой площади – людей, творящих свои шедевры в уличной грязи или вырезающих их ногтем на доске, вечно ищущих лучший способ – более экономичный, более изящный, более приятный для глаз. Закон был непостижим, и ни одно из его проявлений не имело практического применения. Но он, Патриарх, одевался в шелк и лен, в то время как неутомимые плотники довольствовались грубым шерстяным полотном и не знали обуви. Почитаем себя за магов? Лжецы! Вон из города, в поля, выращивать хлеб!
Тем временем мастеровые завернули последние болты, и старший отправил помощника вращать колесо, чтобы испытать механизм Рукоять поворачивалась с большим трудом вода справлялась с этим значительно лучше. Вот, если хотите, пример действия Закона, направленного на благо. Молодой человек напрягся, дерево заскрипело от напряжения, и колесо повернулось. Раздался звонкий треск, и тисовый шест разломился надвое. Лезвие пилы, лишенное опоры, покачнулось и медленно повалилось набок, увлекая за собой колесо. Младший плотник совершил невероятный прыжок и в следующий момент оказался на безопасном расстоянии. Задержись он на секунду, и гигантская конструкция опустилась бы точно ему на
