в казарме появилось много нового народа — кто из карантина, кто из учебок.
Об одном парнишке хотелось бы рассказать поподробнее. Это был невысокий крепких хлопец, утверждавший, что он ни кто иной, как самый настоящий донской казак. Звали его Женя Танага. Перевели его к нам из Калинина (ныне Тверь) из роты охраны. Он был на полгода младше меня призывом и сразу стал головной болью для наших «дедушек» — побои он переносил стойко, при возможности старался дать сдачи и абсолютно не признавал 'политики партии'. Позже я узнал, откуда у него такой богатый опыт жизни в коллективе, но об этом позже. Могу лишь сказать, что как-то раз в наряде по кухне мы с ним вроде как подрались, и я зарядил ему кулаком прямо в лоб. К моему удивлению, он не потерпел никакого ущерба (лоб был хорош) а я неделю ходил с распухшей и посиневшей кистью. Впрочем, как известно, добрая драка часто является началом хорошей дружбы. Мы были если не друзьями, то как минимум в приятельских отношениях. О себе Женька рассказывал мало и неохотно. Его приписали к СБВ — склад бомбового вооружения, там он и трудился.
Где-то в конце лета — начале осени он через голову нашего комэски и его непосредственного начальника обратился к командиру полка — уже полковнику Бычкову (я ему и присоветовал использовать момент, когда комполка находился в хорошем расположении духа по поводу очередной звездочки) и со слезами в глазах рассказал страшную историю о том, что его брат, который служит в Москве, попал в автокатастрофу и лежит в Бурденко практически присмерти. И умолял Бычкова выдать ему увольнительную хотя бы на три дня, чтобы навестить брата, может быть, в последний раз. Сердце полковника размякло и он собственноручно подписал ему отпускной на трое суток. Разумеется, на вопрос, где он собирается жить в Москве, Женька бодро отбарабанил адрес своей тетки, якобы живущей в Москве. Третья улица Строителей, дом 6, квартира 12 или что-то в этом роде. И уехал. Через трое суток он в часть не явился. Решили выждать еще пару дней, мало ли что случилось — все-таки у парня горе. Когда же его отсутствие перевалило за неделю, все зашевелились. Начальник СБВ поехал в Москву, где выяснил, что адреса, указанного Женькой, в природе не существует. Он не поленился заехать в госпиталь имени Бурденко и выяснил там, за последний месяц военнослужащие, пострадавшие в автоавариях туда не попадали. Отправили запрос в Калинин, по старому месту службы и пришедший ответ просто убил всех наповал. В депеше сообщалось, что рядовой Танага на прежнем месте службы три(!) раза убегал из части, и колесил по всему Союзу, в конце концов всегда приезжая в родную станицы с мудреным названием, где у него действительно жила тетка. Детство у Женьки было трудное, отца он практически не помнил, мать пила а ему, как старшему, приходилось заботиться о младших брате и сестренке. Заработать деньги он мог только воровством, чем и занимался. В конце концов его поймали, определили в спецшколу для малолетних преступников, где он хорошо усвоил основные законы жизни — там было очень несладко. Но даже оттуда он пробовал сбежать. Его подопечных отдали под опеку тетке, а мать, вроде бы, лишили родительских прав — точно уже не помню. Сразу по окончании спецшколы его сбагрили в армию, от греха подальше, где началось самое веселое. Гипертрофированное желание свободы материализовалось в три побега. Все три раза его ловили, но один раз он умудрился сбежать от своих конвоиров прямо в аэропорту, откуда его хотели отправить попутным бортом министерства обороны. Пару недель его ловили в местных плавнях в кооперации с тамошней милицией, пока он не оголодал и не отважился ночью заявиться к тетке, где его и спеленали совместными усилиями. Каким образом ему удалось избежать дисбата — загадка для меня до сих пор. После крайнего побега его, предварительно снабдив хорошей характеристикой и скромно умолчав о причинах перевода, сбагрили к нам.
Начальник СБВ вместе со своим помощником получили в военной прокуратуре ордер на арест Жени, вороненые наручники и отправились в ту самую далекую станицу. Предварительно войдя в контакт с местными ментами, они окружили хату и вощли вовнутрь. За столом сидел Женька и дул горилку с салом. Завидев начальников, он не растерялся, и, высадив задницей окно, был таков. Однако местные менты, наученные горьким опытом, стратежно перекрыли все возможные пути отхода и поймали беглеца прямо в огороде.
Заковав его в наручники и усадив в поезд, герои с победой отбыли в город-герой Москву.
Вагон был плацкартный, ехать было долго, поэтому начальник приковал беглеца наручниками к откидному столику, а своего помощника услал в вагон-ресторан за огненной водой. Последняя была найдена и доставлена, а также распита в соответствии со всеми русскими традициями. После чего оба погрузились в сон, уронив головы на столик, к которому был прикован Женька. Оба проснулись от сильного неудобства, причиненного наручниками, одна половинка которого находилась защелкнутой на руке капитана, вторая на руке его помощника, а цепка была пропущена между стенкой вагона и стойкой складного столика. Женьки не было. Конвоирам повезло, за пару часов пути поезд не сделал ни одной остановки. Кое как найдя ключи, подняв в вагоне страшный переполох, военные бросились на розыски, прочесывая весь поезд, где в одном вагоне в туалете и был обнаружен беглец, пытающийся выбраться через окно туалета и на ходу спрыгнуть с поезда. На сей раз его повязали окончательно и бесповоротно.
Когда его привезли, все были уверены, что три расстрела — это самое легкое наказания за такой дерзкий поступок. Однако, помариновав его две недели на губе, к нашему удивлению Женьку снова вернули в полк. Уж не знаю, о чем с ним там говорили, но больше бежать он никуда не пытался.
Кстати о губе: за два года службы я в общей сложности получил 54 суток ареста, из которых не отсидел ни одних. Мне просто фантастически везло, всякий раз, когда меня в очередной раз пытались упрятать на губу, обязательно что-нибудь случалось. То наша губа была на ремонте, а везти меня в Малые Вяземы (жуткое место, судя по рассказам там побывавших) не получалось — не было бензина для машины. То падал очередной самолет, и про меня просто забывали в запарке. В итоге на губе я так и не посидел, о чем я, кстати, вовсе не жалею.
Придя в себя после отпуска, я решил, что пора искать теплое место для приятного проведения остатка службы. Мои попытки попасть на ЗКП (запасной командный пункт) потерпели провал, на тренажер отправили от греха подальше служить бойца, которого заподозрили в стукачестве (надо сказать, что главный обвинитель — мерзкий жирный армянин по фамилии Аганджанян, как я узнал позже, сам был отменным стукачом… пардон, осведомителем), и в казарме ему жизни не было бы. В сауну при спортивной роте неизвестно за какие заслуги отправили тихого скромного хохла — Мишку Бабича, где он и жил, изредка заходя в казарму за почтой. Каптерщиком назначили Климова, писарем — Игоря Филинова, а вот я так и не нашел себе спокойного места. Поразмыслив, я решил, что мне остается одно — стать вечным ДСП. ДСП — это вовсе не пиломатериал, как вы подумали, а дежурный по стоянке самолетов подразделения. Ходишь себе по стоянке в техничке с ружжом и типа охраняешь. Стоянка наша находилась на опушке леса, километрах в четырех от казармы, сразу за пятым КПП и вообще, за территорией нашего гарнизона. Летом ДСП просто отдыхал. Зимой было сложнее. Около шлагбаума, перегораживающего въезд на территорию стоянки стояла остекленная будка, снабженная скамейкой, столиком и двумя электрокалориферами. Поскольку потребителей было много, а кабельная сеть хилая, в холодную погоду калориферы были еле теплыми. Согласно уставу, наряд в ДСП должен был сменяться каждые сутки. На практике было несколько иначе — назначались пара человек вечных ДСП, которые сами разбирались между собой, кому когда дежурить. Подымался ДСП в 5 утра, шел в столовую завтракать (для ДСП и причих ранних пташек был специальный распорядок работы столовой), брал сухпай (булку черного и батон белого хлеба и масло, как правило, остальное в пищу годилось мало), получал оружие и плелся в караулку вместе с другими дежурными по стоянкам под командованием ДСЧ — офицера, отвечающего уже за стоянки самолетов всей части. Там караульная машина развозила нас по постам, где примерно в 8 утра мы меняли часовых роты охраны и принимали стоянку. По уму, конечно, систему охраны стоянок, если их действительно хотели бы охранять, нужно было организовывать иначе. Что может сделать один боец, пытаясь охранять стоянку общей длиной больше километра, при том что этот километр не просматривается — стоянка в плане напоминала дугу? Никаких технических средств охраны не было, линия полевого телефона, судя по ее ветхости, была проложена еще немцами, штурмовавшими Москву в 41-м, она часто выходила из строя, а дозваться связиста было гораздо сложнее, чем вызвать дух Джона Леннона на спиритическом сеансе. Если же связь не работала, караул отказывался принимать стоянку под ночную охрану и ДСП был вынужден там куковать всю ночь. Летом это был курорт, зимой же, при отсутствии соответствующей подготовки — серьезная проблема.
