даже интересной возможностью. Ш-ш-ш-ш. Как все же
— Может, ты и сам запишешься в группу поддержки?
— Получу майку с кепочкой! Ну надо же, до какой степени идиотизма дошел этот Винтерс. Как хочет возвеличить себя! Впрочем, ничего другого я от ниггера и не ожидал — форма всегда превыше содержания.
Я промолчал.
— Скажи, Рассел, может быть — я говорю это лишь на тот случай, что действительно: а вдруг? — ты и сам уже начал кого-нибудь подозревать, ну хотя бы самую малость, а?
— Да.
— И объектом твоих подозрений является — позволь мне самому догадаться — Мартин Пэриш?
— Да.
— О, это уже
Слова Глаза жутко прозвучали после слов Пэриша, сказанных им не далее как двенадцать часов назад, когда он руководил мрачной процедурой похорон Элис Фульц.
— Я учитываю это.
— Как Изабелла?
— Это не твое дело.
— Она ведь тоже... мексиканских кровей, не так ли?
— Если ты хотя бы пальцем прикоснешься к ней, я убью тебя. Это я тебе обещаю.
— Ну какие же мы вспыльчивые! Ш-ш-ш-ш. Значит, так, Рассел, помести мое заявление в завтрашней газете, а не то я устрою тебе такую жизнь... тебе тошно станет. Процитируешь меня слово в слово. Можешь еще раз дать мою фотографию, если, конечно, считаешь, что это поможет делу. Винтерсу я позвоню сегодня ровно в полдень. То есть у тебя еще есть время. Это на тот случай, если тебе захочется при сем присутствовать.
С этими словами Глаз повесил трубку. Я услышал отчетливый щелчок, после чего в телефоне воцарилась полная тишина.
У меня возникло ощущение, словно и сюда, в дом Джо и Коррин, где я чувствовал себя в полной безопасности, проник кто-то посторонний. Глаз выследил меня с поразительной точностью, как если бы он наблюдал за мной с высоты или у него имелись еще более надежные способы следить за моими передвижениями. Меня прошиб пот. Я поспешил вернуться в приятную прохладу дома.
Я помог Изабелле пересесть в инвалидное кресло.
— К-к-какой-то ты тихий сегодня, — сказала она.
— Думаю.
— А знаешь, у н-н-него такой у-ужасный голос.
— Какой голос?
— Ну, на той п-п-пленке, которая выпала из твоего кармана.
Я про себя чертыхнулся, разозлившись на свою небрежность. Вот уж чего мне никак не хотелось прибавить ко всем несчастьям Изабеллы, так это болтовни Полуночного Глаза.
— Извини, Иззи, я не хотел, чтобы ты...
— Мне к-к-кажется, он был в к-к-каньоне Лагуна и в-в-видел нашу Л-л-леди Каньон.
Я аккуратно усадил ее в кресло.
— Что?
— Он видел ее, Расс.
— Как ты можешь утверждать это? И что же, по-твоему, он сказал?
Она усмехнулась чуть лукаво.
— Воз-з-зможно, я заставлю тебя подождать д-д-до после обеда.
В голове у меня вдруг словно просветлело, а сердце забилось с нарастающей быстротой.
— Не надо, девочка моя. Пожалуйста... Мне хотелось бы знать... Скажи, как ты об этом узнала?
— О'кей! Он с-с-сказал, что в-в-видел яркую, шикарную стерву.
Я вспомнил фрагмент той совершенно невнятной фразы «я-я-я вжу ярую, шкарусерву...»
— '...яркую шикарную стерву'?
— Р-р-рассел, да это же очевидно! Для того чтобы разобраться в подобных заиканиях и б-б- бормотаниях, надо, как и я, так же бормотать и з-з-заикаться. То есть работать с ним в одном ключе.
— Значит, он побывал в каньоне, — сказал я.
— Но ты же и сам это с-с-слышал. Кто это был? Глаз, да?
От той легкости, с какой Изабелла произвела расшифровку речи Глаза, в голове у меня все закружилось.
— Да, любовь моя. Это был Глаз. И он видел нашу Леди.
— Ты должен подключить меня к этому д-д-делу.
— Лейтенант, считайте себя при исполнении.
— Слушаюсь,
— О'кей, шеф.
Я завтракал вместе с женой и ее родителями. И никогда не думал, что буду так безмерно рад их присутствию за столом. Руки мои била дрожь.
— Т-т-ты сегодня вернешься ночевать?
— Ну конечно, любовь моя.
— Х-х-хорошо. Мне надо о стольком расспросить тебя.
Наши нежные и чистые взгляды устремились на Изабеллу. Она по очереди посмотрела на каждого из нас, после чего снова уткнулась в свою тарелку. По ее щеке скатилась слеза. Задрожали плечи.
— Ты понял, что я имею в в-в-виду!
— Я прекрасно понял, что ты имела в виду!
Несколько минут спустя я попросил Джо проводить меня до машины. Как можно более спокойным тоном я попытался объяснить ему, что час назад в его дом звонил не кто иной, как сам. Полуночный Глаз.
Джо кивнул в свойственной ему стоической манере — ради своей любви этот человек всегда готов был сделать все, что угодно.
— Я единственный, с кем он желает разговаривать, — продолжал я. — Не думаю, что он снова позвонит вам. Но говорю все это потому... я хочу попросить, чтобы вы оба были очень, очень осторожны.
— У меня есть два дробовика, два ружья на оленей и два пистолета.
— Держи их... под рукой. Коррин умеет ими пользоваться?
— Пистолетами — да.
— Пусть кто-то один из вас постоянно бодрствует. Не допускай того, чтобы все заснули.
— Мы и так из-за Иззи спим по очереди.
— Хороший ты человек, Джо.
— Она — моя единственная дочь.
Глава 18
Казалось, бедлам в управлении шерифа достиг своего апогея. Парни из ремонтной службы осаждали лифты, направляясь вниз, в недра здания, чтобы оживить мертвую систему кондиционеров. Наугад были содраны обои, чтобы обнаружить вентиляционную систему, и перед проплешинами штукатурки, скрестив руки на груди, стояли техники в оранжевых комбинезонах с полнейшим недоумением на лицах. У дальней стены следственной комнаты четверо добровольцев из группы поддержки, в синих теннисках с портретами Кимми Винн на груди, отвечали на звонки. Полицейские то входили, то выходили, огибая сидящих у телефонов, словно те — больны заразной болезнью. Всюду болтались репортеры, явно не желая ограничить себя рамками выделенной для прессы комнаты. Полицейские демонстративно игнорировали их.
Карен Шульц, прижав к груди стопку досье, пыталась заставить газетчиков убраться к себе.
Я прошел в лабораторию, где Чет Сингер рассматривал в электронный микроскоп кусок какого-то
