городов было невелико.
Мы мало знаем о внешности тогдашнего города. Ян Красинский в своем описании Польши считает, что Вильна господствует над всеми другими городами Белоруссии и Литвы красотою построек и населенностью, но, однако, этот город уступает другим северным городам Европы. В этом городе, по его словам, был обширный рынок, предлагающий множество предметов для продажи. Но эта похвала внешности столицы, конечно, не относится к другим городам, ибо природа украшает Вильну.
В 18 в. в Вильне много было каменных зданий. Устройства каменных дворов требовали сеймовые конституции. Это требование объясняется тем, что этот город часто страдал от пожаров, от которых, однако, и каменные дома не спасали Вильну. В ней много было общественных зданий, напр., до 40 церквей и монастырей различных исповеданий. Но источники 18 в. говорят о Вильне, как о городе, находящемся в упадке. По-видимому, в нем считалось всего 20.000 жителей, хотя в начале 19 в. этот город сильно вырос населением. Торговля была в упадке, и в 18 в. вспоминали только о былом величии литовской столицы. Даже в таком большом городе, как Гродно в половине 18 в., по словам Станислава Августа было только два каменных дома, хотя по тому времени это был большой город и играл роль второй столицы Литвы и Белоруссии. И все-таки он имел только около 4000 населения. Он вырос к концу 18 в., когда в нем появились каменные палацы, но весь погрязал в грязи. Мелкие города представляли собой поселения не только деревянные, но большею частью с соломенными крышами.
О Минске источники 18 в. говорят тоже, как о городе, находящемся в упадке, наполненном массой бедняков, особенно еврейских.
Несомненно, что более мелкие города не могли похвалиться своим цветущим видом.
До некоторой степени можно довериться податным спискам и составить себе некоторое представление об относительной мощи населением и торговлею отдельных городских центров. В половине 16 в. Вильна неизменно стояла первым городом. За нею, в пять раз слабее ее, в одном ряду считались Ковно, Полоцк, Витебск, Пинск, Берестье и даже Бельск. Вдвое меньше, чем группа последних городов, платили налог такие города как Гродно, Дорогичин, Новгородок, еще меньше Кобрин, Слоним. Во всяком случае, в 16 в. подляские города выделяются по масштабу податного обложения, очевидно, до тех пор, пока берестейское направление торговли играло первенствующую роль.
Конечно, эти сведения о городах дают очень мало. Мало мы знаем и о городской промышленности. Мы понимаем только, что она не могла иметь широкого масштаба в стране, где извлечения сырья у деревенского производителя стояло на первом плане. Развитие цехового строя не дает еще возможности уточнить масштаб и размер промышленности. Можно привести примеры тех или других специальностей и некоторые слабые указания на примитивные попытки устройства мелких промышленных заведений.
Списки городских ремесел не указывают на сколько-нибудь значительную дифференциацию ремесла. В Берестейском старостве в 2-й половине 16 в. можно насчитать около 35 видов ремесла. Все эти ремесленники, производящие весь предмет от начала до конца, между тем как в Западной Европе в средние века, мы уже наблюдаем такую дифференциацию, в силу которой ремесло дробится на свои составные части. Решительно то же самое надо сказать и о других городах.
О промышленности почти не приходится говорить.
Мы уже говорили о нескольких заводах под Вильно. В Гродно в конце 17 в. на митрополичьих землях встречаем 4 кирпичных завода. Такие же небольшие заводы мы встречаем и в других местах. Кое-где встречались поташные заводы, напр., у Радзивиллов под Пинском. В Кричеве работал поташный завод [с] наемными рабочими. Выше упоминалось об одной паперне. Можно вспомнить и о нескольких типографиях, каковые заведения не носили, однако, тогда промышленного характера. Вся эта бледность сведений о промышленности еще раз подтверждает слабость ее развития. В условиях преобладающего натурального хозяйства каждое хозяйство обращалось к кустарю-ремесленнику только в особо исключительных случаях. Только к концу 18 в. появляются более здоровые тенденции к усилению промышленности, о чем нам еще придется говорить.
§ 8. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ И ЭПОХА РАЗДЕЛОВ
На предыдущих страницах по частям не раз указывалось на те нездоровые явления, которые внедрялись в экономический и социальный строй Белоруссии. По частям указывалось на падение темпа экономической жизни в 17 и 18 вв. после краткого ее расцвета в 16 в. Ситуация внешней торговли складывалась неблагоприятно. Производительность страны с ростом населения и по мере охвата земледельческой культурой все большего и большего количества незанятых пространств не перестраивалось и страна не выходила из состояния производительницы самого грубого сырья. О промышленности, за исключением мельничного дела и добывания спирта, почти не приходится говорить, т. к. только кое-где мы видели незначительные следы ее. Она и не могла создаваться в условиях, когда даже накануне разделов цеховой строй имел полную силу и мог давить на зарождающуюся фабрику. Мы должны признать факт обеднения государства. Прежде всего это сказывается на обеднении крестьянского класса. Его положение чрезвычайно жалкое. Страна, в которой самый многочисленный класс находится в состоянии обеднения и бесправия, ничего не делает на рынок, за исключением покупки соли и водки не имеет потребностей и не может развивать их; городской класс существовал формально. Города были многочисленны, но, кроме немногих, бедны населением. По-видимому, количество его в городах в 18 в. не выросло, а уменьшилось сравнительно с 16 в. О мелких местечках почти не приходится говорить. Среди нескольких хат стоят корчмы, перед которыми в определенные дни продают решета, метлы и горшки: вот типичная картина польско-белорусского города в 18 в. Пышные магдебургские привилегии не спасают горожан от нажима со стороны шляхты.
Человек, у пояса которого болталась сабля, господствовал над всей этой бесправной массой крестьян и горожан. Но шляхтич в массе тоже был беден. Вернее, на него надо смотреть как на представителя более зажиточного крестьянства. И только небольшая группа вельможных панов фактически господствовала над всей остальной массой. И только двор крупного и среднего пана имел сношение с внешним миром, пользовался иностранными изделиями и сам являлся крупным экспортером. Городской купец только случайно в качестве ростовщика или комиссионера мог принять участие в панском вывозе. Зато он снабжал панский двор иностранными изделиями. Но так как государство постоянно нуждалось в деньгах и подымало таможенные ставки, то вся тяжесть таможенных сборов ложилась на городское купечество.
Несмотря на все превосходство своего положения, шляхта все же с завистью смотрела на малейшее проявление зажиточности в городском классе и путем закона боролась с ее проявлением.
Даже многим авторам 18 в. торговый класс представлялся богатым. Конституции первой половины 17 в. даже запрещают мещанам ношение шелковой одежды, дорогих мехов и прочее, — одним словом, они направлены против роскоши городской буржуазии.
В торговой политике среди многих других мер необходимо отметить прочно установившуюся политику твердых цен. Она относится еще к половине 16 в., когда она вызывалась необходимостью регулировать цены, по которым войско могло покупать провиант.
В 17 в. это уже явление, разрушительно действующее на торговлю и на весь экономический строй страны. Твердые цены приобретают характер постоянный и строго проводятся. Виленские купцы в начале 17 в. жаловались панам — раде на то, что таксы разрушают города и торговлю: люди должны по образу жизни превратиться в гуннов, в вандалов или должны эмигрировать или уходить в казаки. Конституция 2-й половины 17 в. шла дальше: она требовала, чтобы купцы за иностранные товары брали от 3 до 7 % прибыли в зависимости от происхождения купца; так, евреи имели право брать только 3 % прибыли, иногородние купцы — 5 %, а купцы данного края — 7 %. Правда, сеймы 2-й половины 18 в. начинают сознавать необходимость поддержки торговли, но меры, предпринимаемые сеймами имели иногда как раз обратное значение. Только в таможенной политике произведено серьезное изменение. Так, Конвокационный сейм 1764 г. отменил таможенные привилегии шляхты, установил одну «генеральную» пошлину и поручил учрежденным им же скарбовым комиссиям заботу о торговле, мануфактурах, мерах, векселях и пр. Эти меры были подтверждены сеймом 1775 г. Этот поворот таможенной политики уничтожил самое главное
