Гунны. Грозные воины степей

Медиолан, главный город Лигурии, некогда столицу; равным образом разметывают Тицин, истребляя с яростью и близлежащие окрестности, наконец, разрушают чуть ли не всю Италию». Они захватывают Вицетию (современная Виченца), Верону, Бриксию (современная Брешия), Бергамо, Милан, Тицин (современная Павия). Такие крупные города, как Милан и Тицин, после взятия по неизвестным причинам не подверглись большим разрушениям. В связи с захватом Милана появилась очередная история, опять же напоминающая о Приске. Рассказывали, что во дворце Аттила увидел картину, на которой были изображены императоры Восточной и Западной Римской империй, сидящие на золотых тронах, а у их ног несколько тел убитых скифов. Гунн заставил местного живописца нарисовать картину, на которой на троне сидел уже Аттила, а перед ним оба римских императора, высыпающие из мешка золото к ногам Аттилы.

До нас дошли три подобных рассказа, и этот приписывают Приску. Жителям империи, вероятно, казалось странным, что Аттила, пронесясь разрушительным вихрем по Северной Италии, не стал пересекать Апеннины и грабить Рим, как это до него сделал Аларих. Согласно третьей истории, Аттила сначала собирался направиться к древней столице, но приближенные отговорили его, напомнив об Аларихе, который умер почти сразу после разграбления великого города. Они боялись, что Аттилу постигнет та же участь. Но так уж случилось, что нам стало известно, почему Аттила покинул Италию, не пересекая Апеннины, и предчувствия здесь были ни при чем.

Теперь Аэций отказался от первоначального плана сбежать из Италии и предоставить ее своей судьбе. Первоначальный план был не просто позорный, он был опасный. Не долго думая, патриций решил использовать вполне апробированный восточными римлянами прием: делегировать посольство к Аттиле. К сожалению, не сохранилось источников с подробным описанием этого посольства. Встреча состоялась на Амбулейском поле в среднем течении реки Минций[75].

Посольство возглавлял не кто иной, как папа римский Лев I. Неясно, почему надо было посылать папу римского, поскольку, по словам Бюри, «было неразумно предполагать, что король варваров испугался бы громов и молний, которые метала церковь». Тем не менее именно Лев возглавил посольство. Его сопровождал экс-префект Тригеций, который уже имел опыт дипломатических столкновений с вождем варваров: в 435 году он передал значительную территорию Африки вандалам. Третим членом этого «благороднейшего из посольств» был Авин, экс-консул, очень богатый человек, чья энергия, направленная на соблюдение интересов ближайших родственников, вызывала неблагосклонную критику современников. Он всегда был готов высказать свое мнение, но те, кто его знал, считали, что его мнение, как правило, ничего не стоило.

Аттила заключил мир с римским посольством. Вот что написал по этому поводу Проспер Тиро: «...и сильные разрушения ряда провинций, сопровождавшиеся жестокостью и алчностью врага, оставляли только одну надежду на то, что власть, сенат и римский народ ничего лучшего не найдут, как просить через посольство о мире. Эта задача была возложена на экс-консула Авина и экс-префекта Тригеция и блаженного папу Льва, возлагавшего все надежды на Бога. Все посольство было принято с уважением, король (Аттила. – Ред.) был особенно доволен присутствием высшего главы церкви и отказался от дальнейшего ведения войны, обещая соблюдать мир и вернуться обратно по ту сторону Дуная». Тиро искренне верил, что эти трое заставили Аттилу покинуть Италию. Однако из другого источника, тоже современника тех событий, нам стали известны настоящие причины, заставившие гуннов покинуть Италию. Мы уже говорили о том, что в 451 году, когда Аэций отправился в Галлию, на Апеннинском полуострове свирепствовал голод. В 452 году положение не только не улучшилось, а еще более ухудшилось из-за нашествия гуннов. Северная Италия стала для гуннов, как примерно полвека назад для вестготов Алариха, «regio funesta Getis» («страной смерти готов»), страной, где свирепствовали голод и эпидемии. Аттила не захотел подвергать опасности жизнь своих людей. Гунны не имели шансов на успех; они понесли серьезные потери на Каталаунских полях и продолжали терять людей, но уже по другой причине. Если бы гунны задержались в Италии, они скоро оказались бы в отчаянном положении – уже появились сообщения о первых случаях заболевания чумой. Было безумием в этих обстоятельствах переходить Апеннины, даже в том случае, если бы на дунайской границе сохранялись мир и спокойствие. Маркиан предвидел такую возможность. После оскорбления, нанесенного его послу Аполлонию, он, вероятно, ждал, что ему представится возможность расправиться с Аттилой, и теперь она представилась. К северу от Дуная страдали от безжалостного гнета германские (и другие – иранские и славянские. – Ред.) племена, но цвет гуннской армии, уцелевший на Каталаунских полях, был в 452 году далеко (в Италии). В этих условиях войска Восточной Римской империи переправились через Дунай под командованием человека, который, по интересному совпадению, носил имя Аэций. Он принимал участие в прошлогоднем соборе в Халкидоне и за заслуги в 452 году был назначен консулом на 454 год. Маркиан послал войска под его командованием за Дунай, для нанесения удара в спину Аттиле. Под давлением армий Восточной и Западной Римской империй Аттила был вынужден покинуть Италию; у него не было сил вести войну на два фронта. Гуннская империя содрогнулась до основания.

5

Когда наступил 453 год, то казалось, что уже ничто не спасает Маркиана. Восточная Римская империя получила перед этим двухгодичную передышку, пока Аттила тщетно пытался уладить свои дела на Западе. Как свидетельствуют хроники, «Аттила вернулся на свои становища и, как бы тяготясь бездействием и трудно перенося прекращение войны, направил послов к Маркиану, императору Восточной Римской империи, заявляя о намерении ограбить провинции, потому что ему вовсе не платят дани, обещанной покойным императором Феодосием II». Властитель гуннской империи стал готовиться к походу на Восток. Но новой войне с Византийской (Восточной Римской) империей не суждено было случиться.

Перед началом кампании Аттила решил добавить еще одну супругу в бесчисленный ряд жен, как это было принято у гуннского народа. Его очередную невесту звали Ильдика. Ее имя, если только его не исказили, похоже, говорит о германском происхождении; согласно источникам, Ильдика была «девушкой замечательной красоты». Больше нам о ней ничего не известно, и мы не можем сказать, имел ли этот брак политическое значение. Всю ночь Аттила пил вино и наслаждался молодой женой, а на следующий день, когда прошла большая часть дня, слуги, заподозрив неладное, сначала громко звали Аттилу, стоя под дверью, а потом ее взломали. Войдя в комнату, они увидели мертвого Аттилу, а рядом плачущую девушку (надо отметить сходство кончины Аттилы и Чингисхана в 1227 г. – Ред.). Ночью у него пошла носом кровь (как с ним случалось и прежде), но на этот раз кровь попала в горло (Аттила, хмельной, лежал на спине), и он во сне захлебнулся собственной кровью (большой любитель женщин, Аттила наверняка использовал средства повышения мужской силы, основной побочный эффект которых (как современных, так и древних) – повышение артериального давления. Отсюда и кровотечения (а с возрастом был бы инсульт). – Ред.). Он лежал в крови, но на нем не было следов от ран. Тогда, следуя гуннскому обычаю, мужчины отрезали себе часть волос и обезобразили свои уродливые лица глубокими ранами, чтобы «превосходный воин был оплакан не воплями и слезами женщин, но кровью мужей».

Тело Аттилы положили в шелковый шатер посреди степи, по которой он так часто вел своих воинов на войну. Лучшие всадники гуннского племени объезжали шатер, в котором лежало мертвое тело, чтобы порадовать сердце умершего вождя. В погребальных песнопениях они поминали подвиги Аттилы. Иордан сохранил погребальную песню. Он нашел ее у Приска и перевел на свой манер. В свою очередь, Приск получил эту песню от гота, который перевел слова с гуннского языка. Однако, хотя песня пережила как минимум три перевода, Иордану удалось сохранить красоту стиха в прозаическом сочинении.

Великий король гуннов Аттила,
рожденный от отца своего Мундзука,
господин сильнейших племен.
Ты, который с неслыханным дотоле могуществом
один овладел скифским и германским королевствами,
который захватом городов поверг в ужас
обе империи римского мира
и, дабы не было отдано и остальное на разграбление,
умилостивленный молениями, принял ежегодную дань.
И, со счастливым исходом совершив все это,
скончался не от вражеской раны, не от коварства своих,
но в радости и наслаждении, когда племя пребывало целым
и невредимым,
без чувства боли.
Кто же примет это за кончину,
когда никто не почитает ее подлежащей отмщению?

Когда вырос могильный холм и стихли стенания, гунны отметили похороны вождя веселым пиршеством, по словам удивленного готского монаха, «сочетая противоположные [чувства], выражают они похоронную скорбь, смешанную с ликованием». Когда наступила ночь, тело вынесли из