подсунуть вместо него очень похожий, только целый.
– А во-вторых?
– Во-вторых, можно так же хорошо изучить науки, как граф Сен-Жермен.
– Вполне, граф… Но это не исключает, конечно, более простой версии с подменой. Сен-Жермен сказочно богат и располагает, конечно, обширным собранием бриллиантов. На балу в Версальском дворце его видели с такими бриллиантовыми пряжками на туфлях, что двор был потрясен… Говорят, что маркиза де Помпадур не сводила с них глаз.
– Но он-то сам уверяет, что действительно умеет лечить камни и научился этому в Индии.
– Он многое говорит… – протянул ле Kappe. – Больше всего он любит, как бы случайно проговорившись, упомянуть о давно прошедших событиях, в которых якобы принимал участие.
– Да. Знаю, – согласился ла Моль. – Недавно в свете зашла речь о Франциске Первом, и Сен-Жермен привел всех в великое смущение, обмолвившись, что часто беседовал с покойным Франсуа.
– Ну это что! Франциск умер всего лишь двести лет назад. А что вы скажете про воспоминания Сен- Жермена о Христе?
– Он и на это решается?
– «Решается?!» Слишком слабо сказано, граф! Слишком слабо... «Мы были друзьями, – сказал он о Христе. – Это был лучший человек, какого я знал на земле, но большой романтик и идеалист. Я всегда предсказывал ему, что он плохо кончит». Как вам понравится такое?
– Неслыханно!
– Отчего же? – усмехнулся ле Kappe.
– Как свет терпит столь очевидную ложь?
– А разве Сен-Жермен хоть кому-нибудь пытался ее навязать? Такие вещи он роняет на ходу, с рассеянным видом, словно по забывчивости. Одни считают это чудачеством, другие относятся серьезнее. Тем более что загадочный граф действительно умеет творить чудеса. Он прославился как живописец, создавший светящиеся в темноте картины; его великолепные стихи полны недосказанностей и тревожат потаенным каким-то смыслом; сочиненные им сонаты и арии вызывают зависть профессиональных музыкантов. Разве вы не знаете, что очаровавший наше общество скрипач-виртуоз Джованнини был не кто иной, как наш проказник граф?
– Я уже устал удивляться, ле Kappe, – покачал головой бедный ла Моль. – Вы уничтожили меня. Теперь мне понятно, почему Джованнини выступал в маске.
– Это понять не трудно, ла Моль. Труднее объяснить те чудеса, которые показывал Сен-Жермен королю в своей алхимической лаборатории в замке Шато де Шамбор.
– Я вижу, дорогой лейтенант, что вы всерьез прониклись верой в его сверхъестественные способности. Быть может, вы поверили и в его бессмертие? Простите меня, это несерьезно. Одно дело наши таинственные игры в подземельях Тампля. Это занимает ум, щекочет нервы. Но относиться ко всему этому всерьез? Нет уж, увольте.
– А легендарный красный алмаз, граф?
– Кто его видел, ле Kappe?
– Мой пращур, который сгорел на костре, но так и не выдал тайны.
– Мой пращур тоже сгорел.
– Я знаю, что вы потомок гроссмейстера, – кивнул ле Kappe.
– Дело не в том, – отмахнулся ла Моль. – Знаете, в чем главная беда наших предков? В том, что им нечего было выдавать. Иначе они спасли бы себя и от пытки, и от костра. Я не верю в красный алмаз.
– Признаться, я тоже, но, мой милый граф, Сен-Жермен заставил меня многое пересмотреть. Нет, я, конечно, не считаю его бессмертным. Хотя бы по той причине, что он сам не считает себя таковым…
– Парадокс?
– Отнюдь. Я слышал, как он сказал одному знакомому: «Эти глупые парижане воображают, что мне пятьсот лет. И я даже укреплял их в этой мысли, так как вижу, что им это безумно нравится. Но если говорить серьезно, то я на самом деле намного старше, чем выгляжу». Так-то, ла Моль… Сен-Жермен и вправду многому научился на Востоке. У него нет эликсира бессмертия, но он знает тайну целебных трав. «Чай Сен-Жермена», которым он пользует короля, действительно оказывает животворное действие.
Это необыкновенный человек, граф, говорю вам открыто и честно. Не обижайтесь, но не вам тягаться с ним… И не мне.
– Вы бы лучше высказали все это командору!
– Я и высказал. Но он одержимый!
– Хорошо, ле Kappe, вы все знаете лучше меня, скажите же: что вы думаете о Сен-Жермене? Кто он?
– Я все сказал, граф. Он сын Ференца Ракоци и великий человек. Всесторонне одаренный от природы и широко образованный!
– Откуда тогда у него деньги? Только не уверяйте меня, что он их делает из свинца.
– Ничуть не бывало. К его услугам все золото масонских лож. Он достиг высших степеней посвящения… Быть может, даже самой высшей, единственной.
– Вы полагаете, он руководит всеми ложами?
– Да, граф, полагаю. Его приезд в Санкт-Петербург летом 1762 года, несомненно, был продиктован далеко идущими целями масонов. Мне достоверно известно, что фаворит императрицы Екатерины – Григорий Орлов – вручил ему очень крупную сумму.
– За какие заслуги?
– Не знаю. Возможно, наш подопечный содействовал воцарению императрицы. Это тайна, покрытая мраком. Известно только, что Орлов, обращаясь к Сен-Жермену, называл его саrо padre – дорогой отец.
– Да, все это возможно, – задумчиво произнес ла Моль. – В конце концов мы, тамплиеры восемнадцатого века, тоже своего рода тайное общество.
– Именно поэтому командор и стремится привлечь к нам такого блестящего человека, как Сен- Жермен.
– Уж лучше нам сразу идти под его начало, – усмехнулся ла Моль. – Так было бы правильнее…
Ле Kappe сделал вид, что пропустил откровенное высказывание графа мимо ушей.
– Командор убежден, что Сен-Жермен располагает красным алмазом, – заявил он.
– С каких пор, хотелось бы знать? – скептически улыбнулся ла Моль.
– С тех самых, как он объявился внезапно в Париже под именем графа Сен-Жермен, – ответил ле Kappe, и ни одна жилка не дрогнула на его лице.
Глава 14
Священное животное
Когда Люсин следом за Львом Минеевичем раздвинул гремящую бамбуковую занавеску и вошел в комнату, им навстречу поднялась разгневанная сиделка:
– Что же это такое получается? А?
– Разве я опоздал? – забеспокоился Лев Минеевич. – Сейчас, по-моему, и шести еще нет. – Он вынул из кармана старый брегет и щелкнул крышкой. – Так и есть! Двадцать минут пятого.
– Да не про то я! – досадливо отмахнулась сиделка. – Тут же полно кошек! – Она похлопала себя по солидной груди. – Я их и так терпеть не могу, а тут полюбуйтесь!.. – Она указала куда-то в противоположный угол. – Полюбуйтесь!
Лев Минеевич и Люсин последовали настоящему приглашению и увидели на полу белую тощую кошку. Она лежала на боку, вытянув лапы, и, судя по откинутой голове, была мертва.
– Это же Саския! – всплеснул руками Лев Минеевич. – Что же с ним? Бедное животное! Бедная, бедная, Верочка…
– Не знаю, кто здесь бедный… – Сиделка энергично замахала рукой, будто ковер выбивала. – Только я здесь не останусь ни на минуту. Мало того что делаешь людям одолжение, с работы ради них срываешься, так тут еще дохлые кошки! Как вам это понравится?! То-то, чую, запах какой-то вонючий. «Не может быть, думаю, чтоб это от кошек. Кошки так не пахнут, хотя и противные». Принюхалась, принюхалась и – нате вам! – нашла в углу: лежит себе, околела! Чтобы я после этого кого послушалась? Да ни в жисть! Сейчас же
