Европа: грезы и кошмары
ЕВРОПЕЙСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
На моем веку большинство проблем, с которыми сталкивался мир, так или иначе зарождались в материковой части Европы, а их решение приходило извне. Подобное обобщение особенно справедливо в отношении Второй мировой войны. Нацизм, в конечном итоге, — это европейская идеология, а Третий рейх — претензия на господство в Европе. И тому, и другому противостояла решимость Великобритании, стран Содружества и, конечно, Америки. Итогом стала великая победа свободы. Жители материковой части Европы воспользовались результатами, которых, в общем-то, добились не сами, — некоторые до сих пор обижаются, если им говорят об этом.
Подобное заключение, правда в несколько ином плане, справедливо и для «холодной войны». Хотя марксизм стал имперской идеологией прежде всего в Советском Союзе, который нельзя ограничить рамками Европы, сам он также имеет европейские корни. Не следует забывать, что Карл Маркс был европейским мыслителем; он формировал свои идеи, опираясь на опыт революционной Франции, и, к сожалению, писал свои работы в Британском музее — задолго до того, как они приняли реальный политический образ в Санкт-Петербурге и Москве. В конечном итоге именно либеральные демократические ценности англоязычного мира, провозглашенные из Вашингтона, оказались абсолютным противоядием от коммунизма. Во второй раз (или в третий, если взять также и Первую мировую войну, несмотря на то что ее проблемы были несколько сложнее) спасение пришло из-за Атлантики.
На личном уровне могу сказать, что немалую толику моей энергии во время работы в качестве премьер-министра забирала Европа, и, если бы начать все сначала, думаю, она потребовала бы ее в еще большей мере Конечно, Великобритании в те дни не приходилось вести воину против европейской сверх державы. Но и тогда не обходилось без напряженной борьбы по вопросам, имевшим колоссальное национальное и международное значение. Заглядывая вперед, в столетие, которое только началось, можно с уверенностью утверждать, что столкновение интересов и идей не прекратится.
Именно поэтому я считаю необходимым более пристально взглянуть на то, что поставлено на карту, с точки зрения глобальной перспективы (главным образом в этой главе) и с позиции Великобритании (в следующей главе). Обрисовывая проблемы, я буду предлагать некоторые возможные решения. Адресованы они, однако, совсем не eдиной Европе. Ей и так давно пытаются давать советы немало британских и прочих критиков. Говоря без обиняков, заниматься этим пустая трата времени: как я покажу далее, она в целом принципиально нереформируема. Мои предложения поэтому предназначены тем, кто еще не успел втянуться в проект и, следовательно, не находится в фатальной зависимости от него.
НОВЫЕ ГОСУДАРСТВА ДЛЯ СТАРОЙ ЕВРОПЫ
Большую часть периода холодной войны границы западных государств, обозначенные в наших атласах, были на удивление незыблемыми и казалось, они навсегда сохранятся такими. В Азии и тем более в Африке все было значительно более подвижным и нечетким, хотя даже и там появлялись скорее новые названия, а не границы, когда европейские колонии начали одна за другой получать независимость. Самая же главная граница проходила между коммунистическими и некоммунистическими странами, причем первые независимо от их символических названий и титулов находились в сфере влияния Советского Союза или Китая, а вторые, обладая политической независимостью, пользовались официальным или неофициальным покровительством Соединенных Штатов.
После окончания «холодной войны» однако, четкая и понятная картина радикально и, похоже, навсегда изменилась. За несколько лет в Европе появилось больше государств, чем после 1918–1919 годов, когда были подписаны Версальский и Трианонский мирные договоры. Конечно, большинство этих государств были обыми)) совсем не потому, что у них отсутствовали политические предшественники. Тем не менее в бывшем Советском Союзе и на Балканском полуострове карты были перекроены так, что политики до сих пор не могут перевести дух, а картографы подсчитать прибыль. Это одна из характерных особенностей нашего времени.
Вместе с тем одновременно проявилась и обратная тенденция. В то время как страны Восточной и Центральной Европы, Балканского региона и бывшего Советского Союза пытались создать жизнеспособные национальные институты, страны Западной Европы занимались заменой своих собственных институтов на интернациональные. В последнее время никто уже даже не притворяется, что Европейский союз — это экономическая организация свободно сотрудничающих независимых государств. Не думаю, например, что континентальные коллеги г-на Блэра могли бы повторить нечто подобное его обещанию «не иметь ничего общего с европейским сверх-государством» и «неизменно отстаивать британские интересы и нашу независимость»[243], а потом высказаться в защиту единой валюты. Только в Великобритании находятся люди, способные нести этот вздор и при этом надеяться, что им поверят. Беспристрастный анализ новейшей истории ясно показывает, в каком направлении идет развитие. Все последние события глобального масштаба — воссоединение Германии, потрясения на финансовых рынках, война на Балканах, рост значения Америки как сверхдержавы — подталкивали к созданию политически единой Европы. Мы подошли к роковой черте, но английское правительство, похоже, этого не заметило.
Конечно, в некотором смысле заблуждения насчет истинных целей Европейского союза вполне объяснимы. Никто и никогда еще не видел ничего подобного. Государства, нужно признать, — в какой-то мере всегда искусственные образования. В конце концов, без интриг Бисмарка не появилась бы объединенная Германия, по крайне мере построенная на основе Пруссии. Практически то же самое можно сказать и о Кавуре с его проектом создания объединенной Италии на основе Пьемонта. Даже самые старые национальные государства — Великобритания и Франция — являются результатом сделок и дипломатических усилий и, в определенной мере, сохраняют целостность именно благодаря им. Государство — дело рук человека, а не природы.
Это еще более справедливо в отношении империй. Они, прежде всего, нуждаются в сильной и преданной элите, которая, используя свои способности и стратагемы, поддерживает их целостность или обеспечивает расширение. То, что империи строятся исключительно на силе, а не согласии (хотя культура и может со временем создать определенные связи), делает их в высшей степени продуктом интриг и уловок.
Спрашивается: каким образом в эту картину может вписаться Европа? Зарождающуюся федеративную Европу нельзя считать национальным государством[244] . Она строится на подавлении, или, как это преподносят ее горячие сторонники, на замещении концепции национальной самобытности. Акции федеративной Европы нередко направлены на формирование своего рода «нации» европейцев — отсюда и гимн Европы, и флаг Европы, и программы культурной и воспитательной пропаганды, и многое другое. Однако процесс формирования нации, как можно догадаться, требует времени. Кроме того, он, безусловно, должен идти вслед за процессом создания институтов, которым занимаются евро-энтузиасты, — никак не впереди. По сути, приоритет Европейского союза совершенно ясен: создать правительство, а остальное приложится.
Так можно ли считать рождение новой Европы процессом создания империи? Есть и более близкая параллель — высокомерие элиты и сосредоточенность на себе, которые характерны для наднационального правящего класса. И все же совершенно ясно, что Европа не является империей в традиционном смысле. Это не держава, обладающая военной мощью, всеобъемлющим технологическим превосходством или безграничными ресурсами, хотя, надо сказать, она хотела бы приобрести и то, и другое, и третье.
Европа фактически более напоминает государство или империю, поставленную с ног на голову. Не располагая по большей части тем, что могло бы составить прочное основание для государственности или имперской власти, она реализует себя лишь через закрепленные за нею права. Нужно только взглянуть на
