— И ты на самом деле думаешь, что никогда, глядя на него, не вспомнишь?.. — она осеклась. — Энн Мари идет.
Она шла по песку в оранжевых шортах и футболке — такая высокая, совсем взрослая. Я помахал ей и повернулся к Лиз.
— Нет, я не могу так сказать, ты же знаешь, что не могу. Я знаю только, что полюбил тебя с первой встречи и по-прежнему люблю тебя, и думаю, что такого шанса у нас больше не будет.
ЛИЗ
В саду поработали, с прошлого года многое тут изменилось. Появились новые цветы – вот этот бордовый, его раньше не было, и анютины глазки, лиловые и оранжевые; и не было шпалер с ухоженными кустами роз. Я сижу на скамейке с чашкой кофе. Солнце греет руки и живот, а там, у меня в утробе, растет новая жизнь.
Мама всегда любила этот сад, ей нравился мир и покой деревни, отсутствие суеты. Мне тоже все это нравилось, но долго я не выдерживала, через неделю уже рвалась обратно – туда, где большие магазины, толпы народу, и никто не знает, как тебя зовут. Но теперь я сижу здесь и понимаю, что могла бы остаться, могла бы тут просто пожить. Наверно, это ребенок – от него это, не от меня. Но с другой стороны, я никогда еще не была настолько собой - за исключением тех месяцев, когда носила Энн Мари. Чудно, когда ждешь ребенка, все будто замедляется, время останавливается, - а после родов оно просто летит. Энн Мари с отцом на кухне, они готовят ланч. Хихикают, смеются - она так счастлива от того, что их диск оценили. Надеюсь, она не очень огорчится, если все сложится не так, как ей хотелось бы. Жаль, что я не могу обеспечить ей спокойное будущее, похожее на этот сад - кладовую солнца. Ей – и малышу в моей утробе.
Она так рада, что у нее будет брат или сестричка. А я по-прежнему не знаю, правильно ли мы поступаем. Со стороны посмотреть - идиллия: вот, я сижу, беременная, умиротворенная, в этом чудесном саду, Джимми и Энн Мари со мной, все дома. Счастливая семья. Но что будет с нами завтра?
Хотелось бы как-то увериться, что мы поступаем правильно, но, увы. Таких способов не существует.
ЭНН МАРИ
Папа вернулся из прихожей.
— Я звонил ринпоче. Хотел сказать ему, что вас покажут по телевизору. Он ужасно рад.
— Здорово.
— С вами ведь и ламы записывались.
— Верно.
— А что если вы с Нишей станете звездами и будете исполнять эту песню на сцене, а они с вами на гастроли поедут? Вот это класс будет, правда?
— Да, пап, это точно.
Он открыл холодильник и достал завернутый в фольгу сыр.
— А если вам однажды захочется играть панк-рок, вспомни, что твой папа – шотландский ответ Джонни Роттену .
— Я как-то сомневаюсь, что нас потянет на панк-рок.
Он нарезал сыр толстыми кусками и разложил на хлеб.
— Ну, в жизни все бывает.
Я включила духовку.
— Пап, а ты ламе сказал про ребенка?
— Нет, что ты. Мама просила не говорить пока никому.
— А, ну да.
— Но что забавно… — Он положил ломти хлеба с сыром на противень. — Помнишь, мы ездили в Кармуннок – когда наши ламы думали, что нашли преемника?
— Да уж, пап. Такое не забывается.
— Так вот, они все напутали. Оказалось, в тот раз они что-то не так посчитали – часовые пояса не учли, или что-то еще. Но теперь они точно знают, что новый лама родится в Глазго в будущем году. В январе. – Он подмигнул мне. – Числа так 15-го.
— Интересное совпадение. — Мама стояла в дверях. На миг мне почудилось, что она сердится, что ей шутка страшно не понравилась, но тон язвительным вовсе не был. А по взгляду нельзя было понять, что она думает на самом деле.
Я вынула хлеб с сыром из духовки.
— Карма, мамочка. Карма.
