компания красномордых, будто ошпаренных мужиков. Судя по одинаковой серой щетине на их физиономиях, праздник жизни продолжался третий, а то и четвертый день подряд. На их столе было мало закуски и много пустых бутылок – вперемешку с полными. Занятые жарким спором, мужики даже не заметили вошедших. Подглазья тех, кто сидел к двери лицом, походили на сливы ренклод.
Прямо по центру зала расположился в гордом одиночестве здоровый молодой балбес с такими курчавыми волосами, что хоть прямо сейчас на каракулевый воротник. Он был обряжен в шелковый спортивный костюм, плохо сочетавшийся с рабочими ботинками на его ногах. Проследив, как четверо новых посетителей занимают места за столом у окна, балбес вытащил из смятой пачки сигарету, разорвал ее надвое и закурил половинку с таким важным видом, словно это была послеобеденная сигара.
Самая странная компания сидела за двумя сдвинутыми столами у дальней стены, превращенной местным живописцем в подобие березовой рощи, очень яркой и совершенно плоской. Коротконогие низкорослые казахи с глубокими прорезями морщин на продубленных лицах смотрелись на этом исконно русском фоне дико. Но еще более странным казалось их соседство с парой малолетних шлюшек в платьицах-комбинашках на тонюсеньких бретельках. Шлюшек абсолютно не смущало, что их кавалеры носят линялые телогрейки, серые солдатские шапки и грязные сапоги. Они перепархивали с одних мужских коленей на другие, взахлеб пили шампанское и заливались истеричным смехом, когда кто-нибудь из казахов запускал руку под их куцые подолы.
Официант с трудом оторвался от этого увлекательного зрелища и, приблизившись к вновь прибывшим, притворился, что готов занести их пожелания в специальный блокнотик из тисненой кожи.
– Добрый вечер. Что будем кушать? Отбивные, биточки, котлетки, салат «Мимоза», салат «Столичный»… – Зрачки официанта бегали по сторонам, как два рыжих таракана, почуявших наживу. – … Блинчики, рыбное ассорти, стерлядка жареная, осетринка заливная…
– Что у вас самое свежее? – оборвал Громов эту скороговорку. – Не хотелось бы возвращаться с жалобами на расстройство желудка. Нужно беречь здоровье. Понимаешь, что я имею в виду?
Встретившийся с ним взглядом официант то ли вздрогнул, то ли утвердительно мотнул головой:
– Понимаю.
– Тогда предложи нам что-нибудь такое, за что тебе не будет стыдно. Если ты отвечаешь за свою осетрину, как за себя самого, то ставь ее на стол, а если нет, то лучше скорми ее собакам.
Официант сделался необыкновенно серьезным.
– Могу порекомендовать тушеную зайчатину с домашней лапшой.
– Зайчатину? – насторожился Корольков. – А она у вас до приготовления не того… не мяукала?
– Ни в коей мере, – твердо ответил официант, обращаясь вовсе не к Королькову, а к Громову. – Судя по выправке, он не так давно демобилизовался из армии и отлично помнил, что значит стоять по стойке «смирно».
«С таким выражением лица дают присягу и клянутся в вечной любви», – подумал Громов и сказал:
– Ты внушаешь мне доверие, парень. Принимай заказ у моих спутников.
– А лично вы что желаете? – деловито осведомился официант.
– Лично мне то же самое, что ему.
Корольков, на которого кивнул Громов, приосанился и значительно откашлялся:
– В общем так, любезный. Неси-ка нам…
Женщины по ходу дела корректировали пространный заказ, так что официанту все же пришлось испортить страничку своего замечательного блокнота. Удалился он такой стремительной походкой, словно намеревался собственноручно поймать того зайца, которого пообещал подать на стол. Корольков, несколько разочарованный тем, что его инициатива угоститься пивком была зарублена на корню, несколько раз оглянулся на шумных казахов и поделился своими наблюдениями со спутниками:
– Откуда у таких деньги, не пойму. На вид – трактористы или пастухи. А девчонки увиваются вокруг этих чучмеков, как будто они медом намазаны.
– Им за это заплачено, – сказал Громов. – По самому высшему разряду.
Наталья и Ленка, в глазах которых вспыхнули искорки недоверчивого интереса, как по команде посмотрели в сторону казахов. Один из них срезал ногти на руках, ловко орудуя ножом с длинным лезвием, загибающимся в сторону острия. Двое других раскуривали глиняные трубки с длинными мундштуками, выставляя напоказ свои редкие коричневые зубы. Самый старый, самый коротконогий казах смотрел в потолок, пуская слюни на седую бороденку. Можно было подумать, что у него начался эпилептический припадок, но одна из малолеток исчезла из виду, и не требовалось богатого воображения для того, чтобы представить, чем именно занимается она под столом, покрытом клетчатой скатертью.
– Какая мерзость, – буркнула поспешно отвернувшаяся Наталья. На ее скулах расцвели два алых мака.
– Свиньи, – поддержала ее Ленка, ноздри которой сузились до такой степени, что казались слипшимися. – Как можно? От них же навозом несет за версту.
– Это запах самосада, – пояснил Громов. – Казахи курят местную махорку, в которую добавляют сушеные кизяки, истолченные в порошок. Для крепости.
– Вот же дерьмо, – покривился Корольков.
– Дерьмо, – согласился Громов, внимательно глядя на него. – Все казахи имеют дело с дерьмом, так или иначе. Топят им печи, замешивают его с глиной, удобряют им свои жалкие огороды. Но многие сейчас перешли на дерьмо другого рода. И в этом они схожи с некоторыми московскими предпринимателями, считающими себя людьми весьма просвещенными и цивилизованными.
– Вот как? – напрягся Корольков.
– Угу, – кивнул Громов. – Дерьмо это называется героином. До недавнего времени его доставляли в Россию из Афганистана, караванами. Теперь это стало дорогим удовольствием. Слишком много потерь. Американцы, которые раньше чуть ли не сопровождали караваны талибов до границы, теперь расстреливают их с вертолетов. Такая у них на сегодняшний день политика партии и правительства.
– Какое мне до этого дело? – Откинувшийся назад Корольков попытался принять такую независимую позу, что едва не опрокинулся со своим стулом.
– Производство наркотиков перенесли в наши бывшие союзные республики, – продолжал Громов скучным голосом. – В основном это Таджикистан и Узбекистан. Миллиграмм героина, упакованный вот в такой пакетик, – он показал слушателям ноготь мизинца, – называется в Москве «чеком» и стоит пять долларов. А его оптовая цена – сорок-пятьдесят тысяч долларов за килограмм. В Узбекистане ежегодно производится около 250 тонн наркотика, который стоит здесь почти в двадцать раз дешевле… Ты, кстати, сколько намеревался завезти в столицу, Игорек?
Застигнутый вопросом врасплох, Корольков издал невнятный горловой звук, опустил голову и принялся рисовать ножом невидимые узоры на скатерти.
– Грязные казахи, воняющие навозом, – донеслось до него, – фактически являются твоими коллегами. Переправили через границу несколько килограммов героина или анаши, теперь веселятся с нашими девочками. Может быть, они тоже выменяли товар на оружие, и очень скоро оно попадет в Чечню. Из него убьют русских парней. Их сестры и невесты сядут на колени наркокурьерам с раскосыми глазами, потому что знают один-единственный способ зарабатывать деньги. А ты, весь из себя чистенький, умненький и предприимчивый, будешь презирать их: «Продажные твари! На все готовы ради денег!»… Ведь ты примерно так рассуждаешь, м-м?
Столовый нож в руке Королькова прошелся по скатерти с таким нажимом, что – будь он хоть чуточку острее, клетчатая ткань разошлась бы надвое. Вместе со столешницей.
– Сколько можно? – спросил он с надрывом. – Вы взяли меня с собой специально для того, чтобы издеваться?
– Я взял тебя для того, чтобы ты собственными глазами полюбовался на то болото, в которое сунулся, – жестко сказал Громов. – Честно говоря, проще было прикончить тебя или оставить бандитам на растерзание. Но тогда пострадала бы твоя соученица, которая если в чем и виновата, то лишь в излишней доверчивости и глупости.
– Спасибо за комплимент, – промолвила Наталья, но ее сарказм выплеснулся вхолостую. Никто ее реплику не услышал.
– Я очень надеюсь, что этот урок пойдет тебе на пользу, – продолжал Громов, не сводя с Королькова
