потерпит соперников на своем пути. Обойти Итальянца на крутых финансовых поворотах ему не удастся, извилин не хватит. Значит, шашки наголо, так? Только так.
Пока Хан оставался лихим разбойничьим атаманом, размахивающим сабелькой накануне двадцать первого века, Итальянец чувствовал себя в относительной безопасности. Это была другая жизнь, другое время, другое измерение. Но легализовавшийся, остепенившийся Хан Итальянца не устраивал. Не вписывался он в панораму города, каким видел его Итальянец в своих мечтах. Разве что только на кладбище.
Всякие сантименты Итальянец оставил в безоблачной юности вперемешку с серенадными понятиями «аморе», «романтиче» и «белиссимо». Ах-ах-ах, они с Ханом в одном скверике гуляли, с одними и теми же девочками дружили, на одной лавочке сиживали! Ну и что? Пригласить Хана в гости и напомнить ему об этом счастливом времени? Хан, конечно, явился бы – приглашения людей такого уровня, как Итальянец, не игнорируются без достаточно веских на то оснований. Они могли бы распить бутылочку старого доброго вина, вспомнить молодость, пообещать друг другу встречаться почаще…
Все это было трогательно, а значит, бессмысленно и опасно. Говорить с Ханом о чем-либо, кроме вкусовых качеств распиваемого вина, было поздно. Да и не желал Итальянец сидеть рядом с бандитом и беспредельщиком, низводя тем самым себя до того же уровня. Не желал ходить с ним по одной земле.
Обдумав все это, он решил, что невозвратный кредит должен стать первым и последним в биографии Хана. Фатальным… Главное – направить события так, чтобы они лавиной обрушились на вражеский лагерь, ровняя его с землей. И Итальянец верил, что справится с этой задачей. Нужно лишь действовать четко, обдуманно и хладнокровно, не поддаваясь эмоциям и порывам, которые приятны душе, но противопоказаны бренному телу. А вот Хан вряд ли способен на трезвый расчет. Как только он обнаружит, что выкусил не миллион, а кое-что другое, бешеный темперамент заставит его совершать один необдуманный шаг за другим, пока он не окажется загнанным в угол, где и примет смерть.
Итальянец оставил в покое покрасневший нос и занялся подсчетом вырванных оттуда волосков, лежащих на плотном листе финской бумаги. Их оказалось восемь – четное число, которое сулило Итальянцу удачу. Много лет назад в Хана выстрелили семь раз, и он остался жив. Роковое нечетное число. Ничем другим объяснить промахи профессионального киллера объяснить было невозможно. Но теперь нужно было исправить эти досадные промахи.
Любое другое решение было бы нерациональным, а Итальянец не мог позволить себе нерациональное поведение. Он вообще мало что мог позволить себе на своей вершине, где приходилось выверять каждый шаг, взвешивать каждое слово. Никто не поверил бы, что ему, сосредоточившему в руках такую власть и такое богатство, недоставало до полного счастья одной мелочи – свободы.
Воистину, один свободный человек жил в Древнем Риме – раб Спартак! Так говаривал кто-то из императоров. Возможно, тот самый, кто прохлопал нашествие варваров, не нанеся удар первым. Варваров всегда следует давить до того, как они почувствуют свою силу. Всех этих гуннов, скифов, моголов…
Итальянец кивнул своим мыслям. Перед ним на белом листе бумаги красовалось ненавистное имя, выложенное из восьми изогнутых волосков. ХАН. Он сдул это слово, как прах, и негромко позвал:
– Мороз!..
3
В свое время Итальянца позабавила фамилия новичка, нанявшегося телохранителем. Но веселое настроение сменилось изумлением, когда Итальянцу доложили, что Мороз покалечил на тренировке трех его лучших бойцов. Они, оказывается, балагурили в зале, напевая время от времени: «Не мо-о-розь меня». Новичок холодно игнорировал их шутки, пока кто-то не махнул пренебрежительно рукой: ай, да ну его, ему все как по х… мороз! Вот и не угадал. Сказавший это свою карьеру бесславно закончил калекой, а новичок стремительно пошел в гору.
С той поры минуло три года, и не было ни одного дня, чтобы не сработало это простое заклинание:
– Мороз!..
Дверь почти моментально открылась, пропуская в кабинет мужчину с серебристым «ежиком» на голове в неизменных солнцезащитных очках. У Мороза последнее время болели глаза. Нахватавшись однажды пороховой гари, он потом долго ходил с конъюнктивитом, и эта напасть прицепилась к нему с хронической настойчивостью, облепляя уголки глаз гноем при малейшей простуде, и очки Мороз таскал не из пижонства, как полагали непросвященные. Это была своеобразная дань аллергии.
Из-за непроницаемо-черных «капель», на самом деле имевших изнутри хамелеонскую окраску, чутко реагирующую на освещение, и благодаря щетинистой стрижке Мороз чем-то напоминал Терминатора. Кличка промелькнула и тут же отмерла, потому что он не отзывался ни на какие клички. Его вполне устраивала собственная фамилия. Статус правой хозяйской руки его тоже устраивал. Он всегда был готов поднести на блюдечке радикальное решение, перекрыть кислород врагам, нажать на нужные рычаги. Казалось, он только и делает, что ждет очередного приказа Итальянца, единственного человека, пользовавшегося его уважением. Почему именно Итальянец? На сей счет у Мороза имелась любопытная теория. Итальянец – не худший вариант. Все равно в этой жизни всем приходится кому-нибудь служить: родине, системе, начальству, родственникам, друзьям или любимым. Если выбрать себе только одного хозяина, получается максимум свободы и независимости от остальных людей, и для Мороза это был идеальный вариант, потому что такое рабство порой напоминало дружеские отношения. Получив приказ, Мороз молниеносно его выполнял и снова ждал, молчаливый, суровый, холодный. Итальянец не мог припомнить случая, чтобы Морозу приходилось напоминать что-нибудь дважды или звать его чересчур долго. Он просто являлся на зов и слушал, предупредительно склонив голову.
Проверив и перепроверив Мороза в настоящих и инсценированных переделках, Итальянец пришел к выводу, что более надежного ангела-хранителя ему не найти. Этот загадочный человек без прошлого при необходимости мог заслонить босса своей широкой спиной, но предпочитал не доводить дело до стрельбы. Возглавив службы охраны, он обзавелся обширной информационной сетью, которая позволяла упредить заказ или позаботиться о его отмене. Дважды Мороз попросту перекупал исполнителя и обращал его против самого же заказчика. Несколько раз киллеров отлавливали и казнили. Мороз зарекомендовал себя сторонником профилактических мер, убежденным в том, что рациональнее всего вовремя выявлять потенциальных врагов и причесывать их под одну свинцовую гребенку. Ибо ответные ходы, как правило, запаздывают.
Дополнительная ценность Мороза состояла в том, что никакие несчастные случаи или откровенно предумышленные убийства ни разу не связывались с именем Итальянца. Это были тщательно продуманные спектакли, при подготовке которых босс выступал в качестве продюсера, а его личный ассистент брал на себя роль режиссера-постановщика.
Накануне премьеры Итальянец всегда немного нервничал, что проявлялось в мелочах его поведения: излишнее оживление, ослабленный узел галстука, едва заметное подергивание уголков губ. Мороз знал все эти признаки и догадывался, почему на полированной глади стола белеет одинокий листок. Ритуал. Сначала на бумагу выкладываются жесткие волоски, выщипнутые из ноздрей. Потом они сдуваются, а на их месте возникает схема, окончательно сформировавшаяся в голове Итальянца. Лишь изредка схемы удавалось перехватить и изучить до уничтожения. В таких случаях Мороз поражал босса прозорливостью и умением мыслить синхронно. Мороз не пускал информацию налево. Просто ему нравилось быть слугой, который все схватывает на лету.
– Слушаю, – напомнил он задумавшемуся хозяину.
– А я пока что ничего и не говорю, – чуточку сварливо произнес Итальянец. Иногда он позволял себе немного покапризничать с верным помощником, но это отнюдь не было проявлением высокомерия. Так Итальянец проявлял доверие и свое особое расположение.
Мороз принялся демонстративно разглядывать потолок, включаясь в знакомую игру. Зевнуть было бы слишком. Изобразить скучающую готовность и терпеть хозяйские заморочки – в самый раз.
– И долго ты так стоять собираешься? – осведомился Итальянец, не меняя тона. – Наверное, я оторвал тебя от каких-то важных дел и тебе не терпится уйти? Ты говори, не стесняйся.
Черные очки дернулись, выражая легким креном такое же легкое недоумение по поводу услышанного. Итальянец попытался рассмотреть, что происходит за этими черными стеклами, напоминающими распластанного мотылька, как всегда, ничего не увидел и обиженно осведомился:
– Так и будем в молчанку играть?
