_______________
* Д ж ь о т к р а с а - буквально: 'излучающий свет'. Это о нем
говорит великий индийский писатель Сомадева (XI век): 'Сверкающий
ярче двенадцати солнц'.
Вспомнились аллегорические рассказы гуру и туманные намеки брахманов о тройственном единении Сомы, Индры и Сурьи. Гунашарман попытался запеть благодарственный гимн, но память о мертвых сдавила горло, и, упав лицом в красную от пыли траву, он разрыдался по-детски открыто и безутешно.
Соки Сомы потекли, стремительные
Выжатые капли,
Как капли дождя - на землю,
Соки Сомы полились к Индре*.
_______________
* Р и г в е д а, 'Гимн Соме', IX, 17.
Никого из тех, кто вскормил и воспитал дважды рожденного не было уже на земле. Каплей расплавленного металла прожигал ему руку джьоткраса, которого он никогда раньше не видел, но сразу узнал.
...Ночь застала Гунашармана глубоко в джунглях. По тайным тропинкам уходил он все дальше от родных мест, где пировали победу барласы и джагатаи хромого тюрка. Узкий серп отощавшего небесного Сомы едва проглядывал сквозь многоярусную крышу великого леса. Только на полянах и у ручьев неверный фосфорический отблеск трогал разные листья папоротников или стеклянный узор настороженной паутины. Кувыркались выдры в черных ручьях, глотая лунное отражение и не в силах напиться светом. Их игривому плеску вторили серебристые рулады древесных лягушек и звонкая прерывистая капель срывающихся с листьев пиявок. Ночной лес справлял тайный праздник последней фазы луны. Его наполняли неразличимые шорохи и шумы. Падали в кишащий клопами перегной перезрелые плоды. Водяные змеи скользили, как по льду, с одного берега на другой. Чешуйчатые ящеры подрывали растревоженный муравейник. И страшные совы терзали когтями летучих мышей, ловя всевидящими очами последние призраки зодиакального света.
Сколько невидимых глаз следили из темноты за одиноким путником! В жалком дхоти, с посохом и узелком в руках, он казался таким неприкаянным и беззащитным, что великий лес пропустил его сквозь заповедные дебри, не причинив вреда. Даже замшелый, заляпанный жидкой грязью крокодил не пошевелился, когда босая человечья ступня соскользнула с его плоской пупырчатой головы. Он только приоткрыл глаз, мелькнувший, как угасающая лучина. Но Гунашарман ничего не заметил. Он шел, завороженный скупым сиянием джунглей, прислушиваясь к далекому звону пятиструнной вины, который все явственнее вплетался в таинственный ропот леса. Петлявшая в зарослях тропа постепенно расширилась и стала тверже. Все реже и реже натруженные ноги давили обжигающих скользких улиток и стальные шипы перестали тиранить пятки. Лес неожиданно кончился, и Гунашарман вышел на большую наезженную дорогу. Вина звенела совсем уже близко. Он шел на ее призыв, различая во тьме только уплощенный смазанный силуэт большого раскидистого дерева. Лишь войдя в непроглядную его сень, он увидел белый цветок лианы и промелькнувшую белозубую улыбку. И в это мгновение острый сияющий серп пронзил летучее облачко.
- Кто ты? - спросил он сидевшую под деревом женщину, которая все продолжала тревожить заунывные струны. - Почему я почти не вижу тебя?
- Я смугла, - отвечала она, смеясь, а вина в ее руках стонала и жаловалась, обещая покой и надежду, но только потом, потом. - И на мне черное одеяние.
- Цвет ночи.
- И цвет любви. Присядь, чужестранец, передохни.
- Как тебя зовут?
- Шанти*, и мне четырнадцать лет. Откуда ты, путник?
_______________
* Ш а н т и - спокойствие.
- Я жил в долине Суалик. Теперь туда пришел Тимур-Хромой, и у меня никого не осталось на свете.
- Бедный! Мне так тебя жаль! - Девушка перестала играть.
- Ты не только спокойствие, - Гунашарман коснулся ее руки, - ты и радость. Вина, луна в зените и ты... Разве это не утешение?
- Пойдем со мной, юноша. Я омою тебя, умащу благовониями и накормлю.
- Какой ты варны? - настороженно спросил молодой брахман, отдергивая руку.
- Мы шудру, - она засмеялась, - рождаемся лишь однажды.
- Тогда мне нельзя с тобой. Как жаль, что ты из варны прислужников!
- О, конечно! - С вызовом она ударила по струнам. - Ведь ты же брахман! 'Из живых существ наилучшими считаются одушевленные, между одушевленными - разумные, между разумными - люди, между людьми брахманы'*. Разве не так?
_______________
* 'Законы Ману' 1, 96 и IX, 317.
- Да, таков закон.
- Что за дело тебе до законов, - она вскочила с места, - когда ты сам грязен и нищ, как последний неприкасаемый?! Твоя деревня сожжена и ее жители перебиты, а ты все думаешь о своем брахманстве! Слепой крот! Или ты и вправду веришь, что 'брахман - ученый или неученый - великое божество'?*
_______________
* Т а м ж е.
- Таков закон, установленный прародителем человечества, - уже мягче повторил он. - Не сердись, девушка-шудра. Мне нельзя есть твой рис.
- А любить тебе можно? - Распахнув чоли*, она подступила к нему. Лунная пыль дрожала на тонких ее плечах.
_______________
* Ч о л и - короткая блузка, завязывающаяся спереди.
- Мне ничего нельзя, - грустно ответил юноша. - Будь и ты смиренна. Закон говорит, что шудра, если он чистый, послушный высшим, мягкий в речи, свободный от гордости и всегда прибегающий к покровительству брахмана, может получить в новой жизни высшее рождение. Поэтому не горюй и надейся.
- Дурак ты, дурак, - она отступила в тень, - хоть и дважды рожденный. Что мне за дело до другой жизни? Ведь в том существовании буду уже не я. И ты станешь другим. Неужели ты не чувствуешь, что гибнет весь наш мир и вся твоя брахманская глупость вместе с ним? Завтра или послезавтра хромой тюрок доберется и сюда. Милостивая матерь Кали, будь свидетельницей! Девушка гневно притопнула ногой. - Я не так хотела провести последнюю ночь перед концом света, но боги распорядились по-своему. Значит, так тому и быть! Пеняй на себя, тщедушный брахман.
- Ты напрасно гневаешься, - примирительно заметил он, - никто не виноват в том, что люди принадлежат к разным варнам. Ни ты, ни я, ни боги. Так было от начала мира и так есть.
- Но так не будет, когда тюрок свалит наши тела в одну кучу!
- И очень жаль, потому что и в смерти каждому положен отдельный костер.
- Вот заладил! - Она ударила кулачком по стволу. - Что с тобой говорить, желторотый вороненок! Тебе, наверное, невдомек, что можно жить иначе? Очень весело, хоть и беззаконно, не ведая ни запретов, ни каст?
- Это греховная жизнь, и тяжкая последует за нее расплата.
- Пусть так, но она не хуже твоей... Что ж, пеняй на себя, набитый мертвой премудростью вороненок, ты сам во всем виноват. - Девушка подняла с земли вину. - Я этого не хотела.
- О чем ты, девушка-шудра?
- Так, пустяки, хорошенький брахманчик. - Она зацепила ноготком струну и резко отпустила ее. - Куда ты идешь?
- В город, - ответил он, прислушиваясь к дрожащему звуку. - Хочу примкнуть к тамошней общине жрецов. У меня до них дело.
- А денежки у тебя есть?
- Ни единой паны.
- Иди по этой дороге, никуда не сворачивая, и к утру ты встретишь людей, у которых сможешь поесть, не оскверняя себя.
