– Сейчас… – пообещал он сипло.
Внезапно прозрачный полукруг мелькнул перед моими глазами: фыр-рр-р! Точно сверкающая комета пролетела, оставляя за собой темный, расплывчатый след. Видение завершилось глухим ударом, после чего рыжая голова Рубена поникла за приподнятым плечом. Зато теперь я увидел кое-что другое, чего секунду назад не было – грубо вытесанное полуметровое топорище, почти новенькое, еще не отполированное трудовыми мозолями. Верка проворно отдернула от него руки, как будто топорище было раскаленным.
– Ой, – пискнула она.
Рубен дергался подо мной и сучил ногами с удвоенной скоростью, но это было уже не сопротивление, это была агония. И топорище приплясывало в такт судорожным движениям Рубена.
Я не сразу сообразил, почему топор не падает, а когда это произошло, тупо уставился на лезвие, испачканное густым и липким. Я был настолько заторможен, что отвалился от подергивающегося тела лишь после того, как ручеек крови побежал между половицами мне навстречу, норовя пропитать рукав куртки.
– Ой, – продолжала причитать Верка. – Ой, мамочки… Что я наделала…
Известно что, мрачно подумал я, с трудом поднимаясь на ноги и с усилием выдергивая «зауэр» из судорожно сжатой руки Рубена. Его рыжая голова была рассечена чуть выше уха, и из этой черной дыры толчками выплескивалась кровь, тоже черная в багровом свете камина.
– Отойди от него, Верунчик, – попросил я, когда мне удалось перевести дыхание. – Не смотри, не надо.
– Мамочки…
Она едва шевелила губами, но никак не желала униматься. Словно ее детские заклинания могли вернуть Рубену жизнь, а ей – прежнюю беззаботность юной, жизнерадостной девицы, пусть даже с самым стервозным характером на свете.
– Мм… – откликнулся Рубен. – Аа-аа…
Он просил, чтобы его пожалели, чтобы ему помогли. Мы, его убийцы. Я стоял над ним, смотрел, как он умирает, и начинал верить, что этому не будет конца. Никогда Рубен не затихнет, не прекратит своих безостановочных движений, никогда не иссякнет в его жилах кровь, никогда не наступит утро нового дня.
Верке, похоже, пришли в голову схожие мысли.
– Да сдохнет он в конце концов?! – плаксиво воскликнула она, с ужасом отдернув ногу, когда слабеющие пальцы Рубена потянулись к ней.
– Ммм… Ааа…
Он требовал к себе внимания, звал ту, которая причинила ему невыносимые страдания. Я радовался, что не вижу выражения его лица, глаз.
– Пристрели его! – потребовала Верка, и истеричных ноток в ее голосе заметно прибавилось. – Пристрели – и все! Я больше не выдержу!
– Нельзя, – тихо ответил я. – Услышат.
– Ну и пусть слышат! Ползает тут еще, гадина! Пусть подыхает! Пусть!
Я отвесил ей одну пощечину, другую. Верке, кажется, помогло. А я, ощутив, как прыгают мои губы, подумал, что мне, наверное, не помешала бы такая же процедура. Слишком долго умирал Рубен, слишком трудно. От подобного зрелища и самому не хотелось жить.
Скончался Рубен неожиданно – со свистящим хрипом втянул воздух в глотку и вдруг замолк. В последний раз возмущенно пристукнул ботинком по полу, скрючил пальцы, загоняя под ногти все занозы, которые успел собрать на половицах. И все закончилось.
Никогда не думал, что чужая смерть может принести такое огромное облегчение, какое испытал я. Верке тоже сразу стало легче. Надеюсь, и Рубену.
Глава 8
1
Труп стукался головой о ступеньки лестницы, по которой я стащил его вниз. Странное дело, он давно не дышал, а я почти физически ощущал каждый новый удар и машинально пытался смягчать их, волоча тело за ноги.
Когда я затирал кровавую лужу газетами, мне попалась страница со схематичной картой России. Это была просто напыщенная реклама какой-то фирмы, кичащейся обилием своих представительств, но я, наблюдая, как знакомые контуры тонут в красном, неожиданно для себя подумал: «А ведь в стране давно идет война, Игорь. И победителей в ней не будет, потому что в этой бесконечной войне каждый сам за себя. Один против всех, все против одного. И каждый из нас обречен на поражение в этом бессмысленном противостоянии».
На войне, как на войне – одни погибают, другие выживают, чтобы умереть в следующий раз. Сегодня повезло мне, а Рубену – нет. Не дав его крови на своих руках окончательно засохнуть, я тщательно отмыл ладони и пальцы минеральной водой из двухлитровой бутылки.
Все это время Верка ничком лежала на матраце, не поднимая головы. Это не было похоже ни на сон, ни на беспамятство. Больше всего она напоминала жестоко поломанную куклу, исправить которую было не в моих силах.
Умостившись на подоконнике, я закурил, пытаясь разобраться в своих чувствах и мыслях. С чувствами было проще всего – они попросту отсутствовали, отмерли, поэтому и копаться в них я не стал. Но я догадывался, что это – как с обмороженными конечностями. На время они как бы исчезают, зато потом дают о себе знать в полной мере. И пока этот болезненный момент не наступил, нужно было привести в порядок мысли.
Вспомнился проклятый золотистый шкаф «Текна», всученный мне господином Черняковым, вспомнился трижды проклятый героин, не попавший по назначению. Дальнейшие хождения по мукам даже вспоминать не хотелось, настолько далеко они меня завели. Единственным просветом в этом кромешном мраке было содействие Паши Воропайло, обещанное мне за голову Геворкяна, главного виновника моих бед. Но просвет этот был скудненьким, почти эфемерным. Особенно теперь, когда рыжий Рубен замолчал навеки и разговорить его вновь не было никакой возможности.
На память о нем осталось лишь размазанное по всему полу темное пятно в форме почти правильного овала. Вот будет сюрприз хозяевам дома! Даже когда полуразложившийся труп вывезут из дома, пятно останется, напоминая о том, что налаженная, размеренная жизнь любого смертного может внезапно завершиться точно такой же кровавой блямбой. Нет, хозяева, если они только не завзятые буддисты, не станут медитировать у пятна, предаваясь размышлениям о бренности всего мирского. Они закрасят его толстым слоем краски, а сверху настелят ковер, по которому станут ходить. Как будто ничего не было.
Ковер. Почему я зациклился на каком-то дурацком ковре, вместо того, чтобы спешно придумывать план действий? Он стоял перед моим мысленным взором – темно-бордовый, с золотистыми узорами. Вполне конкретный ковер, который я где-то видел совсем недавно.
В гараже соседнего особняка, вот где, вспомнил я с облегчением. От стенки до стенки. А на ковре – серебристый «Мерседес», наверняка обожаемый и холимый владельцем, как породистый жеребец. Его чистят, моют, полируют. Его поят отборным бензином, цена и вкусовые качества которого ненамного отличаются от горячительного пойла, за которое иные безлошадные граждане готовы душу продать. «Мерседес» снабжают бензином – хоть залейся. И он жрет его в три глотки, отлично зная, что с добавкой задержки не будет.
Я спрыгнул с подоконника и принялся быстро расхаживать по комнате, спеша поймать смутную догадку за хвост. Итак, имелся «Мерседес», он требовал все новые и новые дозы бензина. Значит, где-то имелась и заправка.
Эту заветную заправку следовало искать на выезде из царства-государства кирпичных теремов, там, где имеется выход на главную магистраль. Заправка должна быть фирменной, комфортной, такой, где машины обслуживают предупредительные мальчики. «Мерседес» Геворкяна никак не проедет мимо. Либо утром, отправляясь по своим людоедским делам, либо вечером, возвращаясь домой, но Геворкян непременно велит водителю завернуть на заправку, чтобы вновь наполнить бак жидким топливом.
Если я отыщу нужную заправку и дождусь там «Мерседес», то почти наверняка обнаружу в его салоне своего врага, не защищенного крепостными стенами и зубастыми пастями сторожевых псов. Я не был столь
