что искалечить его можно было на берегу. Либо на лодке. Либо…
Юрьев посмотрел в сторону яхты, почти неразличимой в сверкании солнечных бликов. Если до сих пор она вызывала недоумение, то теперь словно излучала угрозу. Или у Юрьева разыгрался приступ паранойи, профессиональной болезни всех разведчиков? Он ожесточенно помотал головой, разгоняя мрачные мысли, и уткнулся лбом в поднятые колени.
– Плохо? – участливо спросил мужской голос.
Юрьев поднял глаза и увидел перед собой пожилого болгарина, заправляющего пляжным аттракционом и спасательной службой. Молодые подчиненные звали его Папa, с ударением на последнем слоге, на французский манер. На его плече была вытатуирована Эйфелева башня, он никогда не расставался с зеркальными солнцезащитными очками и мобильным телефоном, прицепленным к плавкам. Как большинство жителей Албены, он прекрасно говорил по-русски, хотя обожал вворачивать словечки иностранного происхождения, звучащие в его произношении как «абсолутно», «глобаль», «эффектив», «колоссаль».
Выигрывая время, Юрьев встал, проделав это с несвойственной ему медлительностью.
Сообщить болгарину о страшной находке? Попросить вызвать полицию? Но каковы будут последствия? Не исключено, что конечность несчастного давно унесло прибрежным течением, и тогда «руссо туристо» Иван Юрьев предстанет перед албенскими полицейскими полным идиотом. В лучшем случае предположат, что он перегрелся на солнце или перепил анисовой водки. В худшем – сообщат об инциденте российскому консулу и порекомендуют определить Юрьева в психиатрическую лечебницу. Если же ему все-таки поверят и чудом обнаружат улику, то Юрьеву придется давать свидетельские показания, подписывать протоколы и заполнять анкеты, а он не имел права привлекать к себе повышенное внимание блюстителей порядка. Общение с ними чревато срывом встречи со связным. Рассказывай потом начальству про руку на дне. Проваленная операция может стоить карьеры, а переквалифицироваться в дворники Юрьев готов не был. При одной мысли об отставке у Юрьева возникло чувство, напоминающее изжогу. Моральную.
– Плохо, – подтвердил он, вымученно улыбаясь.
– Алкоголь синдром? – нахмурился Папa.
Ах, если бы причиной было банальное похмелье!
– Да, – соврал Юрьев. – Небольшой перебор вчера случился.
– Не рекомендуется делать миксы.
– Гм, миксы?
– Смеси, – подобрал синоним Папa. – Кто не мешает с пивом мастику или ракию, у того голова болеть не будет.
«Будет, – мысленно возразил Юрьев. – Она уже болит, голова. Раскалывается от тревожных мыслей».
Мимо прошла супружеская пара преклонного возраста. Немцы, как определил Юрьев, были обряжены в пестрые одежды и весили вместе центнера два. Толстенные, порозовевшие от солнца, с тяжело колыхающимися телесами и кривыми ножками, они походили на мультяшных слонов или бегемотов. Но забавными они Юрьеву не показались. Он бессознательно взглянул на руку немца, прикидывая, какую силищу и точность необходимо приложить для того, чтобы отсечь ее одним ударом. К горлу подкатил ком. Юрьев провел ладонью по глазам, прогоняя видение, подброшенное мысленным взором.
– Давно хотел спросить вас, – сказал он, вставая, – в здешних водах водятся хищные рыбы?
– Как же иначе? – удивился Папa.
– И чем они питаются? Кем? – поправился Юрьев.
– О, корма хватает. Все кого-нибудь кушают. Так устроен мир. Глобаль аппетит.
Вот уж действительно. Вместо того чтобы корпеть над заумными манускриптами, философам следовало бы поспрашивать о смысле жизни у простых людей.
– Акулы? – предположил Юрьев.
– Есть и акулы, есть, – подтвердил Папa с такой гордостью, словно лично сотворил их и запустил в море.
Глядя на него, трудно было удержаться от улыбки, но Юрьев удержался. Он опасался, что его улыбка будет воспринята как страдальческий оскал.
– На людей нападают? – спросил он.
Папa расхохотался, качая головой:
– Черноморские акулы, или катраны, как их иногда называют, маленькие, размером с собаку. – Он развел руки в классическом жесте рыбака. – Нет причин для фобии. Скверная водка, смешанная с пивом, – вот что по-настоящему опасно для жизни. Убийственная, ха-ха, смесь.
По привычке Юрьев проанализировал смех, делая это автоматически, как компьютер, настроенный на определенную программу. Когда в хохоте преобладает буква «у», и человек, собственно говоря, «хухучет», а не хохочет, это означает, что он робеет или скрывает страх. Хихиканье скрывает в себе скрытность, злорадство и хитрость. Смех, который можно описать как «хе-хе», говорит о дерзости или завистливости собеседника, а «хо-хо» означает хвастливость, неискренность и высокомерие. Папa смеялся искренне и открыто, хотя поддержать его Юрьев не сумел.
– Один знакомый, – сказал он, – утверждает, что в Черном море есть рыбы, способные отхватить человеку руку.
– Не имею таких сведений, – пожал плечами Папa. – Хотя всякое бывает.
Юрьев решил закрыть тему. Про акул он спросил по привычке не отбрасывать ни одну из возможных версий, пока окончательно не убедится в ее несостоятельности. На мужской руке, не дававшей ему покоя, отсутствовали следы зубов.
Юрьев кивнул в сторону яхты:
– Кто владелец?
Тени на лице болгарина словно потемнели, сделавшись черными и контрастными.
– Не знаю, – произнес он.
– Чем можно заниматься на яхте, стоящей на якоре вдали от берега? Пассажиры приплывают в Албену?
– Не знаю, – повторил Папa.
– Что ж, спасибо за информацию, – сказал Юрьев, свертывая полотенце. – До свиданья. Пойду, пожалуй, перекушу.
– Непременно покушайте горячего, – посоветовал Папa.
– Да, да, – рассеянно кивнул Юрьев.
Перед его мысленным взором возникла пятерня, лежащая на песке. Вряд ли в глотку полезет хоть горячее, хоть холодное. Не этим утром. Не при столь свежих впечатлениях.
– И не вздумайте похмеляться с утра, по русскому обычаю, – погрозил пальцем Папa, после чего стало ясно, почему он получил свое уважительное прозвище.
– Есть другие обычаи? – съехидничал Юрьев.
– Непременно, – с достоинством ответил Папa.
– Разве болгары похмеляются?
– Случается. Даже мне иногда приходится.
– Неужели?
– Я человек, следовательно, ничто человеческое мне не чуждо.
Если бы Карл Маркс, чье высказывание было процитировано, услышал непередаваемую интонацию Папa, он перевернулся бы в гробу от зависти.
– Ни за что бы не подумал, – заметил Юрьев.
– Тем не менее это так, – сказал болгарин. – Положитесь на мой опыт. Слушайте рецепт. Одна бутылка ледяного пива, плотный завтрак и крепкий сон – вот что возвратит вас к жизни.
«Меня – да, – мысленно согласился Юрьев. – Но не того бедолагу, которому безжалостно оттяпали руку. Готов спорить на что угодно: он тоже покоится на дне морском».
– Спасибо, – произнес он.
– На здравие, – улыбнулся Папa.
– Еще один вопрос, – улыбнулся в ответ Юрьев.
– Да?
