– Я не знаю, – окончательно растерялась администратор. – Она мне не докладывает. В последнее время она зачастила на четвертый этаж, вот и все, что мне известно.
– Кто там дежурит? – Громов не сводил с нее глаз, зная, что стоит ослабить нажим, и собеседница опять начнет юлить и изворачиваться. Даже не из страха. Из чувства противоречия. На то она и женщина.
– Вербицкая дежурит. Заступила в полдень. До завтра будет на месте.
Администратор отбарабанила это с видом явного облегчения. Все любят перекладывать ответственность на других.
Громов встал. У него больше не было вопросов к этой женщине, которая за последние две минуты разговора осунулась так, словно неожиданно узнала, что стала бабушкой.
Прежде чем подняться на четвертый этаж, Громов вышел из гостиницы и опять понаблюдал за суетой, царившей снаружи. Проезда для автомашин на пляж не существовало, а потому главные события развернулись теперь на площадке перед зданием. Помимо милиционеров и экипажа «Скорой помощи» у входа собралось несколько десятков зевак, чинно переговаривавшихся друг с другом вполголоса, несмотря на крайнее возбуждение, охватившее всех при известии о чужой смерти. С пляжа как раз волокли носилки с телом, закутанным в черную клеенку, и, если бы не яростные окрики милиционеров, зрители придвинулись бы к трупу вплотную. Глаза у многих непроизвольно округлились.
Когда носилки начали заталкивать в темно-зеленый «РАФ» с красным крестом на борту, рука утопленницы вывалилась из-под клеенки, но не повисла до земли, а осталась торчать горизонтально, мешая заметно упарившимся медбратьям. Тот, что был постарше, сердито выругался и принялся приматывать непослушную руку к носилкам, используя для этой цели невероятно грязный бинт.
Двое милиционеров в штатском, уединившись поодаль, сидели на корточках и рылись в пакете, который, как надо полагать, принадлежал утопленнице. Один из них повертел перед носом второго какую-то тряпицу и лукаво поинтересовался:
– Хочешь примерить?
Второй отодвинул от лица тряпицу, оказавшуюся дамскими трусиками, и неловко отшутился:
– Не мой размер.
– Давай тогда Зойке из паспортного стола подарим. Она нам
– Зойка тебе и так чего хошь покажет, задаром, – возразил милиционер со знанием дела. – Но плясать без водки не станет.
– Без водки, значит, не станет?
– Не станет.
– А без трусов?
Остроумный милиционер дождался, когда его шутка дойдет до товарища, а потом оба прыснули одновременно.
Возможно, если бы в оперативной бригаде присутствовал их кривоногий коллега, он тоже посмеялся бы вместе с товарищами. У Громова не было ни малейших сомнений в том, что убийца – он, а на носилках покоится труп девушки в белом купальнике. Это было очень странно. Менты и проститутки обычно мирно сосуществуют. Такой симбиоз выгоден обеим сторонам. Одни покрывают и попустительствуют, вторые стучат и закладывают. Что же за кошка пробежала между ними на этот раз?
Приблизившись к веселящимся оперативникам, Громов не стал дослушивать забавный анекдот, которым один развлекал другого, а поинтересовался:
– Кого оплакиваем?
– Что-о? Вам чего здесь надо, мужчина?
Один опер привстал, чтобы получше разглядеть наглеца, но наткнулся взглядом на развернутое перед ним удостоверение и растерянно шмыгнул носом. Он у опера был выполнен в форме курской картофелины, зато усы, прилепившиеся снизу, отличались густотой и чернотой, как у заправского грузина.
Рассматривая эти усы, Громов негромко сказал:
– Ты слышал, что мне надо? Что за девушка? Кто такая?
– Блядь… То есть проституточница местная, – доложил второй опер, который распрямился за спиной товарища. Он не знал, куда деть трусики, прихваченные из пакета, и комкал их то в одной руке, то в другой.
– Милена? – спросил Громов, отводя взгляд, чтобы не вырвалась ненароком какая-нибудь грубость. Он глядел теперь на ярко-синее вечернее небо с розовыми разводами облаков: то ли купол вселенского храма, то ли грандиозный балаган. – Милена? – повторил Громов чуточку громче, чтобы вывести растерянных милиционеров из ступора.
– Так точно, – доложил собравшийся с духом ценитель дамского белья. – Вообще-то по паспорту она Людмила Борисовна Виткова. Так ее зовут… звали на самом деле.
– Эксперт ее уже осмотрел? – Громов и этот вопрос адресовал небу, но откликнулся прозаический милицейский голос, ничуть не похожий на глас небесный:
– Ага. Только он уже убыл. На Приморском бульваре тройной огнестрел, там дельце посерьезнее будет. И начальство туда выехало, и прокуратура.
– А вы, значит, здесь разбираетесь, – то ли спросил, то ли уточнил Громов.
– Выходит, разбираемся, – почему-то виновато признался говорливый опер и развел руками.
Покосившись на шелковую тряпицу, зажатую в одной из них, Громов усмехнулся:
– Размер нижнего белья потерпевшей устанавливаете?
Лицо милиционера налилось румянцем – почти таким же интенсивным, как полоса зари над морем.
– Так мы это… – выдавил из себя он, но Громов только махнул рукой и направился к входу в гостиницу. Дожидаться от милиционера какого-либо толкового ответа было делом совершенно безнадежным. Лучше с дрессированным попкой общаться.
Поднявшись в лифте на четвертый этаж, Громов приблизился к столу дежурной и, не представившись, поздоровался. Небрежно взмахнув удостоверением, он предложил женщине пересесть на диван в небольшом затемненном холле с гигантским фикусом в протекающей кадке. Это была маленькая тактическая хитрость. Когда человек находится в непривычной для себя позе, он теряет уверенность и врет не так бойко, как ему хотелось бы. А в том, что дежурная попытается юлить, сомнений не возникало. Скрипучий голос, тонкие губы, колючие черные глазки на смуглом лице. Особы такого типа осторожны, подозрительны и замкнуты. И если дежурной перепадают какие-то крохи от путан, то она будет отрицать это с пеной у рта, опасаясь за свое место и репутацию. К ней требовался особый подход.
– Ну что, гражданка Вербицкая? – значительно произнес Громов, прохаживаясь перед диваном. – Как идет торговля живым товаром?
– А? – челюсть дежурной отвисла.
– Поступил сигнал. – Из заднего кармана джинсов был извлечен сложенный вчетверо лист бумаги, продемонстрирован в таком виде женщине и водворен на прежнее место.
– Сиг… сигнал? – Вербицкая с трудом привела свою челюсть в движение, а когда возвратила ее в исходное положение, отчетливо клацнула зубами.
– Милена, она же Людмила Борисовна Виткова, – произнес Громов чуть ли не по слогам. – Знакомо вам это имя? Кому вы ее сегодня сосватали и за сколько? Отвечайте четко и ясно.
– Я? Я сосватала?
Дежурная попыталась встать, но Громов придержал ее за костлявое плечо и зловеще подтвердил:
– Вы, а кто же еще! Устроили тут бордель, понимаешь! Кто еще работает на вас?
– Да никто на меня не работает, упаси господи! – Вербицкая суетливо перекрестилась справа налево, а потом наоборот. – Девки сами по себе блядуют, я-то здесь при чем?!
– Сами по себе? – Громов недоверчиво хмыкнул.
– Сами, сами! Шасть туда, шасть оттуда. Как вредоносные бактерии какие-то, прости, господи! Не уследишь за ними. Молодые, резвые.
– Проверим, гражданка Вербицкая. Дело нехитрое. Вот, к примеру, у кого гостила сегодня Милена Виткова с пяти вечера до шести?
– У постояльца одного из четыреста четвертого. Только он съехал, постоялец-то.
– Так вдруг и съехал? – Громов изобразил на лице сомнение. – Ни с того ни с сего?