Громову пришлось срочно отвернуться и сделать вид, что он внимательно разглядывает ночной пейзаж. Перед ним высились горы, почти неразличимые на фоне ночного неба. Их очертания угадывались лишь по отсутствию сверкающих звездных крапинок. Собственно, на них Громов и смотрел – на звезды.
– Продолжай, лейтенант, – сказал он. – Я слушаю. Внимательно.
По мере того, как Серегин говорил, тон его делался все более оживленным:
– Бандиты на нескольких тачках приедут, это и ежу понятно. Но до площадки, где им «стрелка забита», никто из них не доберется. Как только они минуют мост, Верховский его подорвет к такой матери. Я на джипе перегораживаю дорогу и палю в лобешник передней тачке. В нее пахан ни за что на свете не сядет, так что можно ложить всех без разбора. Согласны?
– Мм, – неопределенно отозвался Громов.
Серегин, не усидев на месте, принялся расхаживать туда-сюда, продолжая размышлять вслух:
– Потом Никольников с Шакиным отстреляют из укрытия самых ретивых. В случае необходимости Чергинец гранатами шороху добавит. В итоге бандюки мордами в землю уткнутся и о сопротивлении даже думать забудут. Тут мы Миню из машины и выковырнем. Уж он-то в перестрелку не полезет, тут и к гадалке не ходи. Все. Задание выполнено, товарищ майор.
Увлекшись, Серегин принял желаемое за действительность. Кроме того, он забыл хотя бы для приличия как-то задействовать в плане боевой операции своего временного командира.
Громов усмехнулся:
– Ты не учел одну мелочь, лейтенант.
– Какую? – Выражение лица у Серегина сделалось озабоченным.
– Джип. – Громов ткнул пальцем в конфискованный у бандитов «Лендровер». – Мы не станем перегораживать им дорогу. Ты сейчас сядешь в него и отгонишь за мостик. Вернешься пешком. Желательно бегом.
– Зачем?
– Затем, чтобы успеть обратно, – пояснил Громов. – Времени не так уж много осталось.
Он уже заметил далеко внизу несколько проблесков приближающихся фар, в свете которых контуры темных зарослей изредка очерчивались серебристой кромкой. Миня, как и предполагал Громов, спешил добраться до площадки хотя бы на полчаса раньше назначенного срока, чтобы осмотреться на местности и тоже выставить засаду.
Ничего не подозревающий Серегин машинально взглянул на часы и досадливо поморщился:
– Во-первых, времени еще валом. Во-вторых, я совсем не о том вас спрашиваю. Джип-то отгонять зачем?
– А как, по-твоему, мы отсюда выбираться будем, когда мостика не станет? – полюбопытствовал Громов. – Вшестером, конечно, в джипе тесновато, спору нет. Но топать до города пешком с полным боекомплектом… – Он покачал головой.
– Точно! Как же я об этом не подумал? – Серегин звучно хлопнул себя ладонью по лбу и виновато улыбнулся, но тут же насторожился: – Но если джипа не будет, то чем мы тогда дорогу перекрывать станем?
– Вот этим. – Громов ткнул себя пальцем в грудь. – И этим. – Приподнял обращенный стволом вверх «узи».
– Не-ет, так не пойдет, – насупился Серегин. – Одному вам не справиться.
– Вот я и говорю тебе: поспеши, – сказал Громов, сделав озабоченное выражение лица. Свет фар уже не пробивался из темноты. Это означало, что кавалькада бандитских машин начала подъем по серпантину. – Давай, лейтенант, действуй, – поторопил он Серегина. – Хорошенько спрячь машину в кустах и пулей обратно. Мы с тобой вместе организуем бандюкам славную встречу. Незабываемую.
Запрыгнув в кабину, Серегин включил зажигание и спросил, высунувшись из окна:
– Ради чего вся эта заваруха устраивается, вы мне, конечно, не скажете, товарищ майор?
– Почему бы и нет? – улыбнулся Громов. – Хоть это и государственная тайна, но я тебе ее открою, лейтенант. Подставь-ка ухо. – Приблизившись к Серегину, который от усердия чуть не вывалился из джипа, он произнес вполголоса: – На земле слишком много всякой погани развелось. Вот и надо выправлять ситуацию по мере сил и возможностей.
– Не хотите, значит, говорить, – обиженно заключил Серегин. – Ну и не надо. Обойдусь. Так что счастливо оставаться!
Это прозвучало очень по-детски, но Громов, следя за удаляющимися габаритными огнями джипа, не улыбнулся.
Дело затевалось нешуточное. Насколько удалось определить по мельканию фар, сюда поднималось не меньше пяти машин одновременно. Если в каждой уселось по четыре человека, то очень скоро маленькому отряду предстояла схватка с парой десятков вооруженных бандитов. Потому-то Громов и отослал Серегина подальше, позаботившись, чтобы времени на маскировку джипа у того осталось в обрез. Не хотелось ему подставлять горячего лейтенанта под пули.
Чтобы не быть замеченным раньше времени в своем слишком светлом для окружающего мрака костюме, Громов пересек асфальтную ленту шоссе и занял позицию за валуном, похожим на обелиск или на заготовку истукана с острова Пасхи. Справа от него высился отвесный гранитный склон; слева, за дорогой, – зиял обрыв, обрамленный бетонными столбиками.
Серегин благополучно укатил на джипе, его бойцы ничем не выдавали своего присутствия. Проще простого было вообразить, что ты остался совсем один и бой тебе тоже предстоит принять одному. Громов так и поступил. Он привык рассчитывать на себя самого, и только этот
Чтобы не выдать себя огоньком сигареты, Громов меланхолично грыз сорванную травинку и вспоминал слова старого художника, имевшего свой необычный взгляд на жизнь.
Тогда Громов не нашел, что возразить старику, но теперь, раскусив стебель с горьким полынным вкусом, он сплюнул и пробормотал:
– Трава, она разная бывает, старик. Кто-то должен перепахивать это поле. Иначе, куда ни глянь, будет только бурьян да белена.
Никто его не услышал, никто ему не ответил, но Громов никогда не стремился делиться мыслями с окружающими. Он умел молчать. Он ценил одиночество. Большую часть жизни он проводил на своем невидимом необитаемом острове и ничуть не тяготился этим.
Ожидание продлилось недолго. Когда сохранивший дневное тепло камень едва заметно заискрился блестками кварца, Громов выглянул на дорогу и увидел занимающееся молочное зарево от множества приближающихся фар.
Лейтенант Серегин наверняка матерился сейчас в бессильной злобе, обнаружив, что не успевает вернуться обратно. Но предпринять самостоятельные действия он не имел права, чтобы не провалить операцию, и теперь ему было не суждено подставить свою горячую голову под пули. За остальных парней, находившихся в укрытии, Громов не беспокоился. Оставалось позаботиться лишь о том, чтобы выжить самому, а к этому ему было не привыкать.
Асфальтовая полоса ожила. Это маленькие и крупные тени наперегонки помчались вверх по шоссе, спеша убежать от вереницы фар, проглянувших из мрака. Издали их можно было принять за пылающие глаза приближающихся хищников.
Хор цикад смолк, как по мановению дирижерской палочки. Наступившее безмолвие было бы полным, если бы не приглушенное рыканье нескольких двигателей одновременно.
Громов приготовил «узи» к стрельбе одиночными выстрелами и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Привычный, но совсем не обязательный ритуал. Его сердце и без того билось ровно, как часы. Это вовсе не означало, что оно не может остановиться или не способно испытывать волнение. Это означало лишь то, что даже в минуты опасности сердце не будет трепетать, как овечий хвост. Очень важное условие для меткой стрельбы. И вообще для достойного существования.
Головной автомобиль, ползущий вверх на четвертой передаче, находился в двадцати шагах, когда Громов, поддерживая запястье вооруженной руки, шагнул на дорогу. Для начала он погасил выстрелами обе
