поднапрячь голосовые связки, чтобы перекричать лихую уркаганскую мелодию, грянувшую из колонок.
«А мы не гопники, а мы хар-рошие»…
Дрожа от возбуждения, Малява оглянулся через плечо:
– А ты, Гаманец, шуруй к Пинчужке. Услышишь пальбу, хватай ее в охапку и волоки сюда… Да автомат не забудь, кретин!
Отдав распоряжения, Малява еще некоторое время наблюдал за происходящим сквозь затемненное стекло, а потом решительно повалился на грязный пол и толкнул пулеметным стволом дверные створки.
– Осторожно! – проорал он, нащупывая пальцем гашетку. – Двери открываются!
Не удосужившись представиться или поздороваться, Бондарь внимательно разглядывал незнакомого парня, устроившегося рядом на переднем сиденье. Тот явно нервничал, да так, что с трудом удерживал в трясущихся руках тонкую папку, с которой явился на встречу.
– Что в ней? – спросил Бондарь, следя за каждым движением соседа.
– Кое-какие документы, – ответил Макс. – И главная улика.
– Улика?
– Ну да. Оружие, которым были убиты сыновья Пинчука.
– Ты лучше скажи мне, кто растяжку в гостинице установил, – сказал Бондарь.
– Растяжку? – Глаза Макса заметались из стороны в сторону. – Об этом мне ничего не известно. Взрывы не по моей части. Я вообще не знаю, что такое растяжка. Впервые слышу такое слово.
– Да? А как же тебе удалось увязать незнакомое слово со взрывом?
– Не понял. – На лице Макса появилось страдальческое выражение.
– Зато я все отлично понял, – заверил его Бондарь. – Ладно. Вернемся к этому позже. А пока скажи честно, кто и зачем тебя сюда прислал? Ты ведь работаешь на ЦРУ, если я не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь. Я все изложил письменно. Сейчас… – Макс открыл папку и сунул в нее руку. На кончике его носа повисла капля пота, хотя в машине было скорее прохладно, чем жарко.
«А мы не гопники, а мы хар-рошие», – донеслось снаружи.
Бондарь бросил взгляд через плечо, желая выяснить, почему музыка, играющая в автобусе охранников, сделалась вдруг такой громкой.
«А мы маманями а с детства бр-рошены…»
– Кстати, вот та самая штуковина, о которой я говорил, – повысил голос Макс, держа перед собой безобидную на вид трубку, собранную из трех секций.
– Какая штуковина? – автоматически спросил Бондарь, вглядываясь в темное нутро автобуса. Оттуда высунулся длинный предмет, подозрительно смахивающий на… – Не может быть, – прошептал он, взявшись за дверную ручку.
– Вы о чем? – удивился Макс.
Трубка в его руках издала щелчок, едва слышный из-за громыхающей позади музыки.
«А с детства улицы мели мы клешами…»
– Берегись! – крикнул Бондарь, вываливаясь боком на асфальт.
– Га-асп! – Втянувший в легкие ядовитые пары Макс замер с выпученными глазами.
В следующий миг грохот пулемета, треск автомата и оглушительная музыка слились в дичайшую какофонию, заглушившую все прочие звуки. Свинцовый шквал обрушился на машину, сотрясая ее, словно жестянку. Стекла лопнули, распадаясь на потрескавшиеся пласты. Пронизываемый пулями Макс задергался на своем сиденье, как припадочный. От него летели кровавые ошметки.
Бондарь перекатился вправо, укрывшись за корпусом седана, где можно было переждать обстрел. Он знал, что при таких темпах магазины нападающих опустеют раньше, чем они сообразят, что тратят патроны впустую. Он знал также, что геройствовать глупо, поскольку с продырявленной шкурой много не навоюешь. «Беретта» в его руке застыла, проявляя точно такую же выдержку.
А внутри микроавтобуса все плясали и плясали огненные всполохи из двух плюющихся металлом стволов. Пули взрывали асфальт вокруг Бондаря в беспорядочном узоре. Черное крошево стегало его по щекам, барабанило по лбу. Что ж ты дал маху, а? Почему не предусмотрел, что от случайного сброда, набранного Пинчуком в охрану, можно ожидать любой пакости?
Пулемет заглох. Автомат захлебнулся. Во внезапной, поразительной тишине отчетливо было слышно, как хрипит сбившееся с волны шансона радио.
– А теперь мой выход, – прошептал Бондарь, приготовившись оторваться от земли.
Малява привстал над пулеметом не раньше, чем опустошил весь магазин. Продырявленный седан заметно просел на спущенных скатах. Из радиатора валил белый дым, за провалами окон не наблюдалось ни малейшего движения.
– Готовы, оба, – заключил Малява, но на всякий случай извлек из-под сиденья автомат «гроза». – Погнали, Рыбец. Добьем сволочей, если еще дрыгаются.
– Небось не подрыгаются, – пробормотал Хек, переставший обижаться на перевирание своей клички. Когда в ушах стоит шум от пулеметных очередей, всякие пустяки перестают казаться важными. Понимаешь, как это страшно – умирать, и хочешь жить как можно дольше. Хоть хеком, хоть судаком, хоть вообще палтусом.
– Делай, как я. – Подавая пример сообщнику, Малява первым выпрыгнул из автобуса.
Краем глаза он посмотрел в сторону распахнутых ворот и увидел за ними Гаманца, выкручивающего руки Пинчужке. Но основное его внимание было сосредоточено на изрешеченном пулями седане. Рука с перебинтованным пальцем ни на секунду не отрывалась от спускового крючка автомата.
– Блин, магазин сменить забыл, – пожаловался Хек, пристроившийся рядом.
– Лучше бы ты голову дома забыл, – по-учительски огрызнулся Малява. Школьные воспоминания были еще свежи в его памяти…
Пока их не отшибло одной-единственной пулей, вошедшей точнехонько в левый глаз Малявы.
Хлоп!
Повернувшийся к нему Хек застыл, не в силах пошевелиться. Он ничего не понимал. Что случилось? Почему на месте глаза у Малявы образовалась дыра, а сам он повалился на землю бесчувственным кулем?
Проследив за падением вожака, Хек перевел взгляд туда, откуда прозвучал выстрел. Возле седана стоял возникший, словно из-под земли, Бондарь, в руке которого дымился пистолетный ствол.
Вот так номер! Заговоренный он, что ли?
– Мы же тебя убили! – воскликнул Хек с той обиженной интонацией, которая не прорезалась в его голосе с самого детства.
– Разве? – Бондарь прицелился в него. – Ну, значит, настал мой черед убивать.
– Не надо! – завопил Хек, роняя автомат под ноги. – У меня нет патронов, не стреляй!
И Бондарь не выстрелил.
Гаманец, о существовании которого на время забыли обе сражающиеся стороны, был несказанно рад такому обороту событий. Иметь дело с пленницей в скользком халатике на голое тело – это одно, а участвовать в перестрелке – совсем другое. Но совсем остаться в стороне не получилось. Увидев, как упал застреленный Бондарем Малява, Гаманец понял, что пора брать инициативу на себя.
– Брось пушку, москаль! – заорал он, уперев дуло автомата в поясницу Оксаны. – Брось пушку или я пристрелю эту курицу!
Бондарь посмотрел в его сторону. До Гаманца было метров тридцать. Слишком большое расстояние для прицельного выстрела в противника, прикрывающегося пленницей.
– А ты парень не промах, – процедил он, не торопясь расставаться с «береттой». – Я раньше считал одесскую братву мелкой шантрапой, способной лишь базарных торговок пугать да гусей тырить. Ну, как в фильме «Свадьба в Малиновке».
– Не заговаривай мне зубы! – рявкнул Гаманец.
– Никто тебе зубы не заговаривает, – заверил его Бондарь, который именно этим и занимался, надеясь, что противник все же подставит свою тыквообразную башку под пулю. Поскольку этого не происходило, Бондарь продолжал развивать затронутую тему. – Видел «Свадьбу в Малиновке»? Там один потешной одессит был, Буба Касторский, что ли…
