которой наверняка немало загубленных душ.
– Рассказывай, – предложил он, приведя ее в чувство затрещиной. – Сумеешь заинтриговать меня, я вытащу тебя из этой дыры. Нет – останешься подыхать здесь. Нравится тебе такая перспектива?
Губы Катерины дрогнули:
– Нет.
– Говори громче. Ты не умирающий лебедь.
– Бо… – Пошевелившаяся Катерина охнула и спрятала лицо в ладонях. – Больно…
Бондарь взглянул на ее ноги в драных колготках. Одна из них успела увеличиться в объеме чуть ли не вдвое.
– Перелом закрытый, – сказал он. – Пустяк.
Катерина прошептала в ответ что-то неразборчивое. Из ее глаз выкатились две слезинки, оставившие светлые дорожки на грязных щеках.
– Что? – спросил Бондарь, опустившись на колено.
Она ухватила его за отвороты куртки и страстно взмолилась:
– Не бросай меня здесь одну, родненький. Я все расскажу, все, что зна-а-аю. – От избытка чувств Катерина подвывала, как на похоронах.
На своих собственных похоронах, уточнил Бондарь мысленно.
– Кончай завывать, – велел он.
– Мне страшно-о-о, – невнятно причитала Катерина, теребя его куртку. – Я бою-у-усь…
– Если решила рассказать правду, то бояться тебе нечего, – поморщился Бондарь.
– Есть чего! Я тут как заживо погребенная! Не хочу-у-у!
Он не мог заставить себя оторвать пальцы Катерины, удерживающие его на месте. Ей и так изрядно досталось. Еще минуту назад он видел в ней лишь врага, с которым можно не церемониться. Теперь перед ним находилась страдающая, насмерть перепуганная женщина, так что правила игры изменились.
Никто не утверждает, что обстоятельства никогда не вынуждали Бондаря действовать с исключительной жестокостью. Но правда заключалась в том, что проявлять великодушие ему было значительно проще и приятнее.
– Успокойся, – буркнул он. – Самое страшное позади. Просто я стану задавать вопросы, а ты будешь давать на них исчерпывающие ответы.
– Нет, что ты! – встрепенулась Катерина. – Сначала вытащи меня отсюда! Иначе ты выведаешь у меня все, а потом бросишь.
– Не болтай ерунду.
– Ну, родненький, ну, пожалуйста!..
Мольбы Катерины не могли оставить Бондаря равнодушным.
– Ладно, вставай, – сказал он, запихивая «беретту» за пояс. – Обопрешься на меня, и пойдем потихоньку…
С этими словами он попытался приподняться и не смог. Схватившаяся за его куртку, Катерина повисла на нем всей тяжестью. Оказывается, она не так уж спешила покинуть пещеру.
Бондарь не задумывался, отчего это голос Катерины звучит не очень внятно. Он объяснял это слезами. В действительности же причина была иная. Когда стало ясно, что убежать не удастся, Катерина решилась на отчаянный шаг. Забившись в угол, она извлекла из воротника плаща бритвенное лезвие «Вилкинсон» и зажала его между пальцами.
Во время разговора с Бондарем, когда Катерина закрыла лицо ладонями, лезвие незаметно перекочевало в ее губы и легло на кончик влажного языка, прочно приклеившись к нему. Осталось лишь втянуть его поглубже и осторожно поместить в зазор между правой щекой и боковыми зубами.
Операция прошла без сучка без задоринки. Не зря Катерина часами разучивала этот фокус на зоне, доводя его до совершенства.
Разыгрывая из себя жертву, сдавшуюся на милость победителя, она ждала, пока утративший бдительность Бондарь склонится над ней. Он так и поступил. Держась за него, Катерина подумала, что с вытекшим глазом он будет не так галантен… Внезапная боль, шок, инстинктивное желание избавиться от острой пластины, впившейся в лицо. Пока Бондарь придет в себя, его пистолет перекочует к Катерине, а уж спустить курок она сумеет. Выбраться наверх со сломанной лодыжкой тоже будет не так уж сложно. Лишь бы выплюнуть лезвие точно в цель.
И Катерина уже была готова проделать это.
Внезапно изменившееся выражение ее глаз предупредило Бондаря об опасности. Готовясь предотвратить нападение Катерины, он стиснул кисти ее рук, по-прежнему цепляющиеся за его куртку. Это было ошибкой. Даже не пытаясь освободиться, Катерина приподнялась с земли.
Ее язык успел извлечь лезвие из-за щеки, ее губы приоткрылись, ее легкие до предела наполнились затхлым подземным воздухом. Осталось лишь согнуть стальную пластину языком и хорошенько дунуть, чтобы она, спружинив, вылетела изо рта, как пуля.
– Гадина!
Заметив проблеск стали, Бондарь молниеносно ударил ее по губам тыльной стороной ладони. Лезвие рассекло Катерине верхнее нёбо.
– Тварь!
Кулак врезался в скулу, едва не заставив Катерину проглотить бритву. Лопнувшее пополам лезвие распороло язык и засело в нем двумя острыми занозами. Затем последовал удар в челюсть снизу, окончательно раскрошивший металлическую пластину, заодно с зубами.
Рот Катерины наполнился кровью. Она уже и не помышляла о сопротивлении, а лишь плевалась окровавленными осколками бритвы да мычала, опасаясь подавиться собственными зубами.
– Убить тебя, что ли? – задумчиво пробормотал Бондарь. – Да, пожалуй, я так и сделаю. На кой черт сдались мне твои россказни? Никогда не интересовался откровениями лесбиянок.
С этими словами он выпрямился и навел на Катерину пистолет.
– Не надо! – взмолилась она.
Ее лицо разбухало прямо на глазах, подобно тесту, в которое добавили дрожжи.
– Надеешься выиграть время? – спросил Бондарь, стараясь смотреть на «беретту», а не на скорчившуюся у его ног шпионку. – Хочешь начать все сначала?
– Нет, что ты! – воскликнула Катерина. Она ужасно боялась, что поврежденный рот делает ее речь недостаточно внятной, потому повторила свое коротенькое заклинание: – Что ты!
– Хочешь дать показания? – удивился Бондарь.
– Да!
– Я бы на твоем месте отказался. Расправь плечи и гордо подними голову, сверкая глазами. Получится эффектно.
– Нет! – Катерина помотала спутавшимися волосами.
– Но ты ведь уголовница, черт бы тебя подрал, – настаивал Бондарь. – Прояви гонор, докажи, что не боишься смерти.
– Нет… Нет…
– Ужасно хочется всадить в тебя пулю. Не лишай меня такой возможности.
– Я бу-уу о-о-ии.
Бондарь поморщился:
– Что-что?
– Я буду говорить, – повторила Катерина, делая отчаянные попытки изъясняться членораздельно.
– Тогда выплюнь изо рта все, что тебе мешает и начинай, – распорядился Бондарь. – За попытку соврать – смерть. За попытку умолчать хотя бы один крошечный факт – то же самое. И не думай, что тебе удастся меня разжалобить. Твой напарник Макс тебя ждет не дождется на том свете.
По грязным скулам Катерины потекли потоки слез. Не Максима Кривченко она оплакивала, а саму себя, ту прежнюю, бесшабашную Катюху, которой сам черт был не брат. Та блатная деваха исчезла, испарилась. На ее месте размазывала по лицу сопли раздавленная, сломленная, несчастная баба, растерявшая гонор и добрую половину зубов. Но, невзирая на это, мечтающая выжить во что бы то ни стало.
XXIV. Одесса-мама против дяди Сэма
