нет.
А папа в проповеди своей не забыл и о земном: «Ведомо, что опасностей легче бежать, прикрывшись щитом мудрости, и мы просим тебя об особой услуге: как только проведаешь, что татарское войско на христиан поднялось, чтобы ты не преминул немедля известить об этом братьев Тевтонского ордена, в Ливонии пребывающих, дабы как только это известие через братьев оных дойдет до нашего сведения, мы смогли безотлагательно поразмыслить, каким образом с помощью божьей, сим татарам мужественно сопротивление оказать».
На миг представив себе Русь под опекой святого престола, было нетрудно предвидеть ее судьбу. Пока будут извещены рыцари, да пока папа поразмыслит... от Новгорода, Смоленска и Полоцка останутся одни тлеющие головни. А потом придут и рыцари, но не помогать Руси, а довоевывать ее.
Решение было принято тут же, на месте, где читалась грамота Иннокентия IV и где развивали и разрисовывали се словесными узорами дошлые папские легаты. Они передали князю слова папы: «Наслышаны мы о тебе как князе честном и славном и земля твоя велика» — и его предложение — принять католическую веру.
Александр, терпеливо выслушав послов, посовещался с приближенными боярами-советниками («с хитрецами своими») и составил папе письменный ответ, а на словах, напомнив кратко православное толкование ветхозаветной и новозаветной истории, решительно отклонил папские домогательства, закончив словами: «Сии вся добре съведаем, а от вас учения не приемлем». Легатов отпустили, по русскому обычаю одарив и снабдив всем нужным в дорогу.
Александр отверг союз с папством. Это было дальновидное, смелое решение.
Вскоре умер Гуюк, а новая великая ханша Огул-Гамиш тоже была недружественна Батыю. Не признав поставленного им в великие князья Святослава Всеволодовича, она потребовала у Батыя приезда в ее ставку братьев Александра и Андрея Ярославичей.
Вот уже и суздальские послы привезли Александру от Батыя охранную грамоту для проезда в Сарай. Далее пренебрегать вызовами было нельзя, и Александр вместе с братом Андреем решил ехать в Каракорум.
Расстояние от Владимира до Сарая равнялось 1250 километров, от Сарая до Каракорума — 4500 километров, а всего — 5750! Это по прямой, а по дорогам тех времен много больше — Неудивительно, что уезжавших в Каракорум друзья провожали как на тот свет. Когда Плано Карпини и его спутники после пятнадцатимесячного отсутствия воротились в Киев из ставки Гуюка, их встречали так: «...узнав о нашем прибытии, все радостно вышли нам навстречу, именно они поздравляли нас, как будто мы восстали из мертвых; так принимали нас по всей Руссии, Польше и Богемии». А ведь, в сущности, монахам ничего не угрожало — веротерпимость татар была общеизвестна. Другое дело — князь Александр.
Путь князей из Владимира в Сарай лежал вдоль Волги. С собой надлежало взять, помимо зимней и летней одежды, мыла, флаконов с благовониями, посуды, запасы продовольствия, корчаги с медом и вином, соленья, варенья, окорока, ветчину, масло, мороженую рыбу, хлебы, ковриги, пряники, от цынги — лук, чеснок, укроп. А главное — достаточно денег, драгоценностей, мехов на раздачу ханам, их женам и ханским приспешникам и в ставках, и в пути. «Следует иметь великие дары для раздачи им, так как они требовали их с большой надоедливостью, и если их не давали», то «посол не мог соответственно исполнить своих дел; мало того, он, так сказать, не ценился ни во что», — предупреждал Плано Карпини.
То посол, а тут ехал князь, рассчитывая на вассаль-яый стол, притом не совсем обычный. Ведь новгородский престол Александр занимал не по воле хана — Новгород Орду не признавал. В сани были впряжены не русские кони, а купленные у татар лошади, которые «умеют добывать копытами траву под снегом», когда в пути найти им «для еды что-нибудь другое нельзя, потому что у татар нет ни соломы, ни сена, ни корму».
С князьями, как полагалось, ехали воеводы, бояре-советники, тиуны-управляющие и толмачи- переводчики с татарского, арабского, латинского, греческого.
Ехали и духовники — отмечать в пути, если доведется, пасху, рождество и другие праздники; хлебом с ¦ солью и хлебом в святой воде, как положено, заменяя при этом пост чтением псалтыри. Будет с кем побеседовать о спасении души, будет кому и грехи отпустить. Известно, «идеже власть — там и греха много». А здесь, кроме того, еще и чужая власть — и идолам кланяться, и меж огней проходить придется. Впрочем, с грехами несложно: духовник выслушает твое покаяние, прочитает молитвы, поднимет с колен, положит твою правую руку на свою шею и скажет привычно: «На моей выи согрешения твоя, чадо, и да не истяжет тебе о сих Христос бог, егда приидет во славе своей на суд страшный». И греха как не было. Предстателем перед богом может быть духовник, а могут помочь и родня и бояре. Наложит духовник тяжкую, долгую епитимью — станет она короче и легче, если поделить с ними. Будут они поститься и бить поклоны... И все это будто бы без греха...
Да что значат грехи и огни черного адского пламени волхвов! Можно ведь научиться, как говорят закоренелые в язычестве литовцы, и богу молиться, и черта за хвост держать. И без того весь путь по Волге лежал между двух огней: слева сильная Орда хана Мауцы; справа шестидесятитысячная Орда хана Куремсы. Он, Куремса, как писал Плано Карпини, «господин всех, которые поставлены на заставе против народов Запада, чтобы те случайно не ринулись на татар неожиданно и врасплох».
...Поговаривали, что с Куремсой не очень-то ладит галицко-волынский князь Даниил Романович... Легаты в беседах с Александром не распространялись о своей встрече с галицким князем, но и без того становилось очевидно, что Даниил нащупывает какой-то другой путь. Он под боком у Куремсы возродил союз с Венгрией, же нив сына Льва на дочери короля Белы IV. Король писал папе, что пошел на это, опасаясь сближения Даниила с Ордой. Больше того, неожиданно Даниил произвел своего печатника Кирилла в русские митрополиты и, минуя Киев, отправил его в Никею на утверждение к патриарху. Получалось, что галицкий князь и церковь поднимал на Орду. Не признавал он и утвержденных Батыем общерусских прав суздальского князя на Киев.
Даниил опытнее и старше Александра. Александру едва были постриги, когда тот восемнадцатилетним уже доблестно дрался на Калке. Как относился Даниил к политике папства, Александр не знал. А между тем после встречи с Плано Карпини между Днепром и Доном князь Даниил завязал переговоры с папой. Быть может, речь шла о языческой Литве. К войне с литовским великим князем Миндовгом Даниил собирался привлечь и Польшу и Орден. Опытный и сдержанный, он остерегался допустить просчет, который бы сделал его орудием папской политики. Вот почему, когда папа предложил галицко-волынскому князю королевскую корону («венец королевства», сказано в летописи), он отказался, заявив: «Рать татарская не престаеть зле живущи с нами, то како могут прияти венчать без помощи твоей».
...До первой татарской заставы приволжская равнина была пуста и безжизненна. Уже к югу от Рязани открывалась горестная картина, и таковой ей суждено оставаться еще многие десятилетия: кругом «печално и унын-ливо», и не видно «тамо ничтоже: ни града, ни села, точно пустыни велиа, и зверей множество...». В бывших половецких станах белели едва заметенные снегом черепа и кости погибших, да время от времени попадались печальные памятники половецким прародичам — каменные истуканы не то в шляпах, не то в
