неподходящем месте. Лишь когда они добрались до берега реки, которую предстояло перейти вброд, Бондарь снизошел до разговора со своей запыхавшейся спутницей.
– Босоножки сними. Намокнут – идти не сможешь. Скользко.
– Слушаюсь и повинуюсь. – Выполнив распоряжение, Алиса спросила, глядя на быстрое течение, серебрящееся в почти полной темноте: – Тут глубоко?
– Воробью по колено, – успокоил ее Бондарь. – А теперь закрой рот. Звуки над рекой далеко разносятся, особенно вечером.
– Молчу, – прошептала Алиса. – Ой, какая вода холодная… Ой, мамочки.
– Ш-ш!
Примерно до середины речушки дошли без шума, а потом за спиной Бондаря раздался такой отчаянный плеск, словно его спутницу схватил огромный аллигатор, норовящий уволочь ее на дно. Стремительно обернувшись, он увидел, что Алиса раз за разом погружается в воду с головой, упираясь в каменистое дно руками. Ее розовая юбчонка стояла над водой колом. Выныривая, девушка издавала звуки, напоминающие перестук кастаньет – это клацали ее зубы. Загребая воду ногами, Бондарь бросился к ней, схватил за плечи и поставил вертикально.
– Что это еще за номера? – яростно прошипел он. – Ты не на Черноморском побережье.
– Я з-знаю, – проскулила мокрая, как цуцик, Алиса, содрогающаяся от холода. – Но мне обязательно нужно было окунуться, понимаете?
– Не понимаю! Ты не смеешь своевольничать. Ты моя тень, ясно?
– Я т-тень, – послушно кивнула Алиса, отбивая зубами дробь за дробью. – Н-но оч-чень ч-чистоплотная т-тень.
– Идиотка, – бурчал Бондарь, выволакивая ее на противоположный берег. – Экстремалка ненормальная. Вода в реке ледяная, а переодевать тебя не во что. И спирта нет, чтобы тебя растереть.
– И н-не н-надо, – ответила Алиса. Улыбка ее была отважной, а губы – синими, почти фиолетовыми.
– Где твои босоножки?
– Т-течением унес-сло.
– Лучше бы тебе голову унесло, – сказал Бондарь в неожиданной для себя учительской манере. Скинув рюкзак, он достал оттуда две пары толстых шерстяных носков и бросил их к ногам девушки со словами: – Надевай. Босиком ты и километра не пройдешь.
– С-с-спасибо, – пискнула Алиса.
– Может, белье мое наденешь? – грубо спросил Бондарь.
– К-какое белье?
– Трусы, какое же еще. На тебя великоваты будут, зато сухие.
– Ни за что! – Дрожь из голоса Алисы моментально улетучилась.
– Почему? – непонимающе нахмурился Бондарь. – Можно какой-нибудь веревочкой перепоясать, чтобы, гм, крепче держались.
– Я же сказала: я не бамбино. – Алиса яростно помотала мокрыми волосами, кончики которых хлестнули ее по щекам. – Девушки не ходят в мужских трусах на веревочке.
– Ох и упрямая же ты, – заключил Бондарь, демонстративно отвернувшись от спутницы. – Хлебну я с тобой лиха.
Голос его был преисполнен недовольства, а на губах блуждала улыбка, которую, хвала господу, никто не видел. Очень уж неуместная она была. А потому – совершенно дурацкая. С профессиональной точки зрения внезапно вспыхнувшая симпатия к Алисе была форменным безобразием. Со всех других точек зрения Бондарю это нравилось, и он ничего не мог с собой поделать.
– Готова? – спросил он сухим, почти неприязненным тоном.
– Готова, – подтвердила Алиса. – В этих носках я чувствую себя последней дурой, но я все равно готова. Командуйте.
– Тогда двинулись.
Бондарь зашагал вперед, предлагая Алисе следовать за ним.
– Погодите, – попросила она.
– Что еще? – обернулся он. – Не накупалась?
– Накупалась. Просто мне нужно туда… в кусты.
Все, на что оказался способным капитан Бондарь, это махнуть рукой – обреченно, устало, с видом человека, вынужденного смириться с нелепой судьбой. Зато выражение его глаз было как у человека, который своей судьбой как раз очень и очень доволен.
Поляна, выбранная Бондарем для привала, постепенно переходила в горный склон, вздымающийся кверху все круче и круче, словно окаменевший девятый вал, который однажды обрушится вниз. Земля утратила дневное тепло, и воздух от этого казался довольно свежим, хотя на самом деле ночь была по-южному теплой, ласковой, бархатистой. Звезды, похожие на алмазное крошево, заполняли все небо, от края до края. Стоило лишь задуматься об их предположительном количестве, как голова начинала слегка кружиться, а ноги – подкашиваться. Во всяком случае, так казалось Алисе, запрокинувшей лицо к небу. Второй переход за сутки основательно вымотал ее, кроме того, давала знать себя бессонная ночь. Она сидела на теплой земле, глядела на далекие звезды, слушала, как возится с рюкзаком ее неразговорчивый спаситель, и пыталась понять, что за удивительные голенастые птицы носятся вокруг, задевая ее своим оранжево-зеленым оперением. Когда они сделались очень уж агрессивными, Алиса вздрогнула, отпрянула и… обнаружила, что уже не сидит, а лежит, свернувшись калачиком, чем-то заботливо укрытая, под надежной охраной загадочного мужчины, с которым она была на «ты», но который от этого не стал ни ближе, ни предсказуемей.
– Долго я спала? – спросила Алиса хрипло.
– Два часа, – ответил Бондарь, продолжая сидеть к ней боком.
– Носки протерлись, – печально сообщила Алиса, разглядывая то одну пятку, то другую.
– Не беда, отсюда нам уже идти никуда не придется, – успокоил ее Бондарь.
– Мы останемся здесь навсегда?
– Мы улетим по воздуху.
– Ха, так не бывает, – неуверенно сказала Алиса, вскинув глаза к звездному небу. – Что-то не видать ни ангелов, ни шестикрылых серафимов.
Профиль Бондаря сохранял полную неподвижность.
– Я вызвал по рации вертолет, – сказал он. – За нами прилетят через восемь часов. Можешь спать дальше. Я тебя разбужу, не сомневайся.
– Становится прохладно. – Обнаружив, что она укрыта грубой пятнистой курткой, Алиса села, набросив ее на плечи. – Хочешь, я насобираю веток для костра?
– Ни в коем случае.
– Почему?
– Это не те края, где безопасно разводить огонь в ночи. Это Чечня. Тут выжить трудней, чем в амазонских джунглях.
– Ты бывал в амазонских джунглях? Может быть, и с крокодилами сталкивался? – Проследив за неопределенным пожатием плечей собеседника, Алиса хмыкнула. – Сталкивался. Значит, профессионал. Солдат удачи.
Бондарь впервые повернул к ней лицо.
– Что тут плохого? – спросил он. – По-моему, воевать – это самое подходящее занятие для мужчины.
– Убивать людей? – язвительно уточнила Алиса.
– Уничтожать врагов рода человеческого, – возразил Бондарь.
– Не надо прятаться за красивыми словами. Суть-то от этого не меняется. На самом деле занимаешься тем, что убиваешь людей.
В молодости легко быть категоричной. Это – белое, это – черное, все строится на контрастах, а промежуточных оттенков не существует. Обычно Бондарь тоже старался жить по принципу «да или нет». Но сегодня его покоробило заявление вызволенной из плена девушки.
