нас отсюда и так же незаметно доставишь в Осетию… Сколько километров до Моздока?
– Девяносто два, – машинально ответил мужичок, после чего сделался похожим не просто на Аль Пачино, а на негодующего Аль Пачино. – За две штуки я вас даже через один блокпост перевозить не возьмусь. Знаешь, сколько русаки дерут за проезд машины без досмотра?
– У меня есть две тысячи рублей, – терпеливо пояснил Бондарь. – А еще у меня есть пистолет, в обойме которого восемнадцать патронов. Нет, вру… Один патрон уже загнан в ствол и дожидается своего часа. Вот я и спрашиваю тебя: хочешь ли ты торговаться дальше? Или будем считать, что договорились?
– Договорились. – Аль Пачино повернулся, чтобы войти в дом.
– Погоди! – окликнул его Бондарь. – Я еще не все тебе сказал. У тебя может возникнуть искушение попытаться убить меня или сдать на первом же блокпосту. Так вот, отбрось эти мысли раз и навсегда. Я один из тех, кого вы в девяностые годы называли людьми без тени.
Мужичок моментально изменился в лице, растеряв всякое сходство с Аль Пачино.
– Еда нужна? – спросил он. – Лепешки есть, баранина есть, сыр есть.
– Я не могу заплатить больше, – признался Бондарь, протягивая купюры.
– Никто не просит доплачивать. Так могу покормить, даром. У нас закон: будь гостеприимен с каждым прохожим.
– Знаю я ваши законы. Поэтому в доме врага есть не стану.
– Я не враг! – Мужичонка ударил себя кулаком в грудь. – Я друг.
– Вот довезешь до Моздока, тогда и поглядим, кто ты такой на самом деле, – решил Бондарь. – А пока не трать даром время и слова. Как там у вашего пророка сказано?.. «Спеши делать добро, пока зло не возвело между людьми стену непонимания»…
Пистолет в его руке качнулся. Это походило на утвердительный кивок, выражающий полное согласие со словами Мухаммеда. Не найдя, что возразить на столь убийственный аргумент, мужичок в сапогах протопал в дом, оставив Бондаря гадать: не вооружиться ли всем проповедникам на земле пистолетами, дабы люди лучше воспринимали их призывы?
На южной окраине Терско-Кумской низменности, на высоком левом берегу реки Терек изнывал от жары Моздок с его сорокатысячным населением. В переводе с кабардинского языка название городка означало «глухой лес», но деревьев здесь было мало, а те, что имелись, выглядели чахлыми, болезненными. Во всяком случае, так было на улице Кирова, где размещалась самая приличная (если не единственная) моздокская гостиница. Бондарь и Алиса расположились в двухместном номере на втором этаже. Чтобы сохранить анонимность, пришлось переплатить вдвое и выдать себя за влюбленную парочку, сгорающую от неутоленной страсти. Последнее сделать было не так уж сложно. Если коридорной или горничной вздумалось подслушивать за дверью, чем занимаются постояльцы 42-го номера, то они удовлетворили свое любопытство в полной мере.
Впрочем, буйствовали постояльцы лишь утром, а к полудню угомонились, сморенные усталостью и зноем. Вяло перекусили и принялись откровенно бездельничать, что было весьма приятно после многодневных скитаний по горам.
Алиса, например, подсела поближе к зеркалу, в которое никак не могла наглядеться с тех пор, как вымыла волосы шампунем и расчесала их приобретенной в местном универмаге щеткой. Бондарь раскрыл детектив в мягкой обложке, купленный там же, и развалился на кровати, как большой ленивый кот. Молчание длилось минут десять. Потом, отложив щетку для волос, Алиса сообщила:
– Если долго смотреть на свое отражение, становится страшновато.
Бондарь взглянул на нее поверх книги и недоверчиво хмыкнул:
– М-м?
– Лицо начинает меняться, словно это и не лицо вовсе, а чужая маска. – Алиса ткнула пальцем в зеркало перед собой. – Множество масок. То какая-то женщина промелькнет, то мужчина, то вообще такая зверская харя, что хоть караул кричи.
– Значит, не стоит любоваться своим отражением слишком долго, – буркнул Бондарь.
Мало того, что детектив, на который пал выбор Алисы, был низкопробный, он был в придачу женским, что действовало на нервы. Чтение напоминало процесс поедания позавчерашней гречки. Безвкусная каша. Мешанина незапоминающихся персонажей, которые давно знают, что приключится с ними дальше, а потому просто оттягивают момент развязки. Карл у Клары украл кораллы, Клара у Карла украла кларнет – вот и весь нехитрый сюжет, преподнесенный почтенной публике под названием «Венчание со смертью». В финале Клара забьет Карла насмерть его же кларнетом и возвратит себе фамильные драгоценности. Все довольны, все хлопают в ладоши и радуются. Кроме, собственно говоря, читателя.
– Интересно, – пробормотала Алиса, – куда девается мое отражение, когда я отхожу от зеркала?
– Да, очень интересно, – флегматично согласился Бондарь.
Его глаза выхватили абзац, в котором подробно описывалось, как главная героиня подбривается, готовясь облачиться в купальник смелого покроя. Поскольку повествование шло от первого лица, Бондарь машинально сверил фотографию автора с красоткой, изображенной на лицевой стороне обложки, да так и оставил книгу закрытой. Особа, знавшая толк в подбривании интимных мест, не была создана для бикини. Как, впрочем, и для литературного творчества.
– Взгляни сюда, – предложила Алиса, не оборачиваясь. – В зеркале отражается точно такая же комната, как наша, только здесь все наоборот. Моя зеркальная копия общается с твоей, а твоя зеркальная копия делает вид, что читает книгу.
– Моя зеркальная копия уже начиталась, – отозвался Бондарь, швыряя книгу на пол. – Эту галиматью следовало издать под названием «Ютремс ос еиначнев», чтобы сразу было ясно, о чем тут пойдет речь.
– Какой еще «ютремс»?
– Так должен называться в зазеркалье детектив, который я так и не смог осилить в нашем реальном мире. Если уж его читать невозможно, то каково было автору писать? Несчастная женщина.
– Зато я счастливая, – просияла Алиса. – Если бы ты только знал, Женя, какая я счастливая.
Бондарь промолчал. Когда слов слишком много, трудно подобрать нужные. Хочешь излить душу, а получается пустое словоблудие. Труха. Пыль от перетряхиваемого белья.
– А ты? – не унималась Алиса. – Ты счастлив? Тебе со мной хорошо?
– Очень, – вздохнул Бондарь.
Всякий раз, когда он вспоминал, что девушка привязалась к нему, как собачонка, его начинали разъедать угрызения совести. И дернул же черт спутаться с ней по-взрослому! Неужели нельзя было устоять перед ее не такими уж непреодолимыми чарами? Можно. Но не получилось. Так происходило всегда, как только Бондарь видел перед собой красивую женщину. Словно в детстве, когда все неизведанное казалось настолько манящим, что любопытство преобладало над здравым смыслом. Какая сила заставляла пацанов лазать по крышам, разводить костры рядом с бочкой солярки или переходить реку по подтаявшему льду? Это было свыше понимания Бондаря, но он не сомневался в том, что такая сила все-таки существует. Иначе что толкает людей в объятия друг друга? Отчего каждый новый роман заставляет обмирать, как при стремительном спуске с самой крутой в мире вершины? Как при прыжке с парашютом, который может раскрыться, а может и нет. Как при прогулке по коварному льду, когда ежесекундно рискуешь ухнуть в омут с головой, а остановиться или повернуть назад все равно не можешь.
Но прогулка почти завершилась. Совместное путешествие близилось к концу. Не сегодня завтра Бондарь и Алиса разъедутся по домам, и тогда пережитые вместе испытания забудутся, потускнеют. Так что незачем продлевать иллюзию. Пора спускаться на землю.
– Что это ты стал чернее тучи? – насторожилась Алиса, почувствовавшая перемену в настроении Бондаря.
Он сел на кровати, закурил и, преувеличенно морщась от клубов не такого уж едкого дыма, сказал:
– Надо позвонить жене. Волнуется, наверное.
Лицо Алисы омертвело, как после анестезирующего укола.
– Так позвони. – Она кивнула на телефон, уныло пылящийся на тумбочке. – Могу выйти, если мешаю.
– Лучше схожу на почтамт, – проворчал Бондарь. – До ночи уйма времени, а я не знаю, как его убить.
– Во-первых, не пытайся убить время, не то оно само убьет тебя, – заметила побледневшая Алиса. –
