расстегивать ширинку на своих брюках и что—то негромко причитая на языке великого Гете.
Надеюсь, Маркус не посчитал, что все его семилетнее путешествие пошло насмарку. По крайней мере, когда она сосала ему в третий раз, он громко распевал «Раммштайн» с бутылкой пива в руке.
Мэй любила заниматься оральным сексом с европейцами, это – по рассказам брата – было ее физиологической необходимостью. Шлем Мэй при этом не снимала ни в какую. Во время купания разве что. Под ним была соответствующая головному убору коротко стриженая голова. В общем, Мэй не расставалась с тремя вещами – мотороллером, шлемом и диктофоном. Хотя нет, с четырьмя вещами – еще с мужским членом.
Говорят, ее репортажи в газетах пользовались большой популярностью. В основном, как нетрудно догадаться, они были посвящены жизни иностранцев в Китае.
Татуировка на ее спине была сделана вверх ногами, точнее – лапами, а если быть совсем точным – вниз головой.
Огромная кошка серого волчьего цвета с хищным блеском в глазах – зрелище довольно завлекающее. Но расположение кошки несколько удивляло: ушами она уходила в ладно скроенные ягодицы, нос демонически продолжался междолевым разрезом.
10
Секрет открылся мне при первом же разговоре. Когда обрадованная встречей Мэй затащила меня в пустующий днем неподалеку клуб, приговаривая: «Уай ю дэд, уай ю соу дэд?»
Без этого никакого разговора она, похоже, не мыслила. В унылой дневной атмосфере расписанных под граффити стен она усадила меня на пол. «Йес—йес—йес», – деловито приговаривала она, видимо, торопясь куда—то по делам. Затем стянула с меня штаны, громко била по рукам, когда я пытался уцепиться за ремень своих джинсов, разделась ниже пояса сама – фигура у нее для китаянки была долговязой и безумно красивой – и, бухнувшись передо мной на колени, устроила моему члену такую симфонию, какой мы не слыхали с ним отроду.
Оказывается, в такой позе голова кошки смотрелась очень даже правильно – глаза ее, казалось, жмурились первые пять минут, которые Мэй отвела для вступления.
Затем кошка побежала. Она реально мчалась на меня с грозным видом, явно желая разорвать на куски и в клочья, на кучу тонких тряпочек для пошива новых стрингов своей хозяйки.
Это Мэй включила четвертую скорость – до этого я и не представлял, что такая бывает, – поднимая голову далеко вверх, практически выпуская мой член из губ и резким движением возвращая его в рот. Все это проделывалось с такой поразительной быстротой и агрессией, соответствующей выражению кошачьей морды, что возникало ощущение, что членом завладел дерзкий хищник, и вот теперь он прыжками уносит добычу в свое логово. Сексуальным блаженством этот процесс назвать было нельзя. Удовольствие, которое получают любители мотоциклов от бешеной скорости, наверное, более родственное чувство. При этом по всему тонкому телу Мэй, от шлема до голой восхитительной задницы, шла такая плавная волна движений, что могли позавидовать признанные мастера брейкданса.
Когда летавший где—то возле меня член кончил и я сопроводил это событие диким воплем жертвы, Мэй подняла на меня глаза. Они были большие черные и полные нежности и благодарности. Это была благодарность – за то, что я так кричал. Ее это сильно растрогало.
– Ю гу—уд, – признавалась мне она, – ю соу гуд.
Ее влажный властный язык вновь обвил головку моего члена.
– Ноу—ноу—ноу, – испугался я.
– Йес—йес—йес, – спародировала она меня со скромной улыбкой. – Хау ду ю колл кэтс ин раша? Кири— кири—кири? Ноу?
– Кис—кис—кис.
– Оу! Кис—кис—кис. Кис! – И она показала пальцем на свои губы, изображая ими поцелуй. – Рашнз лайк кэтс. Раша из э гуд кантри. О, май кэт.
«Тач май кэт, плиз. Джаст тач», – она не говорила, а умоляла.
И кошка снова взяла в плен свою добычу. В этот раз она гуляла с ней вальяжно и долго, никуда не спеша, как и полагается королеве пластики.
Не знаю, правильно ли я ее понял, но я стал гладить ее ягодицы и с шепотом «кис—кис—кис» ласкать ее клитор, на удивление близко расположенный к кошачьим ушам.
Кончили мы с ней одновременно. Сначала я удивился звукам, которые она издала, и лишь потом догадался, что это было мяуканье кошки.
Одевалась она стремительно. Сколько прошло времени? Час? Полтора? А может, минут пятнадцать?
Хотя нет – наверное, больше. В отличие от нее, кошка явно никогда никуда не спешила.
– Ай вил хэлп ю! – сказала она, протягивая мне руку. – О’кей? Тумороу ин Дэнис хауз.
Она снова засмущалась, когда я пожал ей руку и заглянул в глаза.
Скромная милая девушка. Она давно смирилась с дикой необузданной кошкой, жившей у нее внутри.
11
Брат привел фотографа Майка из Америки. Большого, крупного, по—скандинавски светловолосого.
– Смотри, – Брат тыкал пальцем в ноутбук. – То, что нужно для твоей линии «Russkie idut».
На мониторе в режиме слайд—шоу сменяли друг друга очаровательные женщины с оружием и в военной форме. Девушки были так прекрасны и так органично смотрелись в милитаристском антураже, что я застыл от восхищения.
– Гуд, еа? – орал мне в ухо Майк—америкос. – Твенти таузенд, энд зис фото…
– Сколько? – спросил я Брательника, не отрываясь от монитора. – Двадцать тысяч долларов за одно фото???
– За все… подожди, – Брат тихо шипел с видом заговорщика, – не спешите вперед говновоза. Это сессия в израильской армии. Настоящие солдатки. С настоящими автоматами. Круто, да?
Было действительно круто. На экране тем временем очаровательные молодые еврейки с врожденной печалью в глазах целились из ружей в объектив, в мужских ослепительно белоснежных майках попивали из фляги святую водичку на фоне гор, играя внушающими уважение мускулами, таскали ящики с патронами…
Все это было начисто лишено рекламной камуфляжности. Во всем присутствовала эстетика настоящей войны и красивых, созданных для семьи и родов, но оказавшихся волею судеб с автоматами в руках, благородных женщин.
Действительно – то, что нужно. У Брата поразительное коммерческое чутье.
– Гуд! – кричал мне в ухо Майк.
– Четыре бутылки водки из холодильника.
– Водка – гуд. Раша – гуд.
Ну, понятно – шла обычная обработка клиента перед его капитуляцией. Вот уже Мэй привезла в машине Брата четырех вертлявых мартышек в шортиках и топиках. Даже на острове, где насчитывалось от силы полтора десятка домов, они всегда были где—то под рукой. В «Чайна Бир Бар» заседали, помимо скучных английских семьянинов, подыхающих на солнце в красных стенах с портретами Мао, веселые филиппинские девчонки.
Их имена были недоступны простому европейскому уху, поэтому они называли себя сами. Здесь их фантазии хватало не на многое: Лек (малышка), Линг (обезьянка) и Фон (дождик). Больше моя память не вмещала. Была еще пара, которая называлась более оригинально – «ротик» и «животик», но это было скорее исключение из правил.
Однако на этот раз к нам пожаловали потомки Конфуция. Через полчаса огромный голый зад Майка виднелся на фоне прибрежных скал. Стоя по колено в море, он был облеплен самым многочисленным народом планеты, как медведь Балу рыжими собаками. Одна стояла на коленях и сосала, другая, пристроившись сбоку, щипала его за мошонку, третья почему—то сидела на шее, что—то радостно напевая.
– Гуд! Рашн вумэн гуд! – кричал вконец ебнувшийся американец, стуча кулаком по голове сосущей
