в кучу в углу класса и гадали, что с ней теперь будет. Одни утверждали, что Стасю погонят из школы. Другие – из комсомола. Некоторые считали, что никакого скандала не будет, все замнут, чтобы не позорить географа еще больше. Так и случилось. Стаську долго песочили в кабинете, а потом отправили к географу на дом – просить прощения. Запретили до конца года являться на его уроки – ну, думаю, Стаська была только счастлива. Вот и все.
– Не все, – вмешалась Юлия. – Расскажи еще, как ты этого гестаповца потом неделю до школы провожала.
– Это к делу не относится, – замотала головой Сашка. – Я всегда считала, что Стаська за дело ему врезала. Просто так получилось...
– Давай, рассказывай, – настаивала Юлька. – Поторчим тут еще немного, изобразим активную мозговую атаку. Зря, что ли, нас по всему миру отлавливали.
– Ладно, – сдалась Сашка. – Ну, просто на следующий день я случайно встретила Шурика по дороге в школу...
Вы помните, мы любили ходить через парк. Там была дырка в заборе, через которую все лазили, и мы, и учителя. И вот, я бежала изо всех сил, опаздывала, проклинала все на свете... И вдруг вижу – рядом с забором стоит наш географ, прижался к нему спиной, и глаза у него закрыты. Я в первый момент решила, что ему стало плохо. А он вдруг открыл глаза и сделал два шага в глубь парка. Потом снова вернулся, потом махнул рукой и снова начал уходить. Меня он не видел – я стояла за кустами, да еще пальто у меня было желтое, на фоне осенней листвы не различишь. И я вдруг поняла: он не может заставить себя идти в школу. Ведь после такого позора, да еще убежал, как мальчишка... А в сущности, он ведь и был еще мальчишка, лет на семь старше нас. Наверное, он просто не знал, как вести себя с нами, чтобы слушались, чтобы уважали. А никто ему не мог указать на его ошибки, потому что – единственный мужчина в школе, боялись потерять... Разве мы тогда думали об этом?
– Кончай философствовать, Сашка, – приказала Юлия. – По делу говори.
– Я как раз по делу. Ну вот, когда он снова вернулся к забору, я к нему подошла. Он, конечно, сразу приосанился, на часы посмотрел, спросил, почему опаздываю. Как будто сам не... В общем, ему уже ничего не оставалось, как пойти вместе со мной в школу. Я по пути стала спрашивать его о чем-то географическом, он увлекся, стал рассказывать, очень интересно, на уроках бы так! А когда я вышла из раздевалки, оказалось, что он ждал меня в вестибюле. Я к тому времени уже похоронила мысль попасть на первый урок, но он лично проводил меня до класса, заглянул в дверь, сказал учительнице, что это он меня задержал.
А на другой день мы снова встретились у дырки в заборе. Я уверена, что он меня ждал, да и я в то утро напрягла все свои душевные силы, чтобы не опоздать. Правда, он меня тут же отругал, сказал, что нельзя ходить по утрам через парк, мало ли какие нетрезвые тунеядцы могут там шляться. Но я знаю: я была ему особенно нужна в тот день, потому что первый урок у него был в нашем классе! Он снова дождался меня из раздевалки, стал что-то говорить по той, вчерашней теме. Так, беседуя со мной, и вошел в класс. Вот и вся история.
– А вот мне интересно, – задумчиво произнесла Юлия. – Когда Стаська пропала, кто-нибудь вообще догадался проверить алиби нашего географа? Это же кандидат номер один.
– Юлька, не смей! – ахнула Сашка.
– А по-твоему, я из любви к искусству заставила тебя рассказать эту слезливую историю? Ты сама признаешь, что он очень мучился после той пощечины. Ладно мы, школьники, у нас своих дел было навалом. А как, наверное, потешались над ним молодые учительницы, на которых он не обратил должного внимания! Как мусолилась эта история на педсоветах! Что ему мешало в тот вечер затаиться в школьных коридорах?..
– Замолчи! – Сашка едва не налетела с кулаками на свою бывшую подругу. – Нельзя огульно обвинять человека! Юлька, я тебя умоляю, не надо никого больше в это впутывать! Тебе мало того, что случилось с нами? Ты хочешь, чтобы здесь еще полгорода подозреваемых собралось?
– И пусть соберется! – в ответ заорала Юлька. – Да пойми ты, курица, пока мы этим типам не подсунем конкретного подозреваемого, мы отсюда не выйдем! Да мы и так, может, не выйдем... Кстати, насколько я помню, наш географ потом куда-то очень быстро слинял? Может, это не просто так, а?
– Да его просто пригласили на работу в Ленинград, в новую школу, – вдруг тихо вставила Алия, и стало ясно, что она на Сашкиной стороне.
– Вот именно, – подтвердила ободренная Сашка. – Теперь он директор школы, я слышала. И если ты, Юль, хоть слово скажешь о нем этому типу – я в жизни больше не заговорю с тобой.
Юлька хмыкнула, давая понять, что едва ли для нее это будет большой потерей, но вслух не сказала больше ни слова. В наступившей тишине Вероника услышала странный звук и не сразу поняла, что это клацают ее зубы. Этаж почти не отапливался, а мраморные подоконники, на которых сидели женщины, быстро забирали тепло.
– Я больше не могу, – с трудом проговорила она. – Неужели нам нужно торчать здесь до утра?
– Ну, пойдемте сдаваться, – неожиданно мирно согласилась Юлия.
Координатор встретил их тепло, как приземлившихся космонавтов.
– Устали, дамы? Закоченели? Ну, ничего, в жилых комнатах у нас тепло, уютно. Идите укладывайтесь, чай и закуски вам подадут прямо в номера.
– И вы не хотите узнать, что мы такого интересного для вас нарыли? – спросила Юлия, и Сашка тайком показала ей кулак.
– Не сегодня, – ответил Координатор. – До утра ведь не забудете, верно? А мучить я вас больше не хочу. Все, спокойной ночи.
Он лично развел их по комнатам. Помещение, в котором оказалась Вероника, было обжитым и уютным. В шкафу висели чужие вещи, на тумбочке возле кровати – книги и безделушки. На окне стояла маленькая искусственная елочка, вокруг нее выстроились новогодние открытки. Вероника взяла одну из них, прочитала слова, написанные неровным детским почерком: «Дорогую Софью Николаевну поздравляем с Новым, 2009 годом! Желаем счастья, здоровья, успехов в работе!»
Наверное, уезжая на праздники домой, эта самая Софья Николаевна и представить не могла, что в опустевшей школе под покровом тьмы в ее комнате поселится кто-то другой. А когда праздники закончатся, эта женщина вернется к себе и даже не заподозрит, что здесь кто-то жил. Ну, может, удивится слегка, что пыли в комнате меньше, чем ожидалось, да подушка лежит как-то непривычно. А где же к тому времени будет сама Вероника?
Она уснула быстро, а проснулась еще до того, как заиндевелый солнечный диск с трудом отлепился от линии горизонта. Проснулась в испарине и вспомнила, что ей снился кошмар. Ничего определенного не осталось от него в памяти, только некий смутный образ, призрак в белых одеждах со Стаськиным лицом, который Вероника имела наглость преследовать. Она носилась за ним по всей школе, и каждый раз призрак уходил в стену на втором этаже, просачивался в стенд с ребячьими лицами...
Убедившись, что больше она уж не уснет, Вероника сползла с кровати, размялась, натянула одежду. На тумбочке рядом с кроватью стоял поднос с остывшим чаем, печеньем, йогуртами. Вероника смутно припомнила, что вчера, когда она уже лежала в постели, кто-то заходил в ее номер. Но Вероника заснула, так и не приступив к вечерней трапезе. Сейчас она залпом выпила остывший чай, съела йогурт, смакуя его вкус, как, наверное, смакуют заключенные каждую из оставшихся им радостей. Впервые за последнюю неделю она выпала из бешеного ритма постоянной спешки и тут же испугалась этой тишины и неопределенности.
«К Сашке, что ли, пойти? Может, она тоже не спит? Можно ли заснуть в километре от родного дома, не зная, попадешь ли ты в него когда-нибудь еще?»
Нет, к Сашке лучше не соваться. Несправедливо, что Сашка станет ее утешать сейчас, когда сама, возможно, больше всех нуждается в утешении. Чтобы не впасть в тоску, Вероника опять стала думать о фотографиях на стендах. Что же ей почудилось вчера? А может, дело вовсе не в том, что было на стенде теперь? Может, она вспомнила что-то, что было тогда? То, что имело какое-то отношение к исчезновению Стаси?
Вероника решила спуститься вниз и еще раз осмотреться. В конце концов, уже почти рассвело, и второй этаж больше не внушает ей ужас. Может, теперь ей будет проще сосредоточиться на чем-то действительно
