Бад: В двенадцать, в половине первого.
Минухин: Ага, значит, тебе легче бодрствовать по ночам. Ты знаешь, есть люди утренние и ночные, жаворонки и совы. Ты хочешь сказать, что ты скорее ночной человек. Поздно вечером ты бываешь энергичнее, бодрее, тебе все лучше удается?
Как только мать принимается расписывать проблему Бада, терапевт прерывает ее и обращается к идентифицированному пациенту. Будучи нарушением обычных правил вежливости, это воспринимается как действие человека, наделенного властью. Его слова, обращенные к Баду, превращают проблему в нормальную ситуацию: 'Ты скорее ночной человек'.
Бад: Ну, не совсем поздно. Просто мне утром ничего неохота делать.
Минухин: Но это как раз и означает, что ты чувствуешь себя более активным по вечерам.
Бад: Я чувствую себя активным весь день, только…
Минухин: А если бы у тебя был хороший будильник, это помогло бы?
Бад: Ну, тот будильник, который у меня сейчас…
Минухин: Кто тебя будит?
Бад: Ну, у меня есть свой будильник.
Минухин: У тебя есть будильник или твой будильник — это мать?
Присоединяясь к Баду путем следования за его словами и перевода проблемы в нормальную ситуацию, терапевт переключает скорость и вводит метафору, касающуюся близости, намекая на то, что близость как-то связана с симптомом. Терапевт заметил, что Бад сидит рядом с матерью и что они обмениваются различными невербальными сигналами. В шутливой форме, очень мягко, он бросает вызов холону мать-сын.
Бад: У меня есть свой.
Мать: И у меня есть свой.
Минухин: И ты уверен, что не она твой будильник, Бад?
Бад: Да.
Минухин: Кто тебя будит?
Бад: Чаще всего она.
Минухин: Значит, она — твой будильник.
Мать: Можно сказать и так.
Минухин: Ладно, значит, у вас есть важное дело. Вы — будильник!
В легком, шутливом тоне терапевт поддерживает мать и продолжает следовать за Бадом. В то же время ставятся под сомнение ее взаимоотношения с сыном.
Мать: Ну, сейчас у него в спальне два будильника…
Минухин: И они не помогают?
Мать: И я тоже.
Мать присоединяется к терапевту.
Минухин: Это значит, что вам, может быть, стоит поставить третий будильник, все на разное время — скажем, один на семь тридцать, один на семь сорок и один на семь пятьдесят.
Мать: Сейчас я так и делаю.
Минухин: Боже мой! У тебя, должно быть, очень крепкий сон, Бад.
Бад: Ага.
Минухин: Я сегодня встал в четыре утра. Не спалось. Хотел бы я, чтобы у меня были твои трудности. Если твои три будильника не помогают, ты можешь спать до двенадцати часов, до часу, до двух — до которого часа ты мог бы проспать, Бад? (Бад смотрит на мать.) Не спрашивай ее. Это не ее забота. Она — будильник. Неужели она еще и записная книжка?
Терапевт, будучи неисправимым рассказчиком историй, интерпретирует симптом как нечто хорошее, упоминая о своей бессоннице. В то же время он начинает контролировать близость матери и сына. В этом эпизоде присоединение и переструктурирование производятся довольно быстро, потому что ощущения терапевта подсказывают ему, что он не выходит за рамки допустимого. До сих пор в ходе сеанса речь шла о конкретном поведении и о мелких взаимодействиях, не создающих в семье ощущения дискомфорта. Теперь терапевт вступает в контакт с молчавшим до сих пор отцом.
Минухин: Могу спорить, что и вы бы хотели иметь такую способность. Когда вы просыпаетесь?
Отец: Я? Без четверти пять, в пять. (Смотрит на жену.)
Мать (кивает):
Отец: В пять.
Минухин: В пять утра? Так ваша жена — записная книжка для всей семьи? Потому что не только Бад посмотрел на нее, когда ему нужно было ответить, но и вы только что на нее посмотрели.
Присоединившись ко всем трем членам семьи, терапевт уже выдвигает центральную идею, вокруг которой будет организован весь остальной сеанс. Его содержание — повседневная жизнь, беседа ведется в непринужденном тоне, словно разговор идет о погоде. Тем не менее членам семьи терапевт представляется каким-то волшебником: вот специалист, который их понимает.
Отец: Ну да.
Минухин: У нее, должно быть, с вами забот по горло. Она вам и будильник, и записная книжка. (Отцу.) Когда вы уходите на работу?
Отец: Примерно без четверти шесть, в шесть.
Минухин: Когда начинается ваша смена?
Отец: Иногда в шесть, иногда в семь — и до четырех тридцати, до пяти тридцати. По-разному.
Минухин: Значит, вы работаете по десять часов?
Отец: Иногда десять, иногда одиннадцать, иногда восемь. Большей частью девять.
Минухин: Вам платят сверхурочные?
Отец: Ну да.
Минухин: Значит, когда вы работаете десять часов, вы довольны, потому что получается пара часов сверхурочных. А что вы делаете на работе?
Отец: Я мастер в мастерской электронной техники. Мы делаем схемы, печатные платы.
Минухин: Значит, вы работаете там много лет, если стали мастером.
Отец: Тридцать лет.
Минухин: Тридцать лет! Сколько же вам сейчас?
Отец: Пятьдесят.
Минухин: Вы начали в двадцать лет и все это время работали на одном месте?
Отец: Угу.
Минухин: Да, опыт у вас, безусловно, есть.
Отец: Ну да.
Минухин: Сколько человек работает в мастерской?
Отец: Семнадцать.
Минухин: А сколько мастеров?
Отец: Двое, но другой мастер не так давно здесь работает, как я.
Минухин: Значит, вам не грозит потеря работы.
Отец: Конечно, нет.
Терапевт следует за отцом и получает от него нейтральную информацию, задавая конкретные вопросы, чтобы поддерживать с ним контакт. Затем терапевт совершает концептуальный скачок, связывая эту информацию с симптомом сына.
Минухин: Значит, вы человек, который все понимает про время, и про график работы, и про ответственность. Вы работали всю жизнь?
Отец: Угу.
Минухин: Как же это получилось, что у вас вырос сын, который ничего не понимает про время, про график, про то, что нужно делать? Как вам это удалось?
Отец: Не знаю. Этого-то мы и не можем понять.
Минухин: Что-то было не так.
Отец: Ну да.