Техники семейной терапии

Марта: Я никогда об этом не думала. Если припомнить, то примерно с тех пор, как началась анорексия.

Идентифицированная пациентка принимает терапевтическую конструкцию и локализует ее во времени. Симптом приобретает новый смысл: из индивидуального заболевания он превращается в семейное лекарство.

Минухин: Это означает, что ты пытаешься исцелить их четыре или пять лет?

Марта: Да.

Минухин: Ну, девочка, тебе нужны какие-то другие методы, получше. За четыре или пять лет ты должна была бы их изменить. (Обращается к родителям.) Она пытается вас исцелить. Она пытается дать вам счастье, просто у нее не получается. (Дочери.) А ты никогда не пробовала поучиться тому, как вселять гармонию и счастье?

Терапевт в шутливом тоне предлагает носительнице симптома возможную альтернативу, которая позволит ей избавиться от не достигающих цели приступов обжорства и научиться эффективно решать проблемы.

Марта: Нет. Единственное, что я делаю, — это спрашиваю их: 'Почему вы не разговариваете?' Мне говорят: 'Это не твое дело'. Тогда я чувствую, что им неприятно, когда я пытаюсь что-то сделать. Я никогда толком не думала о себе как о терапевте, но теперь я считаю, что могу помочь этой семье.

Минухин: Может быть, не как терапевт, а как целитель. Тот, кто старается привнести в семью гармонию и счастье. Я хотел бы, чтобы ты, Марта, поговорила с родителями о том, как они срывают все твои попытки им помочь.

Терапевт использует конструкцию, представляющую девушку как целителя, чтобы изменить характер семейных взаимоотношений, трансформируя пассивную позицию, приводящую к 'запойному' обжорству, в активную межличностную задачу. Идентифицированной пациентке поручается опекать родителей, чтобы побудить их отвергнуть это усилившееся вмешательство.

Марта (родителям): Как мне сказать это так, чтобы вам было понятно? Мне вроде как приходится искупать свою вину из-за того, что вы не разговариваете. Вы мои родители, и я люблю вас, но если вы не любите друг друга, я чувствую себя виноватой. Я смогу жить своей жизнью, только если буду знать, что вы счастливы. Понимаете, вы пытаетесь это скрыть, когда говорите, что это касается только вас. Но все равно это касается не только вас, потому что я живу с вами в одном доме, и мне приходится это видеть. Дело не в ссорах, дело в том, что вы не разговариваете, — вот что мне не нравится.

Мать: Ссор у нас не бывает.

Марта: Ну, видите, как это на меня действует? Я вижу, что вы не разговариваете, и я иду в школу и думаю — подсознательно, — что я тоже не могу разговаривать с людьми. Я не знаю, как разговаривать, понимаете? Если бы я слышала, как вы поссорились и потом помирились, я бы могла на этом учиться, понимаете?

Мать: Но, Марта, нам понадобилось тридцать лет на то, чтобы прийти к таким отношениям, какие у нас теперь, — точнее, тридцать три года.

Марта: Но дело в том, что я не могу быть счастлива, пока не буду знать, что вы счастливы.

Мать: Но я счастлива в своем маленьком мире, и твой отец счастлив в своем.

Родители: И ты должна быть счастлива в твоем маленьком мире.

Марта: Вы не думаете, что могло бы быть лучше? Я знаю, вы не хотите, чтобы было лучше, но это могло бы быть?

Минухин: Видите ли, это очень интересно — то, что говорит Марта. Она говорит, что вы на самом деле очень в ней нуждаетесь, потому что сами не можете справиться.

Марта: Я чувствую, что каким-то образом приношу вам счастье, понимаете?

Минухин: Я не думаю, чтобы родители тебя понимали. Не думаю, чтобы они понимали то, что ты только что сказала.

Марта: Я тоже.

Минухин: Не думаю, чтобы они тебя слышали. Ты говоришь очень простую вещь. Ты говоришь, что, если ты не сможешь им помочь, они не справятся.

Уже на протяжении пятнадцати минут терапевт подстрекает идентифицированную пациентку продолжать играть роль целительницы. При этом та, вместо того чтобы вести с ними свои обычные сепаратные переговоры, обращается к обоим родителям одновременно, как к паре. Родители реагируют — иногда с раздражением, иногда уступая — как единый холон. Преувеличение данной терапевтической конструкции имеет целью добиться, чтобы родители отвергли помощь девушки, и создать дистанцию между ними и ею.

Минухин: Поговори с папой, поговори с мамой.

Марта: Дело в том, что… Вы считаете, что это ваша жизнь, и мне нечего в нее лезть. Вы так считаете? Вы это пытаетесь мне сказать?

Мать: Ну да.

Марта: Я этого не понимаю. В этом нет никакого смысла.

Минухин: Видишь ли, Марта, мне кажется, твои родители знают, что нуждаются в тебе. У тебя не могло бы быть такого сильного стремления помочь им, если бы они не давали тебе понять…

Марта: Что они этого хотят.

Минухин: Что они этого хотят. Как твоя мать дает тебе понять, что хотела бы получить от тебя помощь? Они должны как-то это делать. Я не уверен, что они сами знают, как они это делают, но они должны это делать. Они должны как-то давать тебе понять. Как они это делают?

Терапевт изменяет характер управления жизнью девушки. Теперь она представлена как откликающаяся на управление со стороны родителей. По сравнению с предшествующей сфокусированностью на идентифицированной пациентке как активном факторе это радикальная перемена, и она имеет целью активировать идентифицированную пациентку, заставить ее дистанцироваться от родителей.

Минухин: Марта, на самом деле ты маленькая девочка, которую они эксплуатируют. Ты хорошенькая, тебе семнадцать лет, и у тебя нет мальчика. У тебя много подруг?

Марта: Нет, я плохо схожусь с людьми. Я слишком боюсь. Я не могу.

Отец: У тебя когда-то была близкая подруга.

Марта: Кто? Нет, она мне не близкая.

Отец: Но она самая близкая твоя подруга.

Мать: Она была самая близкая твоя подруга.

Отец: Вы вместе уезжали на каникулы…

Минухин (родителям): Погодите минутку.

Марта: Откуда они знают, что она мне близкая? Как они могут это говорить?

Минухин: Это один из их способов манипулировать тобой. Только что ты рассказывала мне кое-что о своей жизни, и тут…

Марта: Они думают, что все о ней знают.

Минухин: Они вмешались и манипулируют тобой. Видишь ли, меня беспокоит, что ты никогда- никогда не выходишь из дома.

Терапевт пользуется простым семейными взаимодействием, чтобы подкрепить свою конструкцию сильного родительского контроля.

Минухин (матери): Сколько вам лет?

Мать: Пятьдесят четыре.

Минухин: Пятьдесят четыре. Таким образом, вам жить еще, вероятно, — сколько? Лет двадцать пять.

Мать: Если повезет.

Минухин: Если доживете до восьмидесяти. А вам сколько лет, Джордж?

Отец: Пятьдесят пять.

Минухин: Хорошо. Значит, возможно… Сколько тебе, Марта? Семнадцать. Они умрут лет в восемьдесят, так что тебе жить дома еще двадцать пять лет. Значит, 25 плюс 17—к тому времени, когда ты окажешься готова оставить дом, ты будешь одинокой сорокадвухлетней женщиной без всякого жизненного