Не прошло и минуты, как телефон снова зажужжал. Я снова увидела слово «Амбер» и поняла, что звонит та невоспитанная особа. Теперь я не ответила на ее звонок и мысленно похвалила себя за смышленость.
Время двигалось к полудню. После звонка этой Амбер спать мне расхотелось, да и солнце пекло так, что не поспишь. Зачем мы облачаемся в такое множество одежд?
Джек не звонил.
Может, он все-таки бросил меня здесь на съедение волкам или другим чудовищам, чей рев я слышала и сейчас?
Или не ждать его? Выйду в город, найду... автобус, продам свои драгоценности и начну новую жизнь. Одна.
А может, мне...
— Ну что, заждалась?
Он вернулся!
— Я уж думала, ты оставил меня здесь умирать.
— Не надо так плохо думать обо мне, — сказал Джек.
Он подал мне мешок из гладкого синего материала. На мешке крупными буквами было написано: ГЭП.
— Что здесь? — спросила я.
— Твоя одежда.
— Вся одежда в этом мешке? — удивилась я. И замерла, предчувствуя нечто ужасное. А Джек только засмеялся:
— Пойми, принцесса: девчонки сейчас не ходят в бальных платьях. Даже на балы.
Я открыла мешок. Мои жуткие предчувствия оправдались. Там лежали мужские штаны, нечто зеленое, чему я не знала названия, и еще два предмета, которые я приняла за плотницкие орудия. Как я заставлю Джека полюбить меня, если облачусь в столь уродливую одежду?
— Почему ты принес мужскую одежду? — спросила я.
Джек выразительно поглядел на мою грудь и покачал головой.
— Это женская одежда. Надень. Ты в ней будешь выглядеть круто.
«Боюсь, с таким скудным количеством материи я буду выглядеть не круто, а глупо», — подумала я, но придержала язык.
Джек старался для меня, и мне не хотелось его обижать.
— Хорошо, я это надену. Но где тут гардеробная?
— Гардеробная осталась в замке. Здесь тебя никто не увидит. Я отвернусь.
Я заставила его отойти за куст и начала одеваться. Точнее, сначала раздеваться. Я впервые снимала платье без помощи горничной, расстегивая многочисленные пуговицы и развязывая шнурки корсажа. Просить Джека о помощи было бы верхом неприличия. Когда я наконец сняла платье, то почувствовала себя очень уставшей. Надевать новую одежду оказалось проще. Сначала я надела короткую рубашку (хорошо, что она была зеленого цвета), потом штаны. «Плотницкие орудия», как я поняла, были всего- навсего парой странных женских башмаков.
Новая одежда была легче. Ветер приятно обвевал мои обнаженные руки. Я бы чувствовала себя в ней вполне уютно, если бы не мысль, что Джек нарядил меня, словно шлюху из таверны.
— Ты уверен, что это все? — спросила я Джека.
— Могу я взглянуть?
— Смотри, — вздохнула я.
Я сразу увидела, что ему все это нравится.
— Потрясающе выглядишь. К сожалению, одну штуку я тебе не купил. Их там не было.
— Это какую же?
— Лифчик.
Заметив мой недоумевающий взгляд, он пояснил:
— Девчонки надевают... вот сюда.
Он покраснел и провел рукой по своей груди.
— Я все поняла.
Наверное, эта деталь туалета оказалась бы не лишней, но я промолчала. Если я хочу, чтобы Джек в меня влюбился, надо быть с ним учтивой.
— Спасибо тебе за одежду.
Он лишь кивнул.
— Теперь пошли, — сказал он и зашагал, даже не взглянув на меня.
Новые башмаки оказались даже хуже моих старых изодранных туфель. При каждом шаге они грозили свалиться с ноги и сдавливали пальцы. Мне пришлось нести шкатулку с драгоценностями и свое старое платье. Джек сказал, что все это ни в коем случае нельзя оставлять здесь.
Очень скоро мы вышли на открытое пространство.
— Добро пожаловать в мир, принцесса Талия.
«Мир» начался для меня с весьма шумной длинной крытой телеги. Это и был автобус. Снаружи от него пахло чем-то непонятным, и запах был противнее конского навоза. Мы ехали по местности, которая в мое время называлась Испанскими Нидерландами. Джек сказал, что теперь это Бельгия. В автобусе было людно. Правда, ни от кого дурно не пахло, а от некоторых исходил даже приятный запах. Наверное, крестьяне ехали на рынок. Их одежда напоминала мою нынешнюю и даже хуже. Ни у кого я не увидела камзола или жилетки. Ни одного пристойного платья. Ни одного корсета. У четырех женщин грудь была открыта до такой степени, какая у нас допускалась лишь на балах и только для знатных дам. Никакая горничная или служанка не посмела бы одеться так.
Можно сказать, что сейчас я была одета скромнее очень многих, но почему-то все смотрели на меня.
— Почему они смотрят на меня? — шепотом спросила я Джека.
— Потому что ты очень красивая.
Наконец-то он заметил, что я красивая!
Все скамейки в автобусе были заняты, и никто из кавалеров (едва ли это слово применимо к ним) даже не удосужился предложить мне свое место. Один мужчина похлопал себя по колену и сказал:
— Садись сюда, ангелочек.
Я вопросительно поглядела на Джека. Может, в их времени так принято? К счастью, Джек покачал головой и ответил ему за меня:
— Спасибо, мы лучше постоим.
Рванув с места, автобус покатился гораздо быстрее любой кареты, даже запряженной шестеркой лошадей. Я едва удерживалась от восклицаний. Мне хотелось разглядеть улицы, дома, людей, но мы ехали слишком быстро. Меня поразило обилие надписей. В Эфразии лишь немногие простолюдины умели написать свое имя. Неужели во времени Джека все умеют читать? Я спросила, и его удивил мой вопрос.
— А как же иначе?
— Но как их всех можно научить? И зачем, если их ждет работа крестьян или ремесленников?
— Потому люди и учатся, чтобы не гнуть спину в поле.
— А если им это нравится?
— Знаешь, я что-то не слышал, чтобы кому-то нравилась тяжелая работа за гроши.
— Крестьяне в Эфразии всегда выглядели такими веселыми и счастливыми.
— А ты много с ними общалась? — спросил Джек.
— Мне это не позволяли. Но я видела их на крестьянских праздниках.
Я замолчала, как ребенок, понявший, что говорит глупости в присутствии взрослых. Я вдруг поняла: крестьяне радовались не своей участи, а возможности отдохнуть после тяжелой работы на полях. И с чего я взяла, что им нравилась эта работа? Мне с детства твердили: все подданные Эфразии довольны своей
