такой же деревянной колобашке, только сделанной из другой породы дерева. Крючок не позволял нитке соскальзывать. Она наматывалась на «юлу», откуда ее потом можно было сматывать, вдевать в иголку и шить. Старуха еще не всю кудель успела превратить в нитки.
— Мне непозволительно этим заниматься, — сказала я, вспомнив бесконечные наставления госпожи Брук.
— Простите, оговорилась. Вы правы, ваше высочество. Шить платья — занятие, недостойное для принцессы. Она родилась, чтобы их носить. А шить их должны смиренные души вроде меня.
Я кивнула и снова подошла к платью.
— Вот только... — пробормотала старуха.
— Вы о чем? — спросила я, гладя рукой удивительную зеленую ткань.
— Да о том, что эта штучка приносит счастье. Она досталась мне от матери, а ей — от ее матери. Кто возьмет ее в руки и вытянет нить, может загадать желание, и оно исполнится.
— Желание?
Я представила язвительную усмешку госпожи Брук. К загадыванию желаний она относилась так же, как к волшебству. По ее мнению, все это — суеверия и предрассудки, подменяющие собой истинную веру в Бога.
— А вы загадывали желание? — спросила я у старухи.
— Да, ваше высочество. Еще давно, когда была совсем молодой. Я пожелала прожить долгую жизнь.
Я посмотрела на ее изборожденное морщинами лицо, на тонкие седые волосы.
— И давно это было?
— Давно, ваше высочество. Мне тогда было шестнадцать, как и вам. С тех пор, почитай, лет двести прошло.
Я удивленно вскрикнула. Старуха не сводила с меня глаз.
— А что желаете вы, ваше высочество? Я знаю: у вас непременно есть желания, но они заперты внутри, как и вы заперты в этом замке. Вы мечтаете выйти замуж, надеясь обрести свободу.
Ее голос подчинял меня своей воле.
— Не бойтесь, ваше высочество. Так чего вы желаете сильнее всего?
Свободы? Любви? Или... путешествовать. Я хотела объехать весь мир, но не как принцесса, окруженная свитой и поменявшая неподвижную клетку на движущуюся. Я хотела странствовать как простая девчонка, которую никто не знает. Мысль показалась мне дурацкой и неосуществимой.
— Пожалуй... пожалуй, я попробую.
Старуха кивнула и подвинулась, освобождая мне место на скамье. Ее движения показались мне более проворными, чем раньше.
— Садитесь, принцесса, — сказала она, подавая мне деревянную спицу. — Это возьмите в правую руку, нить — в левую и вращайте по часовой стрелке. Когда нить начнет наматываться, произнесите ваше желание.
Я взяла «юлу». Все мои мысли были поглощены загадыванием желания. Я желала свободы и путешествий. Потянувшись к нитке, я почувствовала, что уколола палец. Боль была совсем слабой. Крючок на конце «юлы» проколол мне безымянный палец на левой руке. На платье упала красная капелька. Кровь.
Только тогда я поняла, что за предмет держу в руках.
Веретено! «Накануне своего шестнадцатилетия принцесса уколет веретеном палец и...»
У меня подкосились ноги. Я стала оседать на пол. В ушах зазвенел смех старухи.
Мальволия!
«Зря я не послушалась госпожу Брук», — успела подумать я, прежде чем растянуться на полу.
Часть вторая
Джек
Глава 1
Европу любят расписывать во всех красках. Но нам никогда не скажут, какое это, в общем-то, скукотное место.
Мне бы раньше догадаться. Идея поехать туда принадлежала моим родителям. Оригинальностью они не блещут. Меня отправили в Европу якобы с образовательной целью, а на самом деле — чтобы месяцок от меня отдохнуть. И вдобавок — похвастаться друзьям: «Знаете, Джек у нас путешествует по Европе. Собирает интересный материал для журнала его колледжа».
Может, я бы и не поехал, но была одна причина. Не слишком-то приятно об этом говорить. В общем, моя подружка Амбер меня кинула. Обошлась со мной как с прошлогодним кошачьим дерьмом. Переманил ее один парень из нашего же колледжа. Я согласился поехать в Европу, чтобы не видеть Амбер с ее новым дружком и не звонить ей. Пусть знает, что у меня есть гордость. И потом, может, в этой поездке я познакомлюсь с другой девчонкой.
Я представлял себе загородные клубы, где собирается знать, не привыкшая считать свои денежки, людей, гоняющих на «веспах», уютные французские кафе и колоритные греческие таверны. При случае я бы не отказался попасть на пляж, где загорают топлесс (правда, общеизвестно, что европейские женщины не очень-то привыкли выбривать свои «мохнатости», но все равно интересно там побывать). Я надеялся, что у нас будет время отдохнуть в тенистых садах или побродить пешком. Чего я никак не ожидал — так это нескончаемых автобусных переездов из музея в музей. В Майами, где я живу, у нас пять музеев, считая зоопарк. А здесь в любом захолустном европейском городишке их десять или даже двадцать. Автобус останавливается перед очередным музеем и открывает дверь. Первой вылезает наш гид Минди. В руках у нее бело-голубой флажок с изображением птички. Мы идем за ней, как цыплята за наседкой, и это противно и унизительно. В музее нас тащат к местному шедевру и заставляют целых две минуты пялиться на громадный холст с изображением крестьянского праздника или рыночной площади. Из местного музея мы перекочевываем в местный магазин сувениров и тратим евро на дребедень, за которую у себя в Штатах не заплатили бы и двух центов.
Эти экскурсии отнюдь не очищают мои мозги от назойливых мыслей об Амбер.
Хорошо, что со мной поехал мой приятель Трэвис. Думаю, его родители тоже решили отдохнуть от сыночка. Я даже не знаю, в какой мы стране. Наверное, в Бельгии или в другой такой же, в чьем названии есть буква «Л». Эти страны, правильные до рвоты, похожи, как хот-доги. Может, между ними и есть различия, но мы с Трэвисом не сильны ни в географии, ни в истории. Пока мы едем, Минди без умолку трещит в свой микрофон. Я не слушаю ее болтовню. Но вчера я зацепился за слово «побережье». Это значит, мы будем неподалеку от пляжа. В моей голове сразу начал складываться план.
Я растолкал Трэвиса.
— Слушай... сколько времени? — пробурчал он сонно.
— Половина шестого.
— Утра?
— Вечера! Скоро обед.
При слове «обед» Трэвис вскочил, но, увидев, что за окном темень, снова забрался в кровать.
— Чего ты врешь? Совсем темно.
Есть два занятия, которые Трэвис обожает больше всех остальных: есть и спать. Если он не ест, то спит, и наоборот.
— О'кей, я действительно соврал. Но мне жутко захотелось выпасть из этого «скукотура» и
