Блаудис вздрогнул и бросил, словно ввинтил, пристальный взгляд на Чепурнова.
— Я докладывал Ивану Николаевичу, раньше не мог. Встреча была шестнадцатого ноября, — пробубнил он и уставился на Колкова. — Шестнадцатого в девять вечера!
«Ловко выкручивается, разговаривал он с Жоржем в семь! Работает, значит, нашим и вашим. Верить ему можно только наполовину. Продаст!» — решил Колков, поднимаясь.
— Ну что ж, — сказал Колков, — пойдемте, поговорим более конкретно, одевайтесь. И, кстати, подпишите вот, — он протянул ему «протокол допроса».
Блаудис молча прочитал, подписал бумагу и начал одеваться. Тем временем Ольшевский довольно громко и весело разговаривал с хозяйкой дома. Время от времени из кухни был слышен их смех.
— Я готов! А вещи с собой брать? Белье и прочее?
— Ну зачем, мы сейчас же вас отпустим, — зло засмеялся Чепурнов. — А впрочем, как хотите!
— Ну идите, — сказал Колков, — а я на минутку задержусь, — и направился в кухню. — Скажите, — закрыв за собою дверь, спросил он улыбающуюся ему хозяйку. — В ноябре прошлого года у вашего мужа была встреча с агентом английской разведки, какого это было числа?
— Разве муж скажет! Чурбан какой-то, слова из него не вытянешь. Пришел он домой в тот день поздно, после полуночи, и говорит: «Встретил одного вражину!» — «Что ж, — говорю, — звонил?» — «Звонил, — говорит, — долго никто не отвечал». И на другой день пошел, семнадцатого, значит, к Ивану Николаевичу.
«Хитер! Мог и «дозвониться». И нас бы, рабов божьих, сцапали, хотя и времени осталось им немного. Интересно! И бабе не сказал! Не шлепнуть ли ее для страховки?»
— Вечером вы ничего подозрительного не заметили? Может, муж был взволнован?
— Пятнадцатого пришел поздно и подвыпимши! Все пивом наливается.
— Ну ладно, на днях повидаемся, а его скоро отпустим, надо, чтобы он помог нам установить личность одного человечка! До свидания!
Женщина открыла было рот, чтобы что-то спросить, но передумала. И только улыбнулась:
— Всего добренького!
Они вышли на улицу.
— Поверила или нет? Как ты думаешь? — спросил Ольшевского Колков. — О чем ты с ней разговаривал? Нигде не сорвался?
— Кажется, все в порядке. Я ей вскользь бросил, будто я работник органов безопасности Ростова, что мы поймали крупную птицу. Конечно, к-к-комплименты сыпал. Аппетитная баба, н-ничего не скажешь!
Пройдя до угла, они свернули в переулок и вскоре очутились на футбольной площадке, где около беседки их поджидали Чепурнов, Бережной, Дурново и Блаудис.
— Ян Кришевич, дорогой, — взяв Блаудиса под руку, сказал Колков, — в ту дождливую ноябрьскую ночь разговор в этой беседке происходил в моем присутствии. Я стоял у задней стены и слышал все от слова до слова. Не вздрагивайте! Мы не работники ГПУ. Мы ваши друзья. Не верите? — Колков шепнул на ухо Блаудису пароль, потом привел несколько подробностей: первые произнесенные Околовым фразы, где стояла бутылка с водкой, какой колбасой они закусывали.
— У меня безвыходное положение. Делаю что могу. Дозвонился, когда ваш поезд уже отбыл. Я ведь советовал вашему другу сделать пересадку. Жена секретный осведомитель... — он безнадежно развел руками.
— Была, — сказал Ольшевский.
Блаудис отшатнулся от него и вытаращил недоуменно глаза.
— Таков приказ центра. Вы сегодня же уедете вместе с нами, чтобы вам больше не дозваниваться.
— У меня тайник, надо взять оттуда документы и...
— Надеюсь, не в доме?
— Нет, конечно.
— Тогда успеете. Утихнет все, приедете и возьмете, что нужно. Поселитесь в Армении, неподалеку от границы. Вот паспорт, деньги и все такое прочее, — и сунул ему в руку толстый бумажник. — Придется только краситься и сбрить усы. Все это просто, а сегодня в семь двенадцать покатим в Орджоникидзе. Молочница к вам утром ходит?
— Мы берем молоко в магазине.
— А соседи утром заглядывают?
— Как будто нет, я ведь рано ухожу на работу, — механически, как автомат, отвечал явно потрясенный и сбитый с толку Блаудис. — Вы жену убили?
— Да, вам туда ходу нет! За все будете в ответе, — сказал Колков и подумал: «Если она нам поверила, то дня три звонить и поднимать тревогу не станет. А в НКВД решат, что Блаудиса утопили в реке, после того как найдут его шапку у моста». — Вам надо бросить пить пиво. Похудеете килограммов на десять-пятнадцать и все будет хай лайф!
Блаудис опустил голову, потом поднял ее, окинул всех взглядом и с какой-то тоской в голосе сказал:
— Молодые вы все, зеленые, не знаете, что такое советская разведка. Делать нишиво нельзя, трудно!
— Не ковегкайте язык! Вы можете говогить пгавильно, — заметил Чепурнов. — Кое-что все-таки мы сделаем как-нибудь! Чегт!..
Вечером они были в Орджоникидзе, на следующий день любовались красотами Военно-Грузинской дороги, бурным Тереком, древними развалинами и красавцем Казбеком. А еще через день были в Ленинакане. Тут Блаудису и предстояло снять квартиру.
Послонявшись по городу и убедившись в том, что Блаудис устроен на местожительство, можно было ехать в Тбилиси.
Но едва они оставили Блаудиса на квартире, как за ним пришли два милиционера и повезли в Краснодар.
Колков шел по улице Мачабели и, заглянув в духан, встретился глазами с Авчинниковым. А спустя минуту тот пожимал ему руку, просил прощения за историю в Феодосии и чуть не со слезами на глазах рассказывал, что у него в вагоне вытащили деньги и пистолет.
— Я был в Воронеже, потом хотел попытать счастья в Тифлисе и вот на тебе! По пути обворовали, уехать не на что! Помоги! А где ребята? Где Кацо?
Что оставалось делать? Колков согласился выручить товарища.
Вскоре все шестеро сидели на берегу Куры и под журчание ее вод обсуждали, как жить дальше. Обсуждение перешло в спор. Колков советовал разъехаться и порознь устраиваться на работу. Чепурнов настаивал, чтобы уехать всем в Турцию.
— Вася съездит за оружием, — предложил он, не глядя на Дурново, — имея одиннадцатимиллиметровые пагабеллумы, бомбы — пробьемся силой! Чегт! Иначе нас ского переловят как куропаток! Мы достаточно уже наследили. ГПУ наступает нам на пятки... а до гганицы рукой подать...
— Делать тут, конечно, нечего, но, уходя, следует хлопнуть дверью. Мы же ради диверсии ехали. Ты, Вася, поезжай за оружием, а мы покуда махнем в Москву. И дай мне свой пистолетик, — щурясь на Дурново, сказал Авчинников.
— Если дверью хлопнете, то попадем прямо в рай, — засмеялся Дурново. — Но я поеду с вами в Москву.
— А у меня брат в лагере, — губы Ольшевского продолжали что-то шептать, он побледнел, потом начал наливаться кровью. — Старуха мать уборщицей работает за кусок хлеба... Ненавижу!
Колков хотел что-то возразить, но счел удобным помолчать и подумал про себя: «Как я раньше не замечал? Ольшевский настоящий псих! Чепурнов — пьяница. Авчинников — неврастеник». Потом поглядел на Бережного, который спокойно смотрел на Мцхетский замок:
— Каждому из нас дали по восемь-десять тысяч рублей, и мы за два месяца ухитрились почти все растранжирить! — вдруг жестко заговорил Колков. — А что мы сделали? Да ничего! Одно пьянство.
— Мы хотели заявить о себе широчайшим массам, — многозначительно произнес Чепурнов. — Какого
