ландшафт Шотландии, освещенный красноватыми лучами заходящего солнца — на унылые болота и тоскливые, покрытые вереском пустоши между гранитными стробами хребта Бен-Аттоу и морским побержьем у Моурей-Ферса. Это мир, которого чурались люди, если не считать неграмотных старых пастухов, сухих и жилистых; им чудеса молодого третьего тысячелетия были столь глубоко безразличны, что они едва поднимали голову, когда по небу в сгущающихся сумерках, проносились, оставляя огненный след, пассажирские ракеты, летящие откуда-нибудь с Тихого океана в лондонский аэропорт Хитроу.
Но профессор Макгатри безлюдье этих мест очень устраивало. Два года назад по его желанию сюда перевезли при помощи летающего воздушного крана его дом. Вместе с домом, похожим на огромную пластиковую слезу, перекочевала и оснащенная всем необходимым лаборатория. С тех пор он и Урсула спокойно жили здесь вместе со своими детьми, одиннадцатилетними близнецами Робертом и Лилиан. И каждый день, уйдя с головой в какой-нибудь из своих хитроумных кибернетических проектов, он что-то рассчитывал и мастерил у себя в подвале.
По тихому дому рассыпался звонкий детский смех, Мать и отец прислушались, потом оба заулыбались.
— Что они делают?
— Смотрят по телевизору 'Робинзона Крузо', — сказала Урсула, уже позабывшая о «Муравье». — Ведь им интересно и смешно! Даже сейчас, в 2011 году, дети без ума от этих историй про Робинзона Крузо и Пятницу, про Белоснежку и семь гномов! Помнишь, какой был скандал, когда год назад детское телевидение попыталось заменить приключенческие программы занятиями по сборке машин и документальными передачами о Марсе? Все дети Шотландии потребовали, чтобы им вернули приключения!
— Ребенок есть ребенок, — профессор кашлянул, поглощенный своими мыслями. — Знаешь что? К вечеру на вересковой пустоши я хочу его испытать!
— Его?.. Да, конечно! — и она кивнула с таким видом, будто это очень ее обрадовало. — Но что эта… штука будет делать на вересковой пустоши?
— Видишь ли, — и рука его обвела в воздухе что-то невидимое. — «Муравей» может путем электролиза добывать прямо из грунта алюминий. Алюминий я выбрал из-за его необычайной распространенности — он составляет не меньше семи процентов всей земной массы!
И профессор торжествующе посмотрел на жену.
— Да, мой друг, — сказала она таким тоном, каким все жены говорят обычно эти слова своим нетрезвым или рассерженным супругам.
— …Так что «Муравей» может добывать алюминий в горах в в пустынях в из любой породы — полевого шпата, каолина, глинозема! А алюминиевые сплавы могут быть прочными как сталь, но втрое легче ее!
— Да, мой друг.
Ей уже столько раз доводилось слышать эти малопонятые для нее речи! И через минуту, когда он заверяв жену, что его изобретение не опасно для людей, она успокоилась и стала думать об ужине. Не слетать ли да вертолете в Килданан за бифштексами? И, может, стоит прихватить бутылку вина, чтобы отпраздновать удачу Малькольма? Всего семьдесят километров — она обернется за какой-нибудь час…
Тихо жужжа, дом, как подсолнечник, поворачивался вслед за солнцем. Небо над темными вершинами пылало. Между тем Малькольм все говорил:
— …в электронный мозг вводятся элементарные приказы, и реле этого мозга смогут создавать из них все новые и новые сочетания, практически бесконечное количество сочетаний! В результате получатся миллионы разных линий поведения! И, кроме того, у «Муравья» много органов чувств; радиолокаторы, фотоэлементы, искусственные органы обоняния, и многое другое. А питания ториевых батарей, которые дают ему энергию, хватает на десять лет. Торий, кстати, тоже есть на всех континентах!
— Да, дорогой.
Металлическая рука выдвинулась из стены и подобрала пепел, просыпавшийся с сигареты Малькольма. Как хорошо, подумала Урсула, что не надо самой следить за порядком. Но что сегодня с Малькольмом? Таким возбужденным она еще его не видела!
— …Его металлические мускулы не устают никогда! — уже почти кричал профессор. — Его мозгу нэ нужен сон! Его реакции мгновенны! Его производительность не укладывается в воображении! Ему нужно два часа, чтобы создать точную копию самого себя, и он совершает для этого сорок тысяч операций! А два «Муравья» тут же начинают делать еще двух! Четыре — еще четырех! Знаешь, сколько их станет после двадцати четырех часов удвоения?
— М-мм… сто?
Готовясь отправиться за покупками, она подкрашивала губы.
— Четыре тысячи девяносто шесть! — торжествующе воскликнул он. — А через тридцать шесть часов — двести шестьдесят две тысячи сто сорок четыре! А через двое суток — много миллионов! Мой «Муравей» — это ком снега, с которого начнется лавина!
— Не… не чересчур ли это много? — слегка испуганно спросила она и, оторвав взгляд от зеркала, посмотрела на мужа.
— В любой момент, отдав приказ, можно остановить самовоспроизводство, — весело успокоил он жену. — Именно это я и сделаю, как только «Муравей» пройдет испытания. Ты только представь себе, как быстро и дешево могут мои «Муравьи» сровнять с землей Гималаи или перенести Великобританию на Северный полюс!
Она рассмеялась.
— Что ты говоришь, Малькольм! Ведь мы там замерзнем.
— Это просто пример, — ответил он, не обращая внимания на ее смех. — Ну, а каково это оружие… Ты ведь слышала все эти бесконечные сетования на огромные военные расходы? «Муравей» может создать армию из кучи камней! Конечно, с одним «Муравьем» при всей его прочности легко управится противотанковая пушка, но миллиону, который через два часа станет двумя миллионами, сопротивляться бесполезно! Стальные челюсти сжуют даже танки, дивизии танков и опустошат территорию неприятеля так же основательно, как полчища настоящих муравьев. Только представь себе, что будет, если двадцать моих «Муравьев» перебросить по воздуху в пустыню Гоби. За сутки их станет там больше восьмидесяти одной тысячи! А если ввести в них инстинкт миграции, они вскоре расползутся по всей Азии!
— Нет, только не война! — и она вздохнула: ох уж эти мужчины! — Неужели нам мало тех войн, которые были?
— Разумеется, — пробормотал он немного растерянно. — Но ведь… любое достижение науки можно использовать как для блага человека, так и во зло ему. Все зависит от того, в чьи руки оно попадет. Но все равно нужно изучать, пробовать…
— Нужно ли? — Она опять услышала детский смех, но теперь не улыбнулась. — Ведь у нас есть все — достаток, досуг. Зачем тебе этим заниматься, Малькольм? Чего еще может желать человек?
— Многого — например, удовлетворения своей любознательности, — и он пожал плечами. — К тому же мои «Муравьи» принесут людям пользу. Благодаря им человек сможет менять облик других планет, превратить их в цветущий сад!
— Или в пустыню! — Она уже закончила сборы и была готова лететь в город. — Ты меня отпускаешь, Малькольм?
Конечно, он ее отпустил. Но в городке, делая покупки, она все время думала о том, что мужчины, даже гениальные, — это всего лишь восторженные, любопытные, неосмотрительные дети…
Когда вечером из-за тяжелых вершин Бен-Аттоу выскользнула луна, в ее неярком свете, упавшем на вересковые пустоши, сверкнула полусфера из светлого металла, легко и быстро находившая себе дорогу между скал и небольших озерец. Следом за ней, стараясь не отставать и тяжело дыша, бежал вприпрыжку немного грузный человек, явно чем-то взволнованный…
'Муравей' был запущен. На полусфере, в восьми футах над землей, вращались антенны локаторов и мигающий зеленый индикатор. Малькольм поздравил себя с тем, какие у его машины ловкие, удивительно точные движения. Ничто не может остановить ее: ни темнота, ни туман, ни холод, ни неровности рельефа. Ничего более совершенного кибернетика не создавала еще никогда.
Однако реле, управляющие теплоуловителями, он предусмотрительно заблокировал. Ему не нужно, чтобы этот робот воевал, — его «Муравей» должен стать родоначальником миллиардов себе подобных,
