почувствовал мягкое прикосновение к щеке...
- Максим, тебе плохо?
Он помотал головой, и понял, что Иван давно молчит, а он со словами выплескивает из себя застарелую боль.
- В той аварии, в живых остался ты один, сильно помятый, но живой.
Максим открыл глаза. Иван запнулся увидев на его глазах слезы. Максим жадно затянулся раз, другой. В голове зашумело.
- Да помятый, - он зло усмехнулся, - компрессионный переломом позвоночника, тазовых костей и ног, сильный ушиб правой половины головы, и больше ни царапины, представляешь ни одной царапины. Ты понимаешь, что это такое, быть живым, когда все кого любишь умерли? Понимаешь? - он почти кричал, глядя в спокойные серые глаза.
Иван не отвел глаз. В их глубине, за изрядно подтаявшими, за прошедшую ночь льдинками, плескалась неподдельная боль и сочувствие.
- Если бы я не понимал, меня бы здесь не было, - он прикурил новую сигарету от предыдущей.
- Проснулся я уже в больнице. Проснулся от боли. Болело все. Голова, спина, ноги. От меня долго скрывали, что все погибли. - Последняя фраза вышла хрипло, словно ворон каркнул.
Максим бросил в пепельницу погасшую папиросу, из пачки выцарапал еще одну, чиркнул спичками. Тяжелый дым, туманил мозги, позволял прийти в себя.
Затянувшись несколько раз, он совсем успокоился. Десять лет выучки не прошли даром. Продолжил он рассказ полностью пришедшим в себя. Скучным тоном роняя слова в пространство между ними.
...Я долго не мог поверить, что в той злополучной аварии, выжил я один. Что все и Оленька с Настюшей, родители, тесть с тещей, Катенок, все погибли. Долго не верил, думал дурацкий розыгрыш, затуманенное болью и лекарствами сознание с трудом воспринимало действительность. А когда понял... Три попытки, неудачные, суицида. Удержали. Да и о каком самоубийстве может идти речь, когда тело до половины сковано жестким корсетом гипса.
Я выжил и выдержал и этот удар и следующие за ним. Спасибо папа.
Полгода в лежачем состоянии. Потом мучительная терапия. Изматывающие упражнения, что бы не остаться на половину овощем. Врачи говорили чудо, нет, не чудо. Спасибо мама.
Бывали моменты, когда хотелось кричать от боли раздирающей нижнюю часть тела. Бывало, не было сил, что бы плакать от отчаянья. Но я выкарабкался. Деньги были. Спасибо родителям. Все оказались застрахованы, включая жену и дочку. Когда они успели, не знаю. Моя семья и так была не бедной, а после выхода из больницы, я был богат. Квартиры родителей и тестя оказались моими, мне досталась еще какая- то недвижимость. Плюс акции и ценные бумаги. Передача наследства прошла не без шероховатостей, но у отца даже после смерти оставались друзей. Адвокаты и люди со связями. Я был богат, но, Боже мой, как я был беден.
Я вышел из больницы похудевшим на 15 кг. Еле волоча ноги, приехал к родителям. Поехать домой я не мог, там все напоминало о моем, таком не долгом, счастье. Разбросанная в лихорадочной спешке одежда жены и дочери. Нет, не мог.
По выходу из больницы я все время находился в квартире родителей, за исключением посещения физиопроцедур и редких вылазок за продуктами. Находиться в ней было не так мучительно, как в нашей с Ольгой квартире. На телефонные звонки не отвечал. Дверь никому не открывал, за исключение соседки, которая была дружна с матерью, она заходила пару раз. Я был ослаблен физически и морально. Большую часть времени я спал. Когда не спалось, щелкал пультом телевизора или курил, бездумно глядя в темное окно кухни.
Вскоре появились новые проблемы, хоть казалось куда дальше?
Началось все со странного шума в голове. Появлялся он начал под вечер, когда накатывала усталость. Дальше - хуже. Примерно через месяц голова ощутимо шумела уже в середине дня. Еще через две недели, шум начинался с утра, примерно через час после сна. Поначалу я не испугался, списал на остаточные последствия травмы головы. Когда шум усилился - сходил к врачу. Милейший старикан, Федор Михайлович, друг отца, светил в глаза фонариком, мял голову, мерил давление. В итоге прописал таблетки. После них, шум на какое-то время пропал, но потом пришел с новой силой и принес с собой боль. Постепенно он стал напоминать неразборчивый шепот. Я стал плохо спать. Повторный визит к Федору Михайловичу результатов не дал. Он выписал мне направление на тамограмму и договорился, что бы меня приняли немедленно. Тамограмма показала, что с моей головой, в физическом плане все хорошо. Как сказал врач, - На удивление, молодой человек, но никаких нарушений не наблюдается.
- На удивление? - переспросил я.
- Конечно после такой-то травмы, - не смутившись, ответил он.
Между тем боль нарастала. Через неделю я проснулся оттого, что услышал в голове тихий что-то бубнящий голос. На удивление голос принадлежал женщине. Она неразборчиво бубнила о том, что ее все достали, муж козел, дети сволочи. И как ей хочется, что бы ее хоть кто-нибудь трахнул. Оттрахал до дрожи в ногах и сладкой боли внизу живота.
Я в ужасе скатился с кровати, зажимая уши руками. Голос креп, становился сильнее и я с удивлением узнал в нем голос соседки. Красивой моложавой женщины, со стройными ногами и черными цыганскими волосами. Всегда хорошо одевающейся, пахнущей терпкими духами. Она была приветлива и улыбчива. Оксана Вадимовна, первая пришла навестить меня в больнице, когда узнала о трагедии. И сейчас иногда нет, да и заходила.
Голос звучал, казалось прямо в голове. Он изливал на меня всю потаенную боль, страх и неудовлетворенность жизнью. Я чувствовал ее голос каждой клеточкой тела, он отзывался болью в поврежденном позвоночнике, тазовых костях, дребезжал в сломанных ногах и через пах бил в голову, в то место, которое приняло на себя удар.
Ощущение было невыносимым, я чувствовал себя колоколом, в который колотит безумный пономарь. Неожиданно пришло понимание - я сошел с ума. И тут я закричал. Я кричал, и кричал, и кричал, и кричал. Криком, пытаясь выплеснуть из себя чужую боль.
Крик не принес мне облегчения, только голос сменил тональность.
- Бедный мальчик, ему так досталось, надо спуститься утешить его, - гремело в голове, - он такой симпатичный, милый и ... - меня обдало волной желания, внизу живота начали разгораться жаркие угли. Я ловил воздух широко открытым, в миг пересохшим ртом.
В дверь раздался звонок. Я не выдержал, и рванул на кухню, скользя по паркету. Перед холодильником не удержался и упал набок. Дверца с шумом распахнулась. На пол посыпались флаконы и упаковки с лекарством, оставшиеся от родителей.
Рукой нащупал полупустую бутылку 'Столичной', дрожащие пальцы никак не могли скрутить пробку. Словно хлыстом ударил в спину звонок, и пришедшая вслед за ним волна чужих мыслей. Все это время, я не перестывая, кричал в тишину квартиры.
- Да что с ним случилась? Кричит как, напился что ли, или девку привел, и это после того как всю семью схоронил, а жаль хороший мальчик, аппетитный, худой только, надо его утешить, или Аристарху позвонить... - этот бессвязный поток мыслей перемежался, пронзающими меня эмоциями, свитыми в одну массу - жалость, раздражение, похоть и страх.
- Да заткнись дура, перестань думать, переста-а-а-нь - не в силах сдерживаться я орал в сторону двери, захлебываясь слезами.
Пробка поддалась, и я опрокинул в себя водку. Обжигающая волна хлынула, казалось не в желудок а прямо в голову, смывая, заглушая чужое присутствие. Я не останавливался, пока не влил в себя все, что было в бутылке. Организм, ослабленный травмами и отравленный лекарствами, благодарно принял в себя дозу. Я вырубился.
Пробуждение было нелегким. Я лежал в луже воды натекшей из открытого холодильника. Болела голова. Болело тело - занемевшее и замерзшее. Слава, Богу, голос я больше не слышал. Перво-наперво я
