Москвитин рассказывал о реке Зее, о загадочной Пегой Орде, о том, что дауры – племя пока неведомое – годятся для установления с ними торговых отношений. Сведения Москвитина подтвердил Максим Перфильев, который явился с Витима, и дополнил их сообщением, что на реке Уре – притоке Зеи – найдена серебряная руда. К этой информации Головин отнёсся с особым вниманием и задумал специальную экспедицию в серебряные места.
Запрягали, как водится, долго. Надо было прежде обживаться на месте, заводить казённые (государственные) промыслы. Для начала в 1641 году Головин отправил Василия Пояркова к Ерофею Хабарову с приказом об отдаче соляных варниц в государеву казну (это действие, противоположное приватизации, называется национализацией). С воеводой не поспоришь… Отдав требуемое, Хабаров подался на Лену, к Киренску – подальше от начальства.
А спустя два года, когда уже был выстроен новый Якутск с острогом из пяти башен, церковью, воеводским двором, съезжей избой и амбарами, Головин вспомнил о серебряной руде и загадочной Пегой Орде. «Пора!» – сказал он письменному голове. «Пора так пора…» – и Поярков быстро набрал отряд из промышленных и гулящих людей (то есть вольных, не состоящих на службе). В него вошли также 16 казаков и стрельцов из отряда Головина.
15 июня 1643 года флотилия судов Пояркова отчалила от пристани. В лодках были размещены 112 служилых и 15 охочих людей, погружены свинец, порох и всякие припасы, а также единственная чугунная пушка. Помощниками Пояркова были Юшка Петров и Патрикей Минин. Отряд плыл по Лене до устья Алдана, затем по Алдану до Учура, а по Учуру лодки землепроходцев вошли в порожистую реку Гонам. Шестьдесят четыре больших и малых порогов насчитали люди Пояркова, пока волокли суда через камни и пенистые буруны.
От Петра Головина Поярков получил подробную должностную инструкцию (тогда этот документ имел название «наказная память»): «…и на Зие-реке будучи, ему, Василию, расспрашивать всяких иноземцев накрепко про сторонние реки падучие, которые в Зию-реку пали, как люди по тем сторонним рекам живут, седячие иль кочевые, и хлеб у них и иная какая угода есть ль и серебряная руда и медная, и свинцовая по Зие реке есть ль и что иноземец в расспросе скажет, и то записывать именно. И чертеж и роспись дороги своей и волоку, и Зие-реке и Шилке, и падучим в них рекам и угодьям, прислать в Якутский острог, вместе с ясачною казною, и чертеж и роспись прислать за своею Васильевой рукою…».
Письменный голова Василий Поярков был не только исполнительным чиновником и строгим командиром боевого отряда. Он представлял собой тот тип землепроходца-пассионария, которые только и могли исследовать и осваивать новые земные пространства. Но в первую очередь он был человеком государственным, то есть ставил во главу угла не личные, а государственные интересы. В этом, пожалуй, главное отличие большинства русских землепроходцев от испанских и португальских конкистадоров, для которых главным стимулом было личное обогащение.
Со всем увлечением, на которое была способна твердая душа Пояркова, он принялся за исследование новой страны. Он торопил свою дружину, чтобы скорее пробиться за Зейский перевал. Флотилия плыла по Гонаму пять недель, пока лодки могли двигаться сквозь молодой лед. Но вскоре затвердевший лёд прочно сжал обмерзшие борта судов. Тогда Поярков приказал людям строить зимовье. Когда были наскоро срублены избы и люди смогли передохнуть под крышей у каменных печурок, нетерпеливый письменный голова приказал грузить нарты и вставать на лыжи. Отряд двинулся к дикому Даурскому камню и с вершины Станового хребта увидел рубежи Пегой Орды. Однако добраться до Зеи всем отрядом в 1643 году не удалось.
В 1644 году на берегу Умлеканы, притока Зеи, отряд Пояркова выстроил небольшую крепость. В наскоро сколоченном зимовье Поярков сделал записи для будущей «скаски» о владеньях Пегой орды, которые находились в верхнем течении Зеи. Пегая орда… Это была небольшая страна, которую составляли города и селения. Но ведь ордой принято было называть сообщество кочевников, а Даурию населяли оседлые люди – опытные земледельцы, живущие в больших бревенчатых домах, носящие шелковые и льняные одежды.
Со времён Ермака стрельцы и казаки в Сибири, чтобы получить нужную информацию, брали «аманатов» – заложников из местного населения. Вот и Василий Поярков скоро взял в аманаты даурского князца Доптыула. С удивлением рассматривали русские стрельцы первого увиденного ими даура – с косой на макушке, облаченного в шелковый кафтан. Поярков приставал к нему с расспросами: где дауры берут серебро? Доптыул отвечал, что дауры местных руд не знают и не ищут, а серебряные изделия привозят из Китая.
Василий Поярков понял, что дауры – народ совершенно иного уровня развития, чем большинство сибирских племён. Они были по культуре гораздо ближе к китайцам, хотя и сильно отличались от них по языку и внешности. Оказалось, что дауры едят на серебре, ходят в шелках, ловят соболей, делают бумагу, добывают растительное масло, которое хорошо идет к огурцам и редьке. Здесь было все, чего русские землепроходцы давно не видали и не едали – и огурцы, и дыни, и свинина, и курятина, просо и яблоки, пшеничная мука и виноград, хорошее вино. Ясно, что поярковской ватаге Даурия показалась землей обетованной.
Поярков соображал: пусть «в даурах» нет ни дорогих камней, ни синей краски, ни серебряной руды. Но здесь выращивают хлеб и овощи! Зачем теперь везти пищевые припасы из Тобольска в Якутск? Но это были проекты, а пока у дружины не было даже куска хлеба. А на гостеприимство даур рассчитывать было трудно. Письменный голова судорожно искал выход – как продержаться у рубежа Пегой орды до ледохода, когда можно будет пригнать грузы с Гонамского зимовья. Пришлось разделить скудные остатки муки между спутниками; каждому досталось по 30 фунтов (12 кг) – до весны… Когда мука закончилась, люди стали есть сосновую кору, добывать какие-то коренья из промерзшей земли. Князец Доптыул бежал и указал своим землякам, где отсиживались голодавшие русские. К острожку все чаще стали подходить дауры, вооружённые луками и длинными стрелами. Дружина Пояркова не хотела сдаваться. Со стены острожка палила пушка, гремели стрелецкие пищали.
Когда пришла весна, сильно поредевшая дружина двинулась вниз по реке. Поярков стоял на носу дощаника с пищалью за плечами, держа в руке длинное якутское копье. Тяжёлый тульский меч оттягивал книзу цветной зырянский пояс. Дауры на Зее выходили из городов, не давая русским высаживаться на берега. Но вот впереди заблестело мощное русло новой реки. Это был заветный Амур!
В устье Зеи команда разделилась, и 26 казаков двинулись к устью Амура. Но на отряд напали воины племени дючеров, которые, подобно даурам, сеяли хлеб и разводили скот. Оголодавшие, измученные люди не могли быть хорошими бойцами, и в живых осталось лишь два человека. Но Поярков не сдавался. С остатками изнуренного отряда он двинулся к устью Амура. Четыре дня плыли казаки и охочие люди мимо земель «пашенных дючеров».
Это был тот же рай земной – с маньчжурскими орехами, яблоками и гречневой кашей. Дальше начались владения ачанов и натков. Ачанами, скорее всего, называли гольдов, или нанайцев. Тут было все больше похоже на знакомый Пояркову сибирский Север. Хлеба местные жители не знали, питались рыбой и свининой. Жилища ачанов были украшены перьями орлов, а люди одеты в раскрашенные рыбьи кожи. Спали они на грудах лисьих и собольих шкур. Ачаны делали из китайского серебра серьги, которые носили в ушах и в носу.
Потом амурская вода понесла казачьи лодки мимо земель, где жили «рыбьекожие люди» гиляки, или нивхи. Поярков писал в своей «скаске», что эти дикари живут в дружбе с медведями и даже ездят на них. В действительности гиляки приручали медведей ради языческих празднеств, когда люди, вдоволь «приняв на грудь» рисовой водки, воздавали медведю божеские почести, а затем сажали его в сани, вывозили на речной лед и там расстреливали из луков. Жестокий обычай? Да, но только если не знать о кровавых ритуалах ацтеков и майя, когда в жертву приносились не звери, а люди…
Когда наконец показалось амурское устье, Поярков долго не мог выбрать места, где можно было бы высадиться для зимовья, – вокруг были великие топи. Но – «где наша не пропадала?» И скоро на берегу Амура застучали топоры, и в дальней земле у берега Восточного океана выросло русское зимовье. Здесь Поярков мог отдыхать от даурских тягот, греться у костра, писать свои «скаски»: «Те землицы людны и хлебны, и соболины, и всякого зверя много, а те реки рыбны, и государевым ратным людям в той земце хлебной скудости ни в чем не будет… А окончины у них бумажные… – сообщал письменный голова якутским, тобольским и московским стольникам о богатствах Пегой орды. – Там в походы ходить и пашенных хлебных
