историю на свой лад. Могут поменять все плюсы на минусы и наоборот. Начнется великая переоценка ценностей. Все будет зависеть от того, кто будет у руля власти. Однажды об этом он сказал Александре Коллонтай.
Говорили они тогда о проводимых реформах и о том, как к ним отнесутся потомки.
— А сам ты как думаешь? — спросила Александра Михайловна. — Будут тебя вспоминать добрым словом?
По возрасту Коллонтай была старше Иосифа Виссарионовича на семь лет. Это была высокообразованная женщина, в совершенстве владевшая многими языками. В партию она вступила в 1915 году и посвятила всю свою жизнь революции, работе и Родине. В 30-х годах была послом в Швеции и время от времени приезжала в Москву. С Иосифом Виссарионовичем у нее установились добрые деловые и дружеские отношения. Ее вопрос не застал Сталина врасплох. Он долго молча прохаживался по кабинету, а потом с какой-то затаенной грустью сказал:
— Мое имя будет оболгано, оклеветано. Мне припишут множество злодеяний. Мировой сионизм всеми силами будет стремиться уничтожить наш Союз, чтобы Россия больше никогда не смогла подняться. Оклеветав меня, враги социализма направят острие борьбы, прежде всего, против дружбы народов СССР, на отрыв окраин от России. С особой силой подымет голову национализм. Возникнут националистические группы внутри наций и конфликты. Появится много вождей-пигмеев, предателей внутри своих наций.
— Ты так думаешь? — спросила его Александра Михайловна.
— Я в этом убежден, — ответил Сталин.
Он с минуту молчал, бесшумно прохаживаясь по ковровой дорожке, потом с той же грустью продолжил:
— И все же, как бы ни развивались события, пройдет время, и взоры новых поколений будут обращены к делам и победам нашего Социалистического Отечества. Год за годом будут приходить новые поколения. Они вновь подымут знамя своих отцов и дедов и отдадут нам должное сполна… свое будущее они будут строить на нашем прошлом.
Прошли годы, но Иосиф Виссарионович не забывал о том давнем разговоре и время от времени задавал себе вопрос: в чем же все-таки его могут обвинить потомки?
Изнурительная и неимоверно трудная для народа индустриализация? Здесь есть к чему прицепиться. Много было лишений и бед. Но в конце концов они оправданы. Он оказался прав: без индустриализации не было бы и сегодняшней победы.
Коллективизация? Та же история. Без коллективизации не было бы индустриализации.
Репрессии? За них могут ухватиться фальсификаторы. Но без них тоже, к сожалению, было не обойтись. Троцкий был выслан из страны. Но корни его организации остались. Не умерла и троцкистская идеология. По стопам своего учителя шли Зиновьев, Каменев, Рыков… Причем, то была лишь верхушка айсберга. А что делалось в низах? Ставленники Троцкого были в армии, в партии, на предприятиях… Они ждали своего часа. Это была та самая пятая колонна, на которую рассчитывал Гитлер, когда начинал войну. Но ничего у него не получилось с пятой колонной. Мы ее уничтожили. Конечно, не все сторонники Троцкого были предателями. Среди них были и такие, которые пересмотрели свои взгляды и добросовестно продолжали работать. Взять того же Хрущева. Бывший троцкист, он теперь полностью перешел на сторону партии. Больше того, стал самым рьяным борцом с троцкистами. По лично им составленным спискам, в то время, когда он был секретарем ЦК Украины, были арестованы тысячи врагов народа. В своем рвении он не знал пощады. Его много раз приходилось одергивать и поправлять. Вот уж поистине: заставь дурака богу молиться… Даже Ежов, и тот приходил на него жаловаться.
— Хрущев уничтожает украинские кадры, — говорил он, — надо что-то с ним делать.
Сталин звонил Хрущеву в Киев, а тот начинал жаловаться на Ежова, который покрывает вредителей.
— У меня доказательства, у меня факты, — кипел Никита Сергеевич.
С этими доказательствами и фактами он приезжал в Москву, и они с Ежовым, а позже с Берией, решали судьбы людей. Спустя какое-то время Сталин узнавал, что они, как говорится, «сильно перегибали палку». Они оправдывались: лес, мол, рубят — щепки летят. Но какие ж это щепки?! Это человеческие жизни. Они были виноваты в творимом беззаконии. Но виноват и он, что терпел беззаконие. Правда, Ежова разоблачили и расстреляли, а вот Берия и Хрущев целехонькие, хотя именно они своим «усердием» бросили тень на его имя. «Придет время, я уйду из жизни, и тогда они всю вину за творимое ими зло взвалят на меня».
Сталин не ошибся и здесь. Первым, кто после его смерти стал «звонить» о его злодеяниях, были Берия и Хрущев.
«В чем еще меня могут обвинить будущие историки и политики? — спрашивал себя Иосиф Виссарионович. — Они будут анализировать весь ход войны. Здесь также будет много кривотолков. Могут сказать, что страна оказалась неподготовленной к войне, а Сталин прошляпил начало войны, допустив внезапное нападение гитлеровской Германии. И кто тогда докажет, что все это ложь, что к войне мы стали готовиться с первых дней Советской власти? Взять ту же индустриализацию. Мы за десять предвоенных лет, как и было намечено, прошли тот путь, на который буржуазным государствам понадобились столетия. За десять лет были созданы новые отрасли промышленности, построено мощное обороноспособное производство, реформирована армия, которую начали вооружать новой техникой.
Другое дело, что мы не успели этого доделать. Да и не могли успеть. Но в том не было вины, а была наша общая беда. Мы спешили, мы очень спешили. Предвоенные годы для нашего народа были страшно трудными. Все было подчинено грядущей войне. Люди недосыпали, недоедали, плохо одевались, но строили, строили заводы для обороны страны. И все же не успели наладить производство новой техники. Это была расплата за вековую отсталость России.
Я, со своей стороны, делал все, чтобы отсрочить, отодвинуть начало войны и ни в коем случае не спровоцировать ее. Вначале делалось все, чтобы создать антифашистский фронт. Однако западные государства саботировали такую идею — на словах они были «за», а на деле подталкивали Гитлера к нападению на нашу страну. Именно в этом ряду стоит Мюнхенское соглашение, когда Англия и Франция практически отдали на растерзание своего союзника — Чехословакию.
Весной и летом 1939 года в Москве проходили переговоры между делегациями Англии и Франции. Мы настойчиво, в который уже раз, выступали с предложением о подписании договора о коллективной безопасности и организации совместного отпора фашистской агрессии. А западные дипломаты предлагали свой план. Согласно их проекту, Советский Союз должен в случае агрессии оказывать военную помощь всем государствам, граничащим с СССР — Финляндии, Эстонии, Литве, Латвии, Польше и Румынии. Последние две страны имели также английские и французские гарантии. По логике вещей, оказывая им помощь, Советский Союз мог рассчитывать, что будет воевать против агрессора в союзе с Англией и Францией. Однако это предложение отвергалось западными дипломатами. Они требовали от Советского Союза односторонних гарантий помощи Англии, Франции и некоторым их союзникам без каких-либо ответных обязательств с их стороны в случае нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. Одним словом, это было провокационное предложение, подсказывающее Гитлеру направление главного удара.
На кого же оно было рассчитано? Дипломатии туг не было вообще. Предложение западных стран было не просто неприемлемо, оно было оскорбительно для нашей страны. На это и рассчитывали английское и французское правительства. Свое нежелание идти на серьезное соглашение они не скрывали и прислали для переговоров в Москву второстепенных чиновников, к тому же не имеющих письменных полномочий на подписание каких-либо согласованных документов.
Сложившейся ситуацией немедленно воспользовались в Берлине. Оттуда поступило предложение о заключении германо-советского пакта о ненападении. Это не было сюрпризом для Иосифа Виссарионовича. Германское правительство еще в начале 1939 года предлагало СССР заключить подобное соглашение. Однако в обстановке крайней агрессивности германской внешней политики и в надежде на сближение с Англией и Францией Сталин уходил от положительного ответа. Но положение изменилось, когда Англия и Франция отказались подписать оборонительный договор. И когда всякая надежда на сближение с западными странами была потеряна, а Берлин предложил улучшить политические отношения и подписать договор о ненападении, возник вопрос: что делать? В прочность и надежность такого соглашения никто особенно не верил. Гитлер авантюрист. Кроме всего прочего, он никогда не скрывал своих воинственных
