их визите на виллу Риббентропа. Теперь, когда в переговоры с Гитлером оказался замешанным Оскар, Шлейхеру следовало действовать быстро, если, конечно, он желал сохранить контроль над ситуацией. В любом случае время поджимало. 31 января, после еще одной отсрочки, должен был собраться рейхстаг, а имея в противниках нацистов, социалистов и, конечно, коммунистов, Шлейхер мог не сомневаться, что встретится с враждебным большинством. В довершение всех неприятностей от Шлейхера отвернулась и Немецкая национальная партия, объявив, что «существующее правительство подозревается в ликвидации авторитарной идеи, которую президент выдвинул с назначением Папена канцлером, и в направлении политики Германии в болото, которое осталось с появлением национального движения». Резолюция подлежала опубликованию только через три дня в надежде, что канцлер изменит свою позицию. Было ясно, что только временное прекращение деятельности рейхстага удовлетворит сторонников Гугенберга.
Конфронтация с Гинденбургом оказалась весьма болезненной. Шлейхеру пришлось признать, что его попытки расколоть партию нацистов провалились. Оставалось только вернуться к предложению Папена, которое он высказал в конце декабря: рейхстаг должен быть распущен, а новые выборы отложены до стабилизации ситуации. Чтобы подавить возможное сопротивление нацистов, он попросил чрезвычайных полномочий. В ответ на это Гинденбург, как и следовало ожидать, сразу же заговорил об ужасах гражданской войны. Разве Шлейхер сам не говорил всего лишь несколькими неделями ранее о том, что рейхсвер не справится с нацистским восстанием? Шлейхер ответил, что за эти несколько недель ситуация изменилась – нацистская партия стала слабее, чем была в начале декабря, а успех выборов в Липпе сильно преувеличен. Да и кризис, связанный со Штрассером, до сих пор не урегулирован. Готовность Гитлера пойти на уступки показывает, насколько сильно он обеспокоен. Если фюрер в самом ближайшем будущем не предложит что – нибудь конкретное своим штурмовикам, они уйдут к коммунистам. Именно страх перед коммунистами привлек к Гитлеру многих его сторонников, посчитавших фюрера единственным защитником против большевизма. Шлейхер не сомневался, что коммунисты не устроят восстания, да и всеобщей забастовки, которой так опасались в декабре, тоже не будет, потому что профсоюзы теперь поддержат его. В случае начала открытого противостояния он, Шлейхер, находится в лучшем положении, чем Папен, потому что в его ведении и политическая, и военная власть. А благодаря успехам в переговорах по разоружению он может укрепить рейхсвер добровольцами, не опасаясь возражений со стороны западных держав, а с таким подкреплением рейхсвер без особых усилий справится с нацистами.
На Гинденбурга речи канцлера впечатления не произвели. Он не видел разницы между положением Шлейхера и Папена и сомневался в том, что тактика Шлейхера сработает. Он подумает о роспуске рейхстага, но не станет откладывать новые выборы на срок больший, чем это предусмотрено законом, потому что такое нарушение конституции все его противники используют против него. Было очевидно, что его очень тревожили и повторяемые нацистами угрозы импичмента. Если ему придется сделать такой шаг, добавил он, партийных лидеров придется спросить, признают ли они существование чрезвычайного положения. Тогда его никто не сможет обвинить в нарушении конституции. Он совершенно не готов назначить Гитлера канцлером, сообщил маршал, потому что силы, окружающие Гитлера, не могут договориться даже между собой. Для Шлейхера последнее заявление не явилось убедительным.
Новости о предложении Шлейхера быстро стали достоянием гласности. Реакция была скорой и показательной. «Центр» и социал – демократы соперничали друг с другом: кто быстрее и убедительнее докажет преступность этого плана. Отто Браун, позабыв о своем собственном, весьма схожем плане, назвал его «(государственной изменой». Все еще не осознавая тяжести кризиса, республиканские силы намеренно закрыли глаза на возможные последствия увольнения Шлейхера. Понимая, что Гинденбург в любом случае не даст ему требуемых полномочий, Шлейхер 24 января опубликовал заявление, отрицающее его намерения нарушить конституцию. Оно помогло успокоить «Центр», но обозлило немецких националистов, которые моментально придали гласности свой разрыв с канцлером.
Для Гитлера и Папена инициатива националистов явилась даром свыше. Если теперь удастся убедить Гугенберга присоединиться к ним, Гинденбургу ничего не останется, кроме как назначить Гитлера канцлером. Тем же вечером Папен встретился с Фриком, Герингом и Риббентропом. «(Решение сформировать национальный фронт для поддержки позиции Папена у старого Гинденбурга принято», – записано в дневнике у Риббентропа. Казалось, поворотный пункт уже виден. На следующий день Оскар фон Гинденбург прибыл к Риббентропу на чай. «Судя по всему, – отметил последний, – канцлерство Гитлера, при наличии нового национального фронта, не столь уж безнадежно». Оскар пообещал, что прежде, чем его отец примет решение, он еще раз побеседует с Риббентропом.
Далее последовало обращение к «Стальному шлему» и Немецкой национальной партии. Непостоянного и импульсивного Зельдте удалось склонить к сотрудничеству довольно быстро. Дюстерберг, уже имевший опыт общения с нацистами, отверг саму идею о сотрудничестве. Гугенберг занимал промежуточную позицию между ними – не то чтобы он и думать не хотел о сотрудничестве, но ему не хотелось связываться со скользким и необязательным фюрером.
Все попытки переубедить Гинденбурга оставались безуспешными. Хотя он больше не отвергал мысль о назначении Гитлера, все же выбор оставался неизменным – канцлером должен быть Папен. Все его приближенные были уверены, что он не назначит Гитлера канцлером. Если Шлейхер уйдет в отставку, его преемником станет Папен. Одинокий и оторванный от жизни маршал, упрямый, как все старики, он и подумать не мог, что Папен может быть еще менее популярен, чем Шлейхер.
Гинденбург больше не сомневался, что со Шлейхером необходимо расстаться. Генерал уже не был незаменимым как министр рейхсвера. Достойного кандидата на этот пост маршал нашел в лице генерала Вернера фон Бломберга. Этот командир корпуса из Восточной Пруссии был частым гостем в Нойдеке. Он имел приятные манеры, естественный шарм и очень нравился маршалу. Он был одним из немногих генералов, симпатизировавших нацистам, и внимание президента к нему было привлечено приближенными Гитлера. Маршал неоднократно прибегал к его советам за спиной Шлейхера. Бломберг категорически не советовал использовать армию против нацистов. Учитывая тот факт, что симпатии к нацистам среди солдат и офицеров рейхсвера довольно сильны, Бломберг предсказывал неизбежное поражение рейхсвера в борьбе против СА и СС. Наилучшим решением Бломберг считал назначение Гитлера канцлером. Он не сомневался, что армия поддержит правительство, которое возглавит Гитлер [61].
Политические маневры и интриги последующих дней трудно проследить. Сохранившиеся документы содержат, по большей части, заявления, сделанные или написанные намного позже. В них часто перепутаны имена и даты, воспоминания обрывочны и противоречивы. Более или менее точно все источники передают только напряженную атмосферу тех дней, окружавшую главных участников событий. За исключением фюрера нацистов, все они были подхвачены вихрем собственных козней и стремились к Гитлеру, как мотыльки, летящие к пламени, в котором должны неминуемо погибнуть. В самой гуще событий, смутно представляя, что происходит вокруг, находился старый маршал, тщетно старавшийся, чтобы его не унесло потоком событий, но не имевший ни сил, ни реальной альтернативы, чтобы пытаться изменить направление движения.
Шлейхер, ничего не зная о появлении Бломберга, продолжал считать себя единственным представителем интересов рейхсвера. В качестве такового он был уверен, что будет играть ключевую роль в любом правительстве, не важно кем возглавляемом. Его первым побуждением, после аудиенции у Гинденбурга, было предложение Хаммерштейну позвонить Гитлеру и проинформировать его, что рейхсвер «ни при каких обстоятельствах не может согласиться на его канцлерство». Шаг был бесполезным и неразумным. Гитлер это понимал и позаботился о том, чтобы Гинденбургу немедленно сообщили о предупреждении Хаммерштейна. Когда последний на следующее утро явился к президенту, он был удостоен лишь хмурого приветствия: маршал не желал, чтобы его генералы вмешивались в политику. «Если генералы не будут подчиняться, я их всех уволю». Хаммерштейн заверил президента в полной лояльности рейхсвера, и тот в конце концов сменил гнев на милость.
Но Хаммерштейн не был готов отказаться от обсуждения вопроса о возможном преемнике Шлейхера. Он специально пришел, чтобы предостеречь Гинденбурга от увольнения Шлейхера и назначения на его место Папена или Гитлера. Как и Шлейхер, он больше тревожился относительно кандидатуры Папена, чем Гитлера. Учитывая непопулярность Папена, Бломберг беспокоился о трудностях, которые могут возникнуть у армии, если ей придется прийти на помощь правительству Папена – Гугенберга. Возможно, Гинденбург был слишком утомлен, чтобы внимательно следить за аргументами Хаммерштейна, а может быть, и сознательно
