С отставкой кабинета инициатива снова перешла к президенту, и ему пришлось снова заняться неприятной обязанностью формирования нового кабинета. Поскольку «Центр» был необходим для любой коалиции, Маркс ожидал, что ему поручат прощупать партии. Однако у Гинденбурга появилась другая идея. Он решил поручить канцлерство представителю народной партии. Она занимала положение примерно в середине между «Центром» и националистами и казалась вполне логичным источником, который должен был дать следующего канцлера. Однако «Центр» отверг двух предложенных им людей, и президент снова обратился к Марксу.
Маркс в поисках поддержки успеха не добился. Зато он узнал один очень важный факт: немецкие националисты решили войти в правительство, потому что их сторонники из аграрного и промышленного сектора требовали от них оказания большего влияния на ценовую и налоговую политику. Маркс был убежден, что сумеет сформировать кабинет, если Гинденбург его поддержит. Он договорился с президентом об отправке письма, в котором Гинденбург «просил» его как можно быстрее сформировать правительство из буржуазной коалиции. Последний адресовал выразительное обращение ко «всем партиям в рейхстаге, которые могут оказаться полезными, отодвинуть в стороны личные возражения и несовпадения мнений ради блага отечества». Он призвал их объединиться для конструктивных свершений под руководством правительства Маркса. По утверждению президента, все они должны вдохновенно трудиться не для и не против отдельных партий, а для благосостояния родины, соблюдая при этом конституцию. В заключение Гинденбург потребовал, чтобы Маркс защищал справедливые интересы рабочего класса «в стремлении служить всем классам».
Доставка послания была приурочена ко времени, когда Маркс встречался с центристской делегацией рейхстага. Оно произвело нужное впечатление, и «Центр» объявил о своей готовности войти в коалицию с немецкими националистами. Это решение, написала «Франкфуртер цайтунг», было принято главным образом из – за того, что центристы чувствовали: стремление немецких националистов получить доступ к правительственной власти является некоторой гарантией постоянства кабинета. Социал – демократы, отмечала газета, похоже, не имеют столь сильного стремления к власти. А националисты, со своей стороны, желали работать с «Центром», и потому переговоры начались.
Они привели к появлению программы, которую националисты с ходу отмели бы еще год назад. Она предусматривала поддержку политики пакта Локарно, сотрудничество с Лигой Наций, защиту республики от клеветнических нападок и противодействие попыткам экстремистов свергнуть ее. Маркс тоже пошел националистам навстречу, разъяснив, что им придется только признать законность конституции; он не настаивал на «(безоговорочном признании» республики, как делал это в первый раз. Тем не менее, признавая законность конституции, они одновременно признавали и тот факт, что монархия осталась в прошлом. Правда, не всегда переговоры протекали гладко. Нередко возникали ожесточенные споры из – за распределения министерских постов, причем дважды урегулировать их приходилось лично Гинденбургу. В одном случае он даже предупредил националистов, что распустит рейхстаг, если правительство немедленно не приступит к работе. 31 января 1927 года, спустя шесть недель после отставки предыдущего кабинета, был сформирован новый. С Марксом в качестве канцлера в него вошли четыре представителя Немецкой национальной партии, несколько членов народной партии и «Центра», а также один представитель Баварской народной партии. «<У немецкой республики снова есть правительство, – объявила «Франкфуртер цайтунг», – но теперь это не республиканское правительство. Совсем наоборот. Ни разу после 1918 года республика не была представлена так слабо в правительстве, как в последнем кабинете Маркса».
И снова Гинденбург положил конец мучительным переговорам. Страна наблюдала за партийными склоками с растущей тревогой, необходимость в уверенном, решительном руководстве стала безотлагательной. Казалось, обеспечить его может только Гинденбург. Показателем изменения его статуса являлось то, что в письме Марксу он больше не приглашал последнего сформировать правительство, а требовал этого. Некоторые еще более далеко идущие предложения уже лежали на его рабочем столе. Шлейхер направил ему перечень предложений, кульминацией которых явился следующий совет: если правительство большинства не сможет быть сформировано, президент предупредит все заинтересованные партии, что лично назначит правительство, включив в него людей, пользующихся его доверием, независимо от их партийной принадлежности. Причем он даст такому правительству право распустить рейхстаг, если последний его не поддержит. «Я убежден, – писал Шлейхер, – что эта процедура непременно приведет к появлению надежного и стабильного правительства или созданию необходимой атмосферы для новых выборов. Народ ценит ясную политику и твердую волю».
Начало деятельности нового правительства было неудачным. После выступлений Маркса, представившего свою программу, и Вестарпа, который от имени немецких националистов только что не извинялся за то, что принял ее, последовали гневные дебаты в рейхстаге. После своей «покаянной» речи Вестарп перешел к разъяснениям отдельных пунктов. Герард, оратор центристов, также привел много оговорок. Все же, несмотря на не слишком хорошее начало, этот кабинет оставался у власти дольше, чем все его предшественники, и сотрудничество между его членами, по свидетельству Маркса, было исключительно плодотворным. Весной 1928 года правительство ушло в отставку, побив все рекорды своих предшественников по законодательной деятельности.
Оно было особенно активно в области социального законодательства. У партии «Центра» и немецких националистов было немало сторонников из числа рабочих и служащих; чтобы сохранить их поддержку, кабинет инициировал программу социального законодательства, которую даже осмотрительная и критичная «Социалистише монатсхефте» назвала «самой полной и наиболее разумной правительственной программой, которая до сих объявлялась в рейхстаге». Среди ее главных положений были официальное установление восьмичасового рабочего дня и введение всеобъемлющей системы страхового обеспечения безработных. Гинденбургу ситуация казалась вполне обнадеживающей. Создавалось впечатление, что немецкие националисты примирились с республикой; радикалы – и левые, и правые – теряли почву под ногами, национальные волнения утихли. Неужели нация, наконец, готова к высшему единству, к которому маршал ее так долго призывал?
Увы, ответ, к сожалению, оставался отрицательным. Под внешним спокойствием продолжали бушевать старые разногласия.
Несомненно, число непримиримых врагов республики существенно уменьшилось, но многие из оставшихся продолжали занимать влиятельное положение в бизнесе и правительстве, в правоохранительной системе, школах, университетах и в промышленности. Их интересы выражал Альфред Гугенберг, располагавший обширной сетью газет и журналов.
Альфред Гугенберг, которому предстояло отныне и впредь играть воистину судьбоносную роль и чьи отношения с Гинденбургом являются важной главой в истории Веймарской республики, не поддается простому описанию. В юности, работая в государственных учреждениях Пруссии и директором на заводе Круппа, он увлекся поэзией. Его письма и статьи отражали склонность истинного поэта к стилю и ритму. Но дни, когда он заботился об эстетическом совершенстве своих творений, остались в прошлом. Теперь этот дородный человек небольшого роста, обладатель роскошных старомодных усов, являл собой воплощение мелкобуржуазного самодовольства, по крайней мере на первый взгляд. Но внешность, как известно, нередко бывает обманчивой, и под этой невозмутимой наружностью таился острый деловой ум, организаторский талант и ловкость. Все это снискало ему прозвище Серебряный Лис. К перечисленным выше качествам стоит добавить непоколебимую уверенность в своей правоте и непримиримую ненависть к республике. Эта ненависть превосходила все экономические соображения и не могла быть умиротворена материальными благами. Она уходила корнями в социальные и политические убеждения, в отказ Гугенберга принять демократический эгалитаризм конституции. Альфред Гугенберг и те, от имени кого он выступал, свято верили, что представляют социальную элиту, которая, имея образование и собственность, также обретает право вершить судьбы нации. Ими двигало стремление вернуть авторитарное государство с монархом или без него, в котором они вновь обретут привилегированный статуе. Они стремились к государству без Веймарской конституции, которая, по словам Гугенберга, обогнала все другие конституции по степени, в которой осуществляла «бред [решений] большинства». Конституция освобождала «социальную доктрину зависти, которая лишает другого человека того, что он имеет (пагубная основа сегодняшней немецкой политики)».
Лагерь Гугенберга был встревожен решением националистов войти в правительство. Он лично не
