этом он не учел не только человеческий фактор – людям, прежде всего, нужна стабильная работа и экономические гарантии, – но и неустанные попытки Гитлера и Гугенберга сместить его с поста, так же как и эмоциональную несдержанность их сторонников. А своим отказом вступать в полемику Брюнинг дал возможность оппозиции так прочно утвердиться политически, что ее положение уже нельзя было подорвать внешнеполитической победой. Его преемник – Папен – на собственном опыте убедился в этом несколькими неделями позже.
Брюнингу изменил реализм и во взаимоотношениях с Гинденбургом. Понимая, что не допустить вмешательство Шлейхера (и Оскара), хотя и осторожное, в дела Гинденбурга невозможно, он тем не менее мог попытаться защитить себя от махинаций генерала, предложив маршалу проконсультироваться с такими доверенными советниками, как Вестарп, который мог изложить позицию канцлера президенту лучше, чем сам канцлер. Такие посредники были очень нужны Брюнингу, поскольку он так и не сумел достичь полного взаимопонимания с президентом. Он никогда не мог понять ход его мыслей. Канцлера не слишком интересовали эмоции маршала, и он никогда не мог оценить всю меру его беспокойства относительно своей репутации у людей его круга, так же как и у нации в целом. Полагаясь на здравый смысл президента, Брюнинг недооценил его уязвимость перед общественным мнением, причем с возрастом эта черта усугублялась. Поэтому, судя по всему, канцлер до последнего момента был убежден, что президент пусть и неохотно, но пойдет за ним.
Убедившись в своей ошибке, канцлер, безусловно, лишился иллюзий и сделал разве что очень слабую попытку воспротивиться своему смещению с поста. Он даже не настоял на визите в Нойдек, чтобы получить возможность лично противостоять интригам Шлейхера и его единомышленников. Как неоднократно отмечал Брюнинг в своем дневнике, он пришел к последнему решающему разговору с президентом измученным и обескураженным, и представляется маловероятным, что он изо всех сил старался отстоять свое дело. Да и кабинет после первой беседы с Гинденбургом не подтолкнул его к борьбе за свой пост. Неизвестно, что двигало министрами – злость, усталость или безразличие, но они, как отмечено в протоколе, сразу согласились на отставку.
С другой стороны, Брюнинг был прав в своем нежелании обращаться к рейхстагу, поскольку ждать помощи с этой стороны у него не было никаких оснований. Когда стало известно, что канцлер больше не пользуется поддержкой Гинденбурга, мелкие правые партии, которые до тех пор помогали ему обеспечивать свое большинство – экономическая партия, христианские социалисты и ряд других, – несомненно отвернулись бы от него, поскольку они неустанно повторяли, что поддерживают не столько его, сколько Гинденбурга. Таким образом, политическая судьба Брюнинга целиком зависела от президентского доверия, лишившись которого он стал бессильным. По этому поводу в «<Тат» было сказано, что «падение Брюнинга стало неизбежным, когда выяснилось, что характер канцлера лишен живости и воображения, чтобы справиться с конфликтующими силами современной Германии. Следствием этого недостатка личности канцлера является все остальное. Брюнингу не хватило силы, чтобы привлечь собственных последователей, которые могли поддержать его». Спустя тридцать лет Теодор Эшенбург написал: «<Он был неполитичным политиком, он стоял над партиями, группами и движениями, целеустремленно решив справиться с кризисом надлежащими техническими средствами. Трагическая фигура Брюнинга подтверждает тот факт, что не бывает неполитичных политиков, не важно, как высок их интеллект и строги этические принципы».
Глава 10
Эра Папена
Новое правительство было сформировано так же поспешно, как и кабинет Брюнинга двумя годами раньше. Через два дня после отставки Брюнинга – 1 июня – официальное коммюнике сообщило о назначении новым канцлером Франца фон Папена. Гейл стал министром внутренних дел, Шлейхер – министром рейхсвера, Вармбольд – министром экономики, барон Магнус фон Браун – министром сельского хозяйства, а барон Пауль фон Эльц – Рюбенах – министром почт. На следующий день Нейрат принял министерство иностранных дел, баварский министр юстиции доктор Франц Гюртнер – портфель министра юстиции, а бюджетный эксперт министерства финансов граф Люц Шверин фон Корсиг стал министром финансов. Шлейхеру удалось сплести свою паутину.
Тем не менее Гинденбург не был полностью убежден, что Папен обладает качествами, необходимыми для канцлера. Он провел довольно много времени со Шлейхером и Мейснером, обсуждая другие возможные кандидатуры: Вестарпа, Гейла, Гёльдерера, графа Брюннека. Но Шлейхер проявил мастерство быть убедительным, и Папен все же был назначен на пост канцлера как человек, обладающий всем необходимым для того, чтобы найти общий язык с нацистами. К тому же, и по мнению маршала, Папен все же имел и ряд положительных черт: он принадлежал к старой вестфальской земельной аристократии, служил офицером Генштаба в прусской армии, являлся консерватором, близким к национальным кругам. Будучи центристом, в 1925 году он поддержал Гинденбурга, а не Маркса. Он призывал «Центр» помочь втянуть нацистов в ответственное сотрудничество с правительством – точно так же его партия раньше работала с социалистами. Одновременно он потребовал, чтобы «Центр» оказал помощь в создании нового консервативного блока из остатков либеральных партий. Папен убеждал, что только «подобный блок может восстановить наше здоровье и помочь установить контроль над политическим хаосом, в который нас бросила веймарская демократия своей искусственной механикой». Эти мысли были эхом собственных надежд Гинденбурга, поэтому он согласился со Шлейхером, что Папен, будучи опытным консерватором, обладающим военной решимостью, будет знать, как управляться с нацистами, сохранив уважение и поддержку партии «Центра».
До принятия окончательного решения президент настоял на встрече с партийными лидерами. Такие консультации были для него вовсе не простой вежливостью, данью сложившейся практике. Он считал их необходимыми для того, чтобы «прикрыть» себя от любых обвинений в неконституционных действиях. В то же время они должны были укрепить его уверенность в том, что у него не было другой альтернативы, кроме назначения непартийного правительства, как это предлагал Шлейхер. Как бы уверен ни был генерал, Гинденбург продолжал сомневаться и тревожиться. Почти все его посетители уходили с убеждением, что маршал глубоко обеспокоен новым риском, на который его вынудили пойти.
30 мая первым визитером после Брюнинга – то есть спустя всего несколько часов после отставки канцлера – стал президент рейхстага Лёбе. Мейснер попросил его, «поскольку это была обычная процедура», обсудить с президентом вопрос о новом правительстве, но при этом дал ясно понять, что считает такой разговор пустой формальностью. Сейчас, когда жребий был брошен, статс – секретарь хотел облегчить тяжесть, которая легла на плечи президента, и поддержать его в решении назначить канцлером Папена. Если Гинденбург снова передумает, возникнет много новых трудностей. Мейснер сделал попытку стать неким буфером в переговорах с партийными лидерами, направляя беседу, отвечая на вопросы, стараясь не подпускать к президенту особенно рьяных критиков. Гинденбург слушал молча. Он был крайне озабочен и напряжен. Иногда он только заставлял себя пробормотать несколько слов извинения.
Придя к президенту, Лёбе застал его беседующим с Мейснером. Мейснер был полон уверенности: будет сформировано новое консервативное правительство, для нацистов оно будет терпимым, рейхстаг распущен не будет. Только один раз президент вмешался. Когда Лёбе спросил, не будет ли уход Брюнинга чреват серьезными осложнениями на дипломатическом фронте, маршал сказал, что не оставляет надежды уговорить Брюнинга остаться на посту министра иностранных дел.
После Лёбе пришли два лидера социалистов – Брейтшейд и Вельс. Беседа покатилась по тем же рельсам и велась в том же ключе, что и с президентом рейхстага. Гинденбург заговорил лишь однажды, когда коснулись вопроса, в котором он чувствовал себя уверенным. Брейтшейд подчеркнул необходимость соблюдения конституции, когда будет сформировано новое правительство. Президент сразу вмешался и заявил, что его пост должен быть достаточной гарантией того, что он никогда не станет действовать неконституционными методами.
Следующими посетителями стали Гитлер и Геринг. Они заверили президента, что поддержат любое правительство, которое будет опираться на сильную «национальную» основу. Такая основа, в этом у них не было сомнений, могла быть создана только путем отмены декрета, запрещающего СС и СА, и гарантии новых выборов. Если верить записям в дневнике Геббельса, Гинденбург заверил, что оба эти требования будут выполнены, но в официальной записи беседы ничего подобного нет.
На следующее утро Гинденбург встретился с двумя представителями партии «Центра». Монсеньор Каас намекнул на создание правительства правых: нацистов и немецких националистов, наконец, следует
