мне, а другое Доку. То, которое я ей не отдал.
Марино поднимается, чтобы взять еще пива:
— Тебе нужно?
— Нет.
Он вытаскивает из кармана куртки сложенные листы бумаги:
— У меня они с собой. Копии писем и конвертов.
— Список, — Бентон не собирается уходить от темы. — Ты же захватил с собой копию списка посетителей?
— Да не нужна мне копия этого чертового списка, — раздраженно отвечает Марино. — Что ты к нему привязался? Я могу тебе точно сказать имена. Все, кого я уже назвал, плюс два репортера. Карлос Гуарино и Эммануэль Ля-Флер.
Марино непонятно произносит имена и Бентон просит продиктовать их снова.
— Предположительно, один живет на Сицилии, другой — в Париже.
— Имена настоящие?
— Такие имена не зарегистрированы ни в одном газетном издательстве. Люси тоже искала.
— Раз Люси их не нашла, значит, их не существует, — подытоживает Бентон.
— Еще в списке есть Хайме Берген. Она бы задала Жан-Батисту жару, если бы присутствовала на суде в Нью-Йорке. Берген — хорошая знакомая Дока, они давно дружат.
Все это Бентон знает, поэтому никак не реагирует. Он продолжает писать.
— И, наконец, последний, некий Роберт Ли.
— Его имя кажется вполне реальным. На конце одно 'и'? Мне кажется, господин Ли умер несколько столетий назад. Жан-Батист ему писал?
— Его имя в списке посетителей — это все, что я знаю. В тюрьме отказываются комментировать переписку заключенных с адвокатами, так что понятия не имею, кому еще Волчонок отправлял свои любовные послания.
18
Марино разворачивает письмо и начинает читать:
Он поднимает глаза, с негодованием замечая:
— Только подумай, он называет меня Питом. Это меня бесит.
— Тебе больше нравится
— Не люблю, когда такие засранцы называют меня по имени. Такой уж я.
— Читай дальше, — нетерпеливо произносит Бентон. — Надеюсь, там больше нет французского, и тебе не придется так коверкать слова. Когда это написано?
— Меньше недели назад. Я постарался приехать как можно скорее. Чтобы увидеть тебя... Вот черт, буду называть тебя Бентон.
— Нет, не будешь. Читай дальше.
Марино зажигает очередную сигарету, глубоко затягивается и продолжает:
Решил сообщить тебе, что начал отращивать волосы. Почему? Да просто мне уже назначили день исполнения приговора. Седьмого мая, ровно в девять вечера. Ни минутой позже. Я надеюсь, ты будешь моим особым гостем. А пока, mon ami, у нас есть кое-какое дельце. Я делаю вам предложение, от которого трудно отказаться (как говорят в кино). Вам их никогда не поймать без меня. Вы будете пытаться выудить тысячу маленьких рыбок без сети. Эта сеть — Я. У меня есть два условия. Они очень просты.
Я расскажу все только мадам Скарпетте. Она просила у меня разрешения прийти, чтобы я начал говорить.
Больше никто не должен присутствовать.
Но у меня есть еще одно условие, о котором она не знает. Она должна быть доктором, который сделает мне укол. Мадам Скарпетта должна меня убить. Я полностью вам доверюсь, если она согласится, она не нарушит свое обещание. Вот видите, как хорошо я знаю ее.
A bientot,
— А ее письмо? — неожиданно спрашивает Бентон, не осмеливаясь произнести имя Скарпетты.
— Почти то же самое, — Марино не хочет читать ему письмо.
— Оно же у тебя в руке, прочти.
Марино тушит сигарету, отводя взгляд от Бентона:
— Я перескажу тебе вкратце.
— Не надо меня щадить, Пит, — мягко говорит Бентон.
— Пожалуйста. Если хочешь его услышать, я прочту. Но не думаю, что это так важно и может тебе надо...
— Прочти, — голос Бентона звучит устало, он глубже усаживается в кресло.
Марино откашливается и разворачивает второй листок бумаги:
Mon cher amour[13], Кей...
Марино поднимает глаза, но Бентон лишь слегка побледнел.
Я очень расстроен, потому что Вы все не приходите меня навестить. Я не понимаю, почему? Уверен, Вы чувствуете то же, что и я. Я Ваш ночной похититель, Ваш любовник, я пришел тогда, чтобы украсть Вас, но Вы отказались. Вы не хотели со мной разговаривать, ранили меня. Как Вы, должно быть, сожалеете об этом сейчас, мадам Скарпетта, как хотите снова меня увидеть...
Вы всегда со мной, здесь, в моей камере, против Вашей воли, в моей власти. Вы должны это знать. Вы должны это чувствовать. Дайте подумать, сколько раз в день я разрываю Вашу прекрасную одежду, дорогую одежду мадам Скарпетты, доктора, адвоката, начальника. Я рву на Вас одежду и вонзаюсь зубами в вашу роскошную грудь, вы вздрагиваете и умираете от восторга...
— В этом есть какой-то смысл? — голос Бентона раздается, словно выстрел. — Мне неинтересно слушать эту порнографическую чушь. Чего он хочет?
Марино внимательно на него смотрит, затем переворачивает письмо. По вискам у него течет пот. Он читает то, что написано на другой стороне листа:
Я должен Вас увидеть! Вы не можете мне отказать, если только не хотите, чтобы умирали невинные люди. Конечно, не все люди невинны. Я скажу Вам все, что Вас интересует. Но я должен увидеть Вас лично, потому что я буду говорить правду. А потом Вы убьете меня.
Марино останавливается:
— Больше этой дряни тебе слышать не надо.
— Она ничего об этом не знает?
— Ну, — неопределенно отвечает Марино, — не совсем так. Я не показывал его, просто сказал, что получил письмо от Волчонка и что он готов говорить, если она придет к нему и если согласится сделать ему инъекцию.
— Обычно те, кто приводят в исполнение приговор — простые доктора из обыкновенных больниц, — задумчиво комментирует Бентон, никак не реагируя на слова Марино. — Ты пробовал нингидрин для определения отпечатков на листах? — он меняет тему разговора. — Это копии, я не могу по ним увидеть.
Нингидрин помогает увидеть отпечатки пальцев, реагируя на аминокислоту и окрашивая бумагу в темно-фиолетовый цвет.
— Не хотел портить письма, — отвечает Марино.
— А ультрафиолет? Или что-нибудь в этом роде, не повреждающее поверхности?
Марино молчит.
— Ты даже не проверил, действительно ли эти письма от Жан-Батиста Шандонне? Просто предположил? Господи!
Бентон закрывает глаза:
— Господи боже, ты приехал сюда,
