Самая-самая

Юлиус безразлично взирает на него. Матье ведет себя, как писатель, мечущийся в поисках дальнейшего развития сюжета.

Матье. Так. Не будем нервничать. Он ее любит. Превосходно! (Уже менее уверенным тоном.) Он ее любит… ее любит… А дальше? (К Двойничку.) Может быть, ты мне скажешь? Здесь нет ста дорог, а только две – или она его полюбит в свою очередь – и тогда это предел банальности, – или не полюбит, выставит за дверь – и фильма нет! Но это невозможно… (Складывает листки.) Неужели я написал все это напрасно… да и Гольденер торопит. Итак… он ее любит. (Начинает снова ходить по комнате, потом застывает на месте.) А если он решится на самоубийство? Да… но нужно, чтобы оно не удалось! Я не могу окончить фильм без него… А если он остается в живых, то мы возвращаемся на исходные рубежи: он ее любит. (Снова начинает ходить.) Черт побери! Черт побери! Я должен найти выход. Уже три недели я топчусь на одном месте: он ее любит, он ее любит, он ее любит, он ее любит. (Снова останавливается.) А если он ее никогда и не любил? (На мгновение задумывается.) Да нет! Глупости! Он ее любит… А если бы он ей не признался? (Бросается к листкам.) Нет! Он должен ей это сказать, и сказать в самый напряженный момент, вот так, перед уходом. (Снова мечется.) «Я вас люблю» – это хорошо! Это даже очень хорошо. «Я вас люблю». (Застывает на месте, с волнением.) Но зачем этому дураку надо было объясняться ей в любви? Разве я просил его заходить так далеко? Хотел свое усердие показать… или сам попался в собственные сети? Но тогда зачем ему было уходить и бросать меня на полдороге, когда все его чувства – у меня на кончике пера. Нечестно! «Я вас люблю» – и хлоп дверью! – исчезает. А я – расхлебывай. Не отдают себе отчета эти люди: быть персонажем – большая ответственность!

Звонит телефон.

(С угрюмым видом идет к телефону. В трубку.) Алло! Да это я… Дэвид! Я вам сто раз звонил. Вы откуда говорите? В пробке?… Ах, вы звоните из машины… Нет, Роксаны нет, но она с минуты на минуту должна появиться… во всяком случае, я не двинусь с места… Ах, вы ее хотите видеть… Да нет, это естественно. Вам, наверно, столько надо ей сказать… важного… Какая удача! А то я выдохся!.. Нет! Конечно, не появлюсь. Как всегда – невидимо присутствую!.. Да! Не бойтесь. Я все подготовлю, она вас впустит. И даст вам возможность объясниться… Нет! Не заткнет себе уши с первых слов… (Шепотом.) Вот и она! (Громко.) Положитесь на меня, как я на вас. Надеюсь, в ближайшее время созвонимся. До свидания. (Вешает трубку и улыбается Роксане, входящей на его последней фразе.) Гольденер звонил. Спрашивал, как со сценарием.

Роксана. И что ты ему ответил?

Матье. Правду. Что не двигается.

Роксана. Опять ни строчки?

Матье (отрицательно качая головой). Теперь надо надеяться только на чудо.

Роксана. Чудом ты, вероятно, называешь новое явление Дэвида народу?

Матье. Роксана, умоляю, пойми – я в тупике и без Дэвида из него не выберусь.

Роксана. Уж не хочешь ли ты, чтобы я ему позвонила: «Умоляю, дорогой, берите гитару и быстрее к нам – Матье срочно нужны ваши эксцентричные серенады, вам они удаются великолепно!»

Матье. Разве я это говорю? Я прекрасно понимаю, что после его признания в любви и трех недель молчания ты не хочешь, чтобы он подумал, что ты в нем заинтересована.

Роксана. Хоть это хорошо!

Матье. Но все же, если бы он вдруг вернулся, признаюсь…

Роксана. Теперь у него даже повода нет!

Матье. Как нет? Ведь он, уходя, сказал тебе такие слова…

Роксана. Сказал, но в возбуждении, в азарте игры, для красного словца. Он о них забыл, как только вышел на улицу.

Матье. Ты так думаешь?

Роксана. Ну, посуди, если бы не так, он бы уже объявился пусть и не сам лично, но послал бы письмо, телеграмму, цветы, позвонил бы…

Матье. Всякий другой так бы и сделал. Но Дэвид – не всякий. Вот почему я совсем не удивлюсь, если он вновь здесь появится.

Роксана. Вот именно! В любовной лихорадке, после безуспешных попыток вырвать с корнем мой облик из своего сердца.

Матье. И это очень возможно.

Роксана. Послушай, Матье, я допускаю, что Дэвид – не такой как все, но не сумасшедший же он!

Матье. Не вижу, в чем здесь сумасшествие, если он в самом деле любит тебя?

Роксана (подходя к нему). Не видишь?

Матье. Нет!

Роксана. Совсем не видишь?

Матье. Положа руку на сердце – нет!

Роксана. Я была бы очень польщена, если бы в тебе говорил просто мужчина, но, к несчастью, в тебе говорит писатель, который видит только то, что желает видеть. И это его устраивает.

Матье. Да вовсе нет! Я честно думаю, что такой молодой человек, как он, вполне может безумно влюбиться в такую женщину, как ты!

Роксана. Что ж, тем лучше! Я очень рада.

Роксана отходит, как бы желая прекратить разговор, но Матье хочет его продолжить.

Матье. Я вот думаю о другом: может ли такая женщина, как ты, влюбиться в такого мужчину, как он?

Роксана. И твое мнение?

Матье. У меня его нет. Ломаю себе голову.

Роксана. Да, я знаю, уже три недели. Увы. Ничем не могу тебе помочь.

Матье. Ну, а если он вернется…

Роксана. Разумеется, если он вернется…

Матье. При условии, конечно, что ты не укажешь ему сразу на дверь!..

Роксана. Ну конечно!

Матье…позволишь ему объясниться, рассказать о себе, словом, дашь ему возможность высказаться, чтобы лучше узнать его…

Роксана. Ну конечно!

Матье…и будешь держаться свободно, непринужденно – одним словом, не заткнешь себе уши с первых слов.

Роксана. Ну конечно!

Матье. Потому что только так можно узнать что-нибудь ценное…

Роксана…что можно было бы…

Матье. Что – было бы?…

Роксана. Что можно было бы… узнать, если он вернется.

Матье. Ах да, естественно! Но, в конце концов, если предположить, что он все-таки вернется… я могу рассчитывать на тебя?

Роксана. В каком плане? Сопротивляться его обаянию или – нет?

Матье. Как сердце подскажет.

Роксана. А если оно мне подскажет броситься в его объятия?

Матье. Но это же временно…

Роксана. А если я в них сгорю?

Матье. Ну, я-то вытащу тебя из огня. Правда, я больше чем уверен, что этого не случится. Иначе бы я тебя не просил о помощи.

Роксана. Я тебе верю. Ты мне говорил, что хочешь проложить новую тропинку в стране любви. И тебя