верстах в полутораста. Нельзя дать им соединиться, понимаешь?
Файхо кивал.
— Ну вот. Возьмешь своих разведчиков и один пулемет и двинешь к Амуру. Бинокль тебе дам, настоящий. Постарайся взять пленного. Если заметишь, что Мизинов начал переправу — мигом пошли ко мне конного. Двух лошадей возьми. Понял? Да не вздумай показаться на глаза Мизинову. Если ты его запомнил, то он тебя, я уверен, тоже. У фронтовых офицеров глаз наметанный.
И Файхо с небольшим отрядом в тринадцать человек выступил к Амуру. Подошли они к реке в тот момент, когда бойцы Мизинова входили в село Верхнее Тамбовское. Из-за реки в бинокль он видел, как в улицы втекают длинные обозы, как скачут всадники, как стройными группами идут бойцы. Так много солдат Файхо еще не видел в своей жизни. Хорошо знакомое ему чувство удивления вновь охватило его. Только если прежде это было удивление от подстреленного кабана или лося, то теперь удивление вызывали огромные скопища живых людей. Он никак не мог представить, чтобы столько народу собралось воевать. В его тесном мирке воевали малым количеством — самое большее, когда лучшие воины племени уходили на битву с бойцами вражеского племени. Но их, как правило, было немного — пять-семь самых сильных и выносливых. А тут — такая длинная колонна войск в одном только селе! Струд как-то сказал ему, что весь Дальний Восток охвачен войной. Сколько же тогда народу воюет в этой войне? Файхо даже страшно было представить такое количество солдат. А считать дальше сотни он не умел.
Его разведчики притаились на противоположном от села берегу Амура и стали наблюдать за происходящим. Им повезло: около полудня разведчики увидели, как от противоположного берега отчалила лодка, в которой сидели пять человек. Было ясно, что эти люди, преодолев реку, углубятся в тайгу. А раз так — значит подчиняться будут законам тайги, которые Файхо знал с детства. Струд сказал, что они пойдут к озеру Эворон. Значит — пойдут именно тем путем, которым пришли сюда они. Это был самый лучший и удобный путь к озеру.
Оставив в засаде одного из бойцов с лошадью, привязанной в овражке, Файхо собрал отряд и ускоренным темпом двинулся обратно. Он смекнул, что самое удобное — держаться чуть впереди белых. В настоящем положении это означало отступать. Так он и держал противника двое суток в неведении, что за ними из-за каждого куста наблюдает по меньшей мере одна пара очень зорких глаз.
А когда своим таежным чутьем понял, что пришла пора хватать дичь — устроил белым засаду возле небольшого утеса вблизи эворонских болот…
Но вместо отряда Струда Файхо застал в лагере лишь одного связного. Тот сказал парню, что весь отряд по приказанию Острецова спешно выступил на север Кербинского склона. Забрав пленного и связного, Файхо с разведчиками что есть мочи поспешил вдогонку за Струдом.
12
— Ваше превосходительство, к вам курьер от капитана Белявского! — часовой вошел в штаб и щелкнул каблуками.
Мизинов настороженно посмотрел на Яблонского, но в лице начальника штаба светился восторг.
— Бог ты мой! — не сдержался он. — О таком успехе можно было только мечтать!
— Где он? — сдержанно спросил у часового Мизинов.
— Их благородие чаю попросили с мороза, долго добирались, — ответил тот.
— Он один?
— Так точно, один, ваше превосходительство!
— Пусть согреется. Потом пригласите! — сухо приказал Мизинов. Часовой вышел.
— Ну что, Александр Петрович, нежданно-негаданно? Удача сама в руки идет? — Яблонский откровенно радовался.
— Подождите радоваться, Евгений Карлович, — нахмурился Мизинов. — Меня это немного настораживает. И где наши разведчики, которые по всем подсчетам должны были вернуться утром?
— Простудились от здешних ветров. Встретили красных и были ранены… Да мало ли что могло случиться, Александр Петрович!
— Случиться могло, действительно, что угодно. Но что именно случилось?
— Вы полагаете…
— Евгений Карлович, мы, можно сказать, в тылу врага, — оборвал начальника штаба Мизинов. — Следовательно, обязаны, вы понимаете —
— Да, вот, — Яблонский похлопал по кобуре.
— Присядьте за стол, револьвер положите в ящик и не закрывайте его.
— Слушаюсь, — Яблонский сел за скромный письменный стол, раздобытый старостой для нужд штаба, открыл ящик, положил туда наган, сам сел на стул и настороженно смотрел на Мизинова.
— Вас не удивляет, что посыльный первым делом попросил чаю? — спросил Мизинов.
— Замерз с дороги человек, понятное дело, — оправдывался Яблонский.
— Не в традициях русской армии посыльному чаи распивать, не доложивши о деле, ведь так? — спросил Мизинов.
— Так-то так, Александр Петрович, но ведь они уже и не офицеры в полном смысле слова, сколько лет в тайге, другие привычки появились…
— Офицер всегда остается офицером, — возразил Мизинов. — И как он может быть им в «полном» или не в «полном» смысле слова? Я, по-вашему, в каком смысле офицер? — уже мягче и с улыбкой спросил он.
— Ну, зачем вы так, Александр Петрович! — было заметно, что Яблонский обиделся.
— Простите, Евгений Карлович, — извинился Мизинов. — В мыслях не было укорить вас в чем-то. Но вы поймите, что у нас около трех тысяч бойцов, и каждый из них на вес золота. Поистине, под нашим с вами руководством собрались, наверное, самые лучшие офицеры России. Цвет белой мечты, ее рыцари, уж простите мне такой затертый эпитет. Но он наиболее верно объясняет то, ради чего мы все еще не сложили оружия в этой борьбе. Офицер — он всегда офицер, в бою, в походе, на отдыхе, с женой и детьми. Всегда офицер! И как офицер постоянно думает о приказе… А этот — чай пить… Впрочем, посмотримте, Евгений Карлович, возможно, я слишком резок.
В дверь постучали.
— Войдите!
Двери распахнулись, и в комнату, грохоча сапогами, вошел среднего роста молодой подпоручик с планшетом через плечо.
— Господин генерал-майор! По личному поручению от капитана Белявского подпоручик Лукин! — козырнул он.
При первых его словах Мизинов насторожился и посмотрел на Яблонского. Тот пристально глядел на порученца. Им сразу же стало понятно все. Оглядев фигуру офицера, Мизинов нашел, что шинель на нем сидит мешковато, не по росту. Отдав честь, подпоручик так и стоял с протянутым планшетом — даже не вытащил оттуда письмо.
— Подпоручик, вы который год воюете? — первым спросил Яблонский.
— Так с восемнадцатого в тайге, — смутился порученец.
— А в германскую воевали, позвольте полюбопытствовать? — продолжал начальник штаба.
— Воевал… На Юго-Западном у Брусилова… А почему, собственно?..
— Да потому, ваше благородие, — перебил его Яблонский, — что как воевавшему у Брусилова вам должно быть прекрасно известно, что при личном докладе к генералу обращаются не по чину, а словами «ваше превосходительство»! И пакет вынуть из планшета и передать в руки! Не так ли? Или я что-то напутал?
Мизинов и Яблонский испытующе смотрели в лицо гостя. Тот заметно потерялся, покраснел, как-то неловко развел руками и вымолвил:
— Так ведь, ваши превосходительства, простите, конечно, но таежная война — она из тебя всю
