почти невозможно! — возразил Татарцев.
— На лошадях, ротмистр, и впрямь сложно, — улыбнулся Мизинов. — А вы спешенным порядком, сейчас ведь нет необходимости заниматься вольтижировкой[68].
Офицеры рассмеялись.
— Александр Петрович, — спросил Яблонский у Мизинова после совещания. — Что нам делать с вашим гостем?
— Пусть придет в себя, — спокойно ответил генерал. — Голова у него плохая, нечего зря волновать человека.
— Человека? — удивился Яблонский. — Но ведь этот, как вы говорите, человек пришел, чтобы убить вас!
— Мы еще этого не знаем, — возразил Мизинов. — Поправится — я обязательно поговорю с ним, решу, как быть, а вам первому сообщу о своем решении.
— Ждать… Не опасно ли? Он хоть и под охраной, но все же кто его знает…
— Не беспокойтесь, Евгений Карлович, он не убежит, — твердо промолвил Мизинов. —
Так и проходило время — в отдыхе, в работе и вместе с тем в смутном ожидании неведомого грядущего. В том, что это грядущее будет суровым, если не гибельным, не сомневался никто.
2
Начало года ознаменовалось в Приамурье лихорадочной подготовкой обеих враждующих сторон к решительному сражению. Войска Восточного фронта НРА сгруппировались на Инском укрепленном плацдарме. Белые укрепились на Волочаевском оборонительном рубеже.
Четвертого числа Инская группа НРА повела первое наступление на Волочаевку.
Красные планировали, наступая вдоль Амурской железной дороги, сбить передовые части противника у станции Ольгохта и ворваться в Волочаевку на рассвете следующего дня. Правой обходной колонне в составе кавалерийского полка, одного батальона стрелков и двух орудий приказали наступать вдоль Амура в направлении станиц Луговая и Верхне-Спасская с задачей выйти утром в тыл волочаевской группировке противника с юга. На третьем ударном направлении действовали партизанские отряды. Основная идея плана была в том, чтобы одновременным ударом с трех сторон разбить противника у Волочаевки и, отрезав ему пути отхода, окончательно уничтожить его и занять Хабаровск.
И вот наступление началось. Передовые части красных, несмотря на упорное сопротивление белых, ворвались-таки в Волочаевку, но, не дождавшись подкреплений, были отброшены. Партизаны, не встретив противника, простояли весь световой день на одном месте, и лишь к вечеру подошедший из Хабаровска бронепоезд белых вынудил их отступить к реке. Первое наступление на Волочаевку оказалось для красных неудачным.
Главком НРА Блюхер разгневался и приказал не проводить наступлений без основательной подготовки. Но времени приготовиться противник не дал, и учиться пришлось в боях. Через несколько дней после первого штурма Волочаевки отряд белых в составе трех полков общей численностью до тысячи штыков и сабель начал наступать на казарму, расположенную в нескольких километрах западнее станции Ольгохта. Там находился в охранении лишь один батальон стрелкового полка. Одновременно для обхода с севера ударила другая группа белых численностью до пятисот человек. Наученные толковыми командирами-красноармейцами, красные не дрогнули и перешли во встречное наступление, направив по флангам конницу. Белые потерпели поражение и отошли.
А партизаны в ту же ночь совершили дерзкий налет на Хабаровск. В штабе Молчанова, помещавшемся на окраине города, всполошились. Викторин Михайлович (тощий, кожа да кости) и бледный от волнения и недосыпания, влетел в аппаратную, кинулся к юзу[69] и нервно продиктовал оператору приказание под Волочаевку: срочно снять два полка и направить к Хабаровску. Но партизаны спокойно ушли в леса, оставив на подступах к городу около восьмисот убитых солдат и офицеров противника. А по пути привели в негодность батарею белых, захваченную ими на одной из улиц.
На амурском направлении части Молчанова серьезно беспокоила кавалерия красных, создавая угрозу тылу белых. Чтобы обезопасить себя и обеспечить левый фланг волочаевской позиции, Молчанов решил выбить конников на юго-запад, изолировав ее от Инской группы. Для этого он задействовал Пластунскую бригаду и конный Амурский отряд общей численностью около тысячи человек с семью пулеметами и двумя орудиями. 23 января Пластунская бригада повела наступление двумя колоннами. На ее пути встали отдельные части Троицкосавского кавалерийского полка, которые после двух часов упорного боя начали постепенно отходить на запад. Но тут подоспели главные силы полка.
Развернувшись под прикрытием артиллерийского огня, они двумя спешенными эскадронами завязали бой с фронта, а остальными силами в конном строю предприняли обход правого фланга врага и атаковали. Не выдержав стремительного удара, белые начали отходить на Верхне-Спасскую, неся большие потери от преследовавшей их конницы. Кавалерия НРА уверенно постигала искусство ведения маневренного боя.
25 января белые попытались обезопасить свой правый фланг от партизан в районе деревни Восторговка. Однако и это не удалось. Партизаны Шевчука втянули белогвардейский отряд в уличный бой и ударами по флангу и тылу отбросили его.
Командиры Народно-революционной армии Дальневосточной республики, большая часть которых была командирами Красной Армии, упорно улучшали боевую слаженность частей, обучали бойцов НРА взаимодействию пехоты с артиллерией, бронепоездами, конницей. К концу января инициатива на фронте окончательно перешла в руки Народно-революционной армии. Она готовилась к крупному наступлению на Хабаровск и Приморье.
3
Суглобов сидел перед Мизиновым на краешке низенькой лавки возле печи. Генерал расположился напротив, на тесаном табурете у стола с остатками ужина. Покормив гостя, Мизинов предложил ему поговорить откровенно. Был вечер, бойцы расположились на ночь по избам и конюшням, коротая остаток дня за стиркой, игрой в карты или разговорами о будущем. За ужином Суглобов стыдливо опускал в глаза в тарелку, жегся, торопливо хлебая горячий суп из миски, проглотил несколько кусков жареной лосятины, а от чая и вовсе отказался. Его голова потихоньку пришла в норму, зрение восстановилось, но он упорно не желал смотреть Мизинову в глаза, пряча взгляд в своих руках и коленях.
Мизинов попросил оставить их одних, даже за дверями не выставил часового. Странно, но он почему-то проникся к гостю не понятным ему самому расположением. Ему по сути было очень жаль этого заблудившегося человека, всю свою жизнь отдавшего химерическим идеям и авантюризму. И вот, похоже, этот человек и сам понимал, что его жизнь подошла к своему рубежу, и на что она потрачена?
— Вы очень изменились, — заговорил Мизинов. — Мы не виделись с вами с марта двадцатого, почти два года. С тех пор вы как-то посерьезнели, мне кажется. Или я не прав? — и он пытливо заглянул Суглобову в глаза.
— Вы позволите закурить? — вместо ответа проронил Суглобов.
— Да, конечно, извольте, — Мизинов протянул ему пачку папирос «Крем». Суглобов покосился краем глаза и ниже прочитал: «Не табак, а сливки. Четверть фунта сорок коп. Табачной фабрики А.Н. Шапошникова. С-Петербург. Продается везде».
— Не лучшие, однако, — скривился он, но пачку взял, вынул папиросу и прикурил, пустив дым себе под ноги.
— Ну, уж, как говорится, чем богаты, не обессудьте, — снисходительно пожал плечами Мизинов. — В походах да боях и эти хороши. Так, может быть, поговорим? Что вы все увиливаете от разговора?
