Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»

— Во время войны боезапас возили только в рубке или на крыше тоже?

— Я не знаю, как это делалось у танкистов, у нас были специальные стеллажи, дополнительно еще снаряды клали под ноги.

— А наверх?

— Наверх мы снаряды никогда не клали.

— Снарядов-то мало было, всего 20–22.

— Нам этого боезапаса вполне хватало.

— Какие чаще снаряды использовали: осколочно-фугасные, бетонобойные или бронебойные?

— Бетонобойные снаряды применяла авиация. У нас а комплекте таких не было, мы пользовались осколочно-фугасными и бронебойными.

— Какие были взаимоотношения внутри экипажа?

— У нас в экипаже были русские, украинцы и один узбек. Отношения были самые хорошие, дружественные. Каждый всегда приходил друг другу на выручку. Видишь, что кто-то не успевает что-то делать, значит, помогаешь ему. Мне, допустим, помогали снаряды таскать и загружать. Что такое дедовщина, об этом мы и слыхом не слышали. По званиям выходило так: командир машины — лейтенант, механик-водитель — младший лейтенант, наводчик — старшина, замковый — старший сержант, и сержант — заряжающий. У нас рядовых не было, все были при звании.

— Замковый, это кто? Это радист?

— Нет, не радист. Радист — это командир машины. У пушки замок, дело замкового открыть этот замок, а мое дело затолкать и закрыть его.

— Кто ходил за едой?

— Ходили все по очереди. Офицеры питались отдельно от нас, им давали спецпаек. А мы питались как придется. В большинстве случаев кухни даже не было, питались трофеями. У нас в машине, допустим, стоял ящик галет, сверху прямо на машине валялся мешок сахарного песку. Утром встанешь, котелок сахарного песка с галетами рубанешь, и целый день есть не хочется (смеется).

— Кухня не поспевала за вами или почему ее не было?

— Не то что не поспевала, мы просто как-то не стремились к ней. Доппаек у нас был, а так самому долго, что ли, костер развести?

— Задача наблюдать вместе с водителем у вас была?

— А как же. Во время марша обязательно нужно наблюдать, помогать водителю. Во время боя, это уже другое дело, тогда уже смотреть по сторонам некогда было. Главная задача была как можно быстрее зарядить орудие.

— Где вы располагались во время марша, на трансмиссии или где-то в другом месте?

— Я находился в машине. У пушки было специально оборудованное сиденье, там я сидел, как на своем рабочем месте.

— ДШК на крыше стоял?

— Нет, не стоял. Наша самоходка была без пулемета на крыше.

— Получали ли вы какие-нибудь деньги?

— Да, каждый месяц я получал 120 рублей. Дополнительно к этому нам платили за гвардейский знак 23 рубля, столько не платили ни за один орден. А вот за подбитые танки нам не платили.

— Какие были отношения с мирным населением на территории Пруссии?

— Первое время мы абсолютно никого не видели. Когда мы вошли в Кенигсберг, начали появляться первые беженцы. Где-то впереди им перерезали дорогу, и они возвращались назад. Ничего такого особенного не было, они к нам по-хорошему относились, и мы к ним так же. Но конфликты были. Я затрудняюсь сказать, кто этим делом занимался, но беженцев вырезали целыми семьями. Они думали, что это мы делаем, но наши такими делами не занимались. Как-то мы зашли в усадьбу, там была семья: мужчина, пожилая и молодая женщины и двое детей. Все они были убиты выстрелами. Кто это сделал, трудно сказать.

— У вас к немцам какое было отношение?

— Я с ними лично не контактировал. Могу только сказать, один раз увидел немца молодого, убитого. Посмотрел и думаю, что ему нужно было? Жизнь только начинается, а он вот лежит мертвый. Ненависти к ним не было, но мы знали одно: если в бою мы его не убьем, то он убьет нас.

Доставалось нам от них, кстати, крепко. Я помню один момент наступления перед Черняховском. К закату мы подъехали к этой деревне, но в нее не вошли, машины зарыли на околице. Ночевали мы даже зимой обычно на улице, прямо под машинами — натащим сена, сверху укроем плащ-палатками. Вот и в этот раз командир машины мне и замковому говорит: «Сходите в сарай, принесите сено». Сарай был метров 50 длиной, с сеном, соломой. Пошли мы туда, только взяли сено, тут все и началось. Откуда они взялись, эти немцы, непонятно, повсюду стрельба. Все бегут, одни сюда, другие туда, не поймешь ничего. Мы быстрее взяли сено в охапку и пошли туда, где наши машины. Окопались мы там капитально, кругом рвы. Ночь просидели. Утром смотрим, а наших никого нет. Мы тут одни стоим, только по рации говорят: такое-то орудие, стрелять по такой-то цели, огонь. Потом наши пошли вперед, и мы остались уже у нас в тылу. В месте прорыва немцы здорово укрепились. В минном поле саперы делали проход, шириной что как раз машина проходила. Первая самоходка прошла, вторая прошла, а мы на полтрака влево взяли и нарвались на мины. В борту дыра такая, что я пролезть мог. Командиру машины задницу как топором отрубило, наводчику ноги оторвало. Механика-водителя насмерть, а я со стороны взрыва был, взрывная волна пошла не прямо, а на механика водителя.

— Вы от пушки слева были?

— Да, я сидел с левой стороны, а мина взорвалась под стеллажом. Первое время после взрыва я ничего не слышал, ощущение такое, как будто весь в огне. Из уха течет кровь, левая половина икры вся в земле, гари и копоти. Первая мысль была: ну все, отвоевался. Минут через 10–15 начал немножко приходить в себя, стал слышать на одно ухо. Привели меня в санчасть, оказалось, у меня лопнули барабанные перепонки. Впоследствии я демобилизовался, так закончилась для меня война.

Аматуни Ашот Апетович, Герой Советского Союза

Я родился 23 декабря 1923 года в семье рабочего в городе Ленинакане, который носил это почетное название почти семьдесят лет. Отец всю свою жизнь работал плотником — почти 65 лет, из которых около трех десятков лет работал в ленинаканском вагонном парке. Отец был очень принципиальным и