говорит, — я тебе верю». Прекратилось все. Но подначивали нас потом долго. Наши девчонки бригадные, санитарки, телефонистки туда же. Раньше, бывало, поглядывали, мы же парни молодые, видные, а сейчас стали нос воротить. Война войной, а молодость брала свое. И офицеры, и солдаты, когда предоставлялся редкий случай отдыха, не упускали возможности где-то погулять или завести роман. Ходили и в подобные заведения.
И в бригаде случались романы. Служила у нас одна красивая дама. Мы обычно перед атакой разные варианты боя проговариваем с офицерами в комнатных условиях. Однажды провожу такую летучку в батальоне. В перерыве подходит она:
— Товарищ комбат, вот интересно, у нас столько девчат в бригаде, неужели вам ни одна не нравится?
Ну, я в почете там был. Комбат есть комбат. К тому же молодой, симпатичный.
— Почему, — говорю, — не нравится? Нравится.
— Вы мне скажите кто, я ей передам, она сама к вам придет.
— Знаешь, Шура, я бы тебе сказал, да народу много, стесняюсь.
Она настаивает.
— Так это ты, Шура!
Захохотали все, а она улыбается: поздно, товарищ комбат. Кто-то у нее уже был.
— Вот видишь, — говорю, — до войны мне с девушками тоже что-то не везло.
В десятом классе одна симпатичная была. Я неплохо учился и помогал ей по математике. Говорю: хочу предложить тебе хорошую дружбу на всю оставшуюся жизнь. А она: знаешь, чтобы с девушкой гулять, надо себе на штаны уметь заработать. У отца семья большая была, он кормил семь человек, да и вообще с одеждой тогда трудно было. Грубо я ей тогда ответил. Ладно, говорю, ищи свое счастье в штанах.
Вот я Шуре и рассказываю: одна отказала из-за штанов, вторая, когда лейтенантом был. А что лейтенант? Тонкий, звонкий и прозрачный. Двадцать лет человеку. Она мне сказала: ты еще зеленый, как стручок, возмужай, тогда и за девками поухаживаешь. Вот и второй случай. И теперь, говорю, неладно, опоздал.
Ну, я ей специально так сказал, пошутил. Потом продолжаю: вот война закончится, я этот вопрос как-нибудь решу сам, без адвокатов. А пока занимаемся войной, вопрос закрыт. Этот анекдот потом пошел по бригаде гулять.
После короткого отдыха бригада двинулась дальше. Особо запомнился переход через Трансильванские Альпы. По мне, лучше бой провести, чем идти на танке по этим горам. С одной стороны пропасть, метров двести, с другой — отвесная скала до небес, и узенькая дорожка между ними. Одно неверное движение, и танк полетит в пропасть. Шли буквально пешком. Командиры танков постоянно выскакивали из машин, чтобы по сантиметру координировать действия механиков-водителей. Бывало, траки нависали над бездной. Довелось проходить по подвесному мосту через пропасть. Альпы — это суворовские места, но он-то ходил здесь с пехотой! Нервное напряжение трудно передать. Когда прошли горы, здорово полегчало на душе.
После перехода через Альпы наша танковая бригада получила возможность около двух недель отдохнуть на румынской станции Дева, в резерве корпуса. Это был большой, густонаселенный поселок. Многим танкам был нужен ремонт. Восстанавливали в основном ходовую часть. После длительных переходов по всем этим румынским серпантинам, на жаре выходили из строя, разваливались резиновые бандажи колес. К тому же в моем батальоне были танки с 85-мм орудиями, они тяжелее 76-миллиметровых. Нагрузка на ходовую часть очень большая. Туда нам везли колеса, балансиры, траки. Делали капитальный ремонт техники. Экипажи, ничем не занятые, вдали от постоянной смертельной угрозы, расслабились. Даже мы, командиры, от безделья иногда загуливали, выпивали. Здесь произошел неприятный случай, о котором я не люблю вспоминать. Однажды, под хмельком я возвращался из соседнего поселка в расположение части. По дороге увидел перевернутый грузовик мотострелков нашей бригады. На земле без движения лежали пять или шесть раненных при аварии солдат. Между ними с безучастным видом шатался зампотех мотострелкового батальона. Я выскочил из машины и бросился к нему, громко возмущаясь его бездействием. Зампотех, как и я, капитан, тоже был «под мухой». Ни слова не говоря, он развернулся и хорошенько дал мне по уху.
Я, конечно, вскипел, схватился за кобуру и вытащил пистолет. Капитан, даже пьяный, видно, понял, что сморозил большую глупость. И, недолго думая, бросился бежать. Не знаю, чем бы закончилась эта история, если бы я выстрелил в него. Из пистолета я с десяти шагов попадал на спор в монетку. Слава богу, в последний момент что-то заставило меня поднять руку и выстрелить пару раз выше его головы. Возможно, это спасло жизнь нам обоим.
Свидетелей этого скандала было много, и замолчать его начальство бригады не могло. Дело о стрельбе дошло до командира корпуса, генерала Говоруненко, который лично снял меня с командования батальоном. Свой батальон я сдал заместителю, капитану Задорожному. Комбриг вначале поставил меня заместителем командира третьего батальона Грищенко, а потом выделил «Виллис» с водителем и отправил по маршруту бригады назад, до Бухареста, собирать отставшие танки. С тяжелым сердцем я отправился исполнять приказ. Капитан Задорожный в быту был хороший, веселый парень, мог анекдот рассказать, но в бою проявил себя не лучшим образом. На мой взгляд, он, опытный офицер, оказался трусоват. Вместо того чтобы оценивать обстановку на месте, маневрировать, командовать батальоном наконец, он в первом же бою безоглядно погнал ребят вперед, сам при этом оставаясь в безопасности. Поэтому в очередном наступлении при взятии крупного стратегического узла Арад 1-й батальон понес значительные потери.
Меня снова вызвал Говоруненко: надрался, набегался? Иди, принимай у Грищенко третий батальон. Самого Грищенко отправили командовать первым батальоном, вместо Задорожного. Вторым батальоном в то время командовал мой друг, хороший боевой офицер Коля Матвеев. Позже, уже в Пеште Николай нелепо погиб в автомобильной аварии. Не справился с управлением автомобилем, и машина упала в канал.
Под Арадом вместе с нашей бригадой действовал полк румын. Вояки они, конечно, плохие. Подгонять их приходилось постоянно. Иной раз палку хотелось взять и треснуть их полковника по голове, чтобы обеспечил выполнение приказов. Очень трусливая публика. Только по ним пальнут, они уже приуныли. А если, не дай бог, кого убили — все, стереги, чтоб не разбежались. Это не мы, русские Иваны. Если мне поставили задачу быть на заданном рубеже в такое-то время, я знаю, что я там буду. На карачках приползу, но буду! Комбриг звонит:
— Где находишься, задание выполнил?
— Так точно.
— Закрепиться на рубеже, ждать дальнейших указаний.
И, бывало, неделями не видишь его, только по рации слышишь, или офицер связи с приказом приедет. Вся ответственность на тебе, а ты пацан 22-летний. Так-то.
В Араде наша бригада освободила большой лагерь советских военнопленных. Так получилось, что среди освобожденных оказался некий капитан Саркисян из нашей же бригады. Он попал в плен к немцам давно, под Воронежем, когда меня в бригаде еще не было. Наши «старички» его узнали, и Чунихин взял его в бригаду, назначив моим заместителем. Через некоторое время я пошел к комбригу и попросил Саркисяна из моего батальона забрать.
Чунихин спрашивает: «Почему?»
Говорю: «Во-первых, он меня старше лет на пятнадцать. Во-вторых, я просто ему не доверяю, он всю войну в плену просидел. В-третьих, вмешивается туда, куда ему не следует. Приказы мои корректирует. Я отдал приказ — будь добр исполняй, а корректировщики мне не нужны».
Забрали его во второй батальон к Коле Матвееву. После Колиной гибели вторым батальоном командовал узбек, капитан Джумин. Славный веселый парень, настоящий артист и хороший боевой офицер. Тоже погиб, до обидного нелепо. Бригада спускалась к дороге на берегу Дуная по крутому горному склону, обойти его было невозможно. Все спустились без проблем. Джумин сел на броню, спереди. Или механик резко тормознул, или на какой-то кочке, он упал и попал головой прямо под траки. После этого несчастного случая командиром второго батальона поставили Саркисяна. Так он и закончил войну комбатом. Но после войны мне рассказывали, что его арестовали за какие-то грехи в плену, вроде как он сотрудничал с немцами.
После Арада с боями пошли на Тимишоару, потом на Сегет, это уже Югославия. После Сегета
