эту фотографию напечатала одна из центральных газет. По-моему, «Красная звезда». Оказалось, этот фашист занимался казнями советских людей в городе Вележе Смоленской области. Так с крестом и напечатали.
Расстановка сил вокруг Буды, западной половины Будапешта, напоминала слоеный пирог. И мы, и немцы маневрировали на небольших расстояниях, 3–5 километров, постоянно соприкасаясь. Боевая обстановка менялась ежечасно. 31 декабря, под новый 1945 год бригада находилась в районе Комарно, на границе Венгрии и Чехословакии. По радио я принял приказ выдвинуть батальон по дороге вдоль Дуная. Через некоторое время приказ «остановить движение». Ночь, колонна стоит. Подошел с бутылочкой коньяка Вано Васадзе: «Командир, Новый год. Давай отметим!» Кстати, Васадзе в батальоне только мне разрешал называть себя Вано. Остальные звали его по имени-отчеству, Иван Константинович. Очень гордый человек, сейчас живет в Тбилиси. Собрались еще офицеры, разлили, выпили, поздравили друг друга с праздником. Скоро подъехал офицер связи из штаба бригады. Новый приказ гласил: «Вернуться на исходную точку и выдвигаться по другой дороге». Тут только я понял, что мы попали в окружение.
Немцы предприняли контрнаступление, и бригада оказалась в немецком тылу. Утром движение батальона вновь остановилось. Пришли разведчики, сообщили, что на дороге засада, видели два «Тигра», нацеленные на дорогу, по которой мы идем. Местность не позволяла развернуть батальон или маневрировать. А на дороге, по одному, они нас быстро бы пожгли. Почти весь день мы протоптались на месте. Ситуация сложная, информации о противнике нет. Тут же мы стали свидетелями гибели нашего «ила». Самолет летел над нами с огромной дырой в крыле. Я даже поймал его по радио. Летчик просил своего напарника прикрыть его сзади. Через мгновение самолет сделал крен и врезался в землю в паре километров от нас.
К исходу дня нашли проход на высоту, которая находилась слева от нас. Высота вся поросла мелкими, но частыми деревьями. Я на своем танке вышел на вершину, туда же вскоре подъехал комбриг. Чунихин залез ко мне в танк, связался с командованием корпуса. Те указали ему направление выхода, в четырех километрах отсюда через железнодорожный переезд, дальше двигаться на Сомор. Комбриг с частью танков уехал, приказав выдвигаться следом. Через какое-то время смотрю — внизу по дороге едет немецкий обоз, и пехота колонной идет. Один фриц сидит на телеге и весело наяривает на губной гармошке. Тут уж я дал волю чувствам! В моем распоряжении еще оставалось с десяток танков и две СУ-85. Командую: заводи! Отутюжили этот обоз на славу. Немцы, кто жив остался, разбежались.
Ночью вышли к деревне, и немец за нами по пятам подошел. Я с экипажем находился в большом деревенском доме, когда в него попал снаряд. Соседнюю комнату разнесло, у нас, к счастью, никто не пострадал. Мы успешно вышли к Сомору и соединились с пехотными частями. Потом была тяжелейшая, но успешная оборона в районе Сомора. Немцы рвались пробиться на помощь окруженной нами группировке под Будапештом. Поднасели на нас они, конечно, здорово. Сам Сомор был расположен крайне невыгодно для обороны. Деревня в одну улицу, вытянулась на два километра на косогоре. Внизу — большое ровное плато, с другой стороны высокая гора. На краю деревни стояло наше боевое охранение, усиленное одним танком. За охранением расположилась батарея отдельного 1000-го истребительно-противотанкового полка корпусного подчинения, а в центре деревни стояли остатки моего батальона.
Ночью поднялась беспорядочная стрельба. Прибежал автоматчик, кричит: «Немцы в деревне!» Немецкие танки атаковали Сомор при поддержке власовской пехоты. Танк боевого охранения, не вступая в бой, сбежал в сторону, по равнине. Этим он подставил под удар артиллеристов. Немцы и власовцы быстро разгромили батарею, перебили прислугу. Тут уже подключился к бою наш батальон. Когда начался шум, я выскочил из дома без полушубка, а на улице все-таки зима. Вижу, идет танк, сзади «ведра» горят. У немецких Т-4 выхлопные трубы сзади были, похожие на ведра. При движении они раскалялись, в темноте становились красными. Вернулся в дом за полушубком, смотрю, в окно с другой стороны дома уже лезет фашист. Автоматчики просочились в центр. У меня пистолет был наготове, я его застрелил. Вместе с нашими десантниками отбили пехоту. В центр их пробралось немного, человек десять. Пришел приказ оставить эту деревню и закрепиться в районе Жембека, ближе к Будапешту. Рано утром мы вышли на указанную высоту. Начинало рассветать. Сумрачное зимнее утро. Буквально в 50–100 метрах перед собой обнаружили три немецких танка. Немцы нас пока не заметили, и мы несколькими залпами подожгли их. Через сутки я передал этот участок подошедшим артиллеристам и пехоте. Батальону было приказано выдвинуться на два километра северо-западнее и держать оборону там. Новая позиция тоже оказалась удобной для обороны.
В двух километрах мимо занимаемой батальоном высоты пролегала дорога на Жембек и дальше на Будапешт. Со стороны Жембека ее закрывали наши пехотные части, а мой батальон имел возможность бить наступающих по дороге немцев в правый фланг. Большой кусок дороги между двумя возвышенностями отлично просматривался и простреливался нами. Мы вышли на позицию и увидели медленно движущуюся на Жембек танковую колонну противника. Головные танки уже спрятались за гору, а хвост — около двадцати машин, был у нас в прицеле. Весь мой батальон насчитывал к тому времени 5–6 танков и одно самоходное орудие. Мы немедленно открыли огонь. Фашисты запаниковали. Их танки пытались развернуться или объехать уже горящие машины, а мы тем временем их расстреливали. Немногим немцам удалось уйти, но больше десятка подбитых танков осталось гореть на дороге. Сделав несколько безуспешных попыток прорваться на помощь осажденному Будапешту, немцы понесли большие потери от наших танков и артиллерии и прекратили атаки с этого направления. 1-й и 2-й батальоны нашей 170-й танковой бригады в это время также отражали жестокие удары. Они дрались в десятке километров от нас, юго-западнее Будапешта. Фрицы рвались на их позиции со стороны Секешфехервара.
После этой карусели вокруг Будапешта у меня в батальоне оставалось три исправных танка. Я отдал их в бригаду и поехал принимать новые машины в Пакш. Укомплектовав там батальон, мы еще успели поучаствовать во взятии Буды. Правда, в город не входили, только на его окраину — Будафок. Оттуда поддерживали наступающие войска огнем танковых орудий.
Под конец войны мы уже обнаглели, часто лезли туда, куда вроде можно и не ходить. Опыт большой, нахальства и энергии много. Ни в коем случае не оставить немца в покое, обязательно пойти, раздолбать его. Солдат ведь уже другой пошел, не как в сорок первом. Там мы шли с опущенными ушами, а здесь с поднятой головой.
Раз в Венгрии оставалось в батальоне пять танков. Сидим, курим за моим танком, слышим, за горкой немцы шумят, что-то чинят. Говорю: «Пошли в атаку, прижимайтесь ближе к лесу, он вокруг горки был». Мы пошли вдоль леса, а один наш на горку сунулся, сразу 105-миллиметровый снаряд в него, танк взорвался. Такой отличный экипаж был! А мы вокруг обошли, вышли в тыл к немцам. Шесть танков сожгли и «Артштурм» — самоходку. Я на нее выскочил и подбил. Фрицы самоход бросили, начали выскакивать буквально в тридцати шагах, мы их всех перестреляли до единого. Потом залез в этот «Артштурм», посмотрел, все у него работает, развернул в немецкую сторону, еще и выстрелил разок.
За сожженные вражеские танки нам давали деньги. Командиру танка и механику по тысяче, остальным членам экипажа по пятьсот рублей. И я получал деньги. Пока воевали в Советском Союзе, все причитающиеся мне суммы я отдавал в Фонд обороны. Многие так делали. Патриотизм был мощный. Позже, уже в наступательных боях, просил начфина перечислять деньги родителям. Отец говорил, что получал. Как учитывали уничтоженные танки? Учетчиков там много было. Сзади шли. В наступлении, на поле боя все видно, как на картинке, кто сжег, как сжег. Не с доклада, мол, я уничтожил танк, нет. Вот он стоит, горит. За всю войну я уничтожил 23 танка и самоходки. Не один, конечно, с экипажем.
Перед наступлением на город Веспрем бригада вела оборонительные бои. Мы стояли в местечке Чинадполота. Не уверен, что правильно запомнил, мы его называли Чертово Болото. Первому и второму батальону комбриг приказал закопать танки на линии обороны, третий батальон находился во втором эшелоне. За нами в нескольких сотнях метров был спиртзавод, рядом с которым вела огонь батарея 152-мм гаубиц. Батальон мотострелков уже закрепился на рубеже, и для земляных работ нам в батальон выделили в помощь 40 человек. Я послал за ними две машины, а понадобилась всего одна. Все сорок человек влезли — пацаны 16–17 лет, худющие. Разметили танковые окопы, они копают. Подхожу к одной группе. Полтора метра ростом, конопатый, курносый, стоит паренек, опершись на лопату, меня не замечает: «Эх, мама, родила бы ты меня на два года раньше или позже!» — пацанам своим говорит. Я смотрю на этих детей шестнадцатилетних, и у меня комок в горле. Натуральные дети, им во дворе футбол гонять, а не в окопах гнить. И надо же такому случиться, что именно эти пацаны спасли здесь нашу оборону, да и бригаду
