— Конечно, не случайно я вам про пулеметчика Петю Нетриноса рассказывал. Школа штыкового боя у нас считалась одной из лучших в мире.
— На войне вы увидели этому подтверждение?
— Конечно, и немцы пленные говорили, что не любят штыковых боев. Чтобы они их принимали, было большой редкостью. Они были хитрые, мы тоже были хитрые. Война есть война, способов ведения войны множество. Немцы говорили, что русские ведут войну не по правилам. Я буду войну по уставу вести — то ли мне стрелять в немца, то ли не стрелять?! Правило одно — война должна быть победная, все способы достижения победы хороши.
— Опишите первый прорыв из окружения. Каковы были ваши задачи как саперов?
— На пятый день командира дивизии ранило, командиров полков поубивало — один Новиков, командир 406-го полка, остался. Наша задача была собрать остатки дивизии в боеспособную группу. Всех раненых, какие были, разместили в голове колонны, на повозках. Машин у нас не было.
Пополнение к нам пришло на вторые-третьи сутки войны из Западной Украины. Они нам свинью подложили: посдавались в плен. Многие западные украинцы были воспитаны в польских традициях, а некоторые даже служили у немцев. Насколько часто такие случаи были — я не скажу, но были. Но как только немцы нас полностью окружили — ни одного случая сдачи в плен не было, видимо, кто хотел — уже сдались раньше. Мы при выходе от границы до города Овруч шли около 60 дней, нанесли урон немцам 50 тысяч человек — по нашим неполным данным. Это не только наша дивизия, но и другие полки 5-й и 6-й армий там выходили — кто справа, кто слева.
У саперов в окружении была задача — хранить и сберегать мины, чтобы можно было на ходу подбрасывать не только под танки, но и под пехоту. Те мины, что остались, не взорвались — взять с собой и в следующем бою подложить, потому что снабжения у нас никакого, естественно, не было. Мы даже использовали немецкие мины: они такого же типа, нажимного или натяжного действия.
— Под Киевом вы по-прежнему были полковым инженером. Расскажите подробнее об организации обороны, с точки зрения инженера.
— Дивизия занимала оборону в районе города Бровары и села Зазимье, прикрывала шоссе Киев — Чернигов. Шоссе было вымощено брусчаткой, его еще крепостные строили, и сейчас, наверное, оно цело. Наша задача была не дать черниговской группировке немцев через Дарницу прорваться в Киев. Фронт у дивизии был широкий, 5 километров. Я скажу, что командующий армией сам несколько раз водил дивизию в контратаки.
— Вы лично это видели?
— Видел, как не видел? Дивизии были очень маленькие, потрепанные, вы же сами знаете. Некоторые два полка имели, в некоторых вместо артиллерийского полка всего дивизион или два дивизиона. И Кирпонос людей в атаку водил, и член Военного совета водил, я сейчас не помню, кто тогда был.
— При взятии станицы Чернышевская в вашей дивизии были применены термитные шарики. Что это такое?
— Да, там первый и единственный раз мы их использовали. Термитный шарик размером как грецкий орех буквально, не больше. Каждый боец имел запасную противогазную сумку, накладывал туда штук 20–30 шариков. Термитный шарик хорошо прожигал броню, у него была очень высокая температура горения.
— Если он был так эффективен, почему его дальше не использовали?
— Была принята конвенция о запрещении подобного оружия, союзники потребовали. Велика была опасность, что такое оружие все начнут использовать.
— Под Сталинградом в вашем батальоне были женщины. Как они попали в саперы?
— Это был период, когда пополнения приходило очень мало. И женщины, видимо, сами писали рапорты в военкоматы, где проходили определенные курсы за месяц-два, и их направляли в инженерные войска. Нам нужны были саперы, минеры — поэтому учили женщин. У меня они были бойцами в ротах батальона, часть из них была медсестрами, другая часть саперами. Они хорошо минировали и разминировали, знали инженерное дело, я вам скажу, на зубок.
Женщины изучают военное дело гораздо лучше мужчин. Может быть, они более прилежные, к кропотливой работе склонные? Я ведь с ними тоже занятия на фронте проводил. Время есть — где-то чуть вдали от фронта в овраге я им начинаю рассказывать, как мины устанавливать и снимать, с детонатором обращаться и так далее. Женщины были очень исполнительны. В каждой роте было их по 5–6 человек, не больше. У меня иногда сердце кровью обливалось — женщину на переднем крае держать. Женщина есть женщина, в тылу за 2–3 километра от передовой она играет большую роль — перевязывает, на кухне работает. А на переднем крае с автоматом ходить — это не женское дело, хотя и такое бывало.
У нас были муж с женой, его хотели отправить в артиллерию — он не пошел. И жена отказалась уйти с передовой, хотела быть с мужем. Причем женщины играли еще одну очень большую роль: ребята видят, что женщина идет хорошо, ну как они будут отставать?! Не отставали. Мне даже представить трудно, что побуждало женщину с переднего края не уходить. Взять хотя бы Галину Юрченко[8] — ведь с первых дней войны она была на передовой, тыла и не знала.
Была еще у нас такая Галина Повод[9], ее наградили орденом Ленина, — тоже с передовой не уходила. Больше 120 бойцов вместе с их оружием, обмундированием вытащила! Это психология русской женщины, ее душа. Галине Повод было 20 лет, когда она была ранена в живот. Однажды она спасла жизнь другой девушке — отдала кровь, а потом, когда сама Галина была ранена, та спасенная ею девушка тоже сдала кровь.
— Чем-то особенным отношения мужчин и женщин на войне отличаются? Были походные жены?
— Это было, но эпизодически, не повсеместно. В полках и в каждом батальоне были девушки, но бойцы и командиры все были предупреждены — вплоть до штрафного батальона, — чтобы к ним никаких приставаний не было. Когда пара официально подает рапорт командиру дивизии, он по штабу проводит приказом: ты муж, она жена. Тогда все законно, а так — боже упаси. У меня в батальоне тоже были девушки, но я всех строго предупредил: голову оторву, если будут безобразия. Нельзя, хотя и говорят, что война все спишет!
— Женщинам-саперам какие-то послабления по службе были?
— Какие могут быть послабления? Единственное, я им разрешал куда-нибудь в село сходить помыться на пару часов. Долго ли котелок воды вскипятить? Конечно, женщины не то что мужчины. Мужчины и в холодной воде помоются, мы иногда зимой мылись холодной водой. Женщина — особый человек, причем хрупкий человек, поэтому отказать в этом я как командир батальона не имел права. Да и командование дивизии тоже шло навстречу…
— У вас были собаки-истребители танков?
— Когда закончилась Сталинградская эпопея, мне предложили взять роту собак. Собаки были обучены, а собаководов не было, и я выделил 10 человек, чтобы собаки привыкли к ним. Собаку несколько раз покормишь, она уже к тебе привыкает. Прибыли они суток через 5–6 в батальон. Что мы делали? Привязываешь к спине собаки четырехсотграммовую толовую шашку, взрыватель. Она знает, что должна на гул работающего мотора лезть. И вот она бежит, а танкист не видит ее; ближе к танку — она ползком ползет, и под мотор. Антеннка, которая чеку выдергивает, зацепилась — чеку выдернула, танк взорвался, собака погибла. Тут уже без жертв не обойтись. Они у меня примерно с месяц были, мы примерно полтора десятка танков уничтожили при помощи собак.
— Вы собственными глазами это видели?
— Я обязан был это видеть, потому что я на переднем крае, заместитель по политчасти тоже на переднем крае. Мы смотрим — правильно или неправильно собаковод действует; мы же тоже им оценку давали, ошибки были. Это было, когда мы стояли в обороне под Ворошиловградом.
— Как вы в целом, как сапер, оцениваете их эффективность?
— Я высоко оцениваю, это было правильно. Если бы мы их имели с первых дней войны, мы бы потери имели меньше и в пехоте, и в технике.
— Как вы применяли фугасы направленного действия?
— Это очень просто. Идет оборона, мы знаем, что в ближайшие день-два немцы перейдут в
