Так, из-под забора, у нас появился Чак, названный в честь Собчака. Собака Чак, Соб-Чак. Потом бородатый Боцман с желтыми глазами и длинными седыми ресницами.
Моя любовь к животным почему-то раздражала маму. Однажды она вычитала мне цитату из какого-то советского писателя: «Если в детстве ты не повесил ни одну кошку, то это еще не значит, что ты вырастешь хорошим человеком».
О-па!
Вот молодец, обширный ум! Почему бы ему яснее не выразиться? Хочешь стать хорошим человеком — вешай кошек, режь собак, но пламенно люби людей. Возьми свое сердце, зажги его смело, отдай его людям на доброе дело, Данко хренов! Вот это по-нашему!
То, что человек, не любящий животных, может хорошо относиться к людям — опасное заблуждение. Отсутствие сострадания к братьям меньшим исключает для человека возможность сострадать и людям. Это монстр, опасный для общества. Для нормального человека естественно любить и жалеть животных, заботиться о них, чего ж тут непонятного? Потому что животные — меньшие братья людей. А люди — меньшие братья праведников, святых и угодников Божьих, вот они за людьми и присматривают, заботятся, помогают, защищают.
Или вот еще, тоже ничего «телега»:
Надо любить людей, а не животных! Это как? Куда одно без другого?
Ну, мама говорила, что надо любить людей, детей, помогать старушкам переходить через дорогу и все такое. И чем чаще и напористее она это повторяла, тем прочнее у меня укоренялась неприязнь к маленьким детям и старушкам. Со старушками потом стало получше, когда я поняла, что они обладают исчезающими знаниями, ускользающими сведениями, что они — очевидцы, и мне стало интересно с ними разговаривать.
А с детьми так до сих пор и не наладилось.
Я ничего не понимаю в маленьких детях. Особенно пока они говорить не умеют. Вот потом, когда становятся собеседниками, источниками вдохновения…
«Ах, — начинают тут восклицать всякие тети, знающие мои детские пьесы и рассказы. — Как же так? Ведь вы же детский писатель!..»
Во-первых, никакой я не детский писатель. Сами собой сочинялись какие-то истории, пока сын был маленький. Сын вырос — все. Детский писатель — это тот, кто стабильно этим занимается. Выдает, так сказать, продукт.
А во-вторых, детский писатель это совсем не тот, кто любит детей. Он сам — дитя. Попробуйте спросите детей: «Дети, вы детей любите?» То-то удивятся бедные крошки. Детский писатель — ребенок, но ребенок особенный, другой, существо без кожи, постоянно находящееся в глубоком стрессе, во враждебной среде «нормальных», усредненных детей и людей. Наверное, именно поэтому среди детских авторов так много тех, кто любит, мягко говоря, выпить лишнего.
И пишет такой писатель не специально для детей, а «вообще», «просто», но это такие истории, на которые именно дети реагируют. Так уж получается. Нет, убеждена, детский писатель — это тот, кого дети любят, а не тот, кто любит их, «детишек». Обожаемый мною Хармс детей терпеть не мог.
И в-третьих, уж тем более глубоко ошибочно думать, что человек, пишущий для детей, — это что-то вроде учителя или воспитателя, которому просто положено любить детей, он за это зарплату получает. Не надо путать «одно с другим».
Примечание
Вот папа мой обожал детей. Разговаривать с ними. Выступать.
Это что-то уникальное, очень редкий случай.
Маленьких детей я не то что бы не люблю — я не люблю их рядом с собой. Они отнимают свободу. Если даже не отнимают, то посягают на нее. Вообще, все, что донимает, пищит, не понимает с первого раза и говорит тонкими голосами, — не люблю.
Насекомые, женщины, дети…
Своей собаки у меня не было, и я крепко дружила с «общественными» собаками нашего поселка. Их звали Клякса и Смелый. Чудесные, мохнатые, добрейшие псы. В их славной компании я гуляла в лесу, уходила далеко-далеко и ничего не боялась. Весь наш поселок заботился об этих псинах, а писатель Юрий Яковлев со Средней аллеи даже оборудовал для них будки, чтобы можно было спрятаться от дождя и снега. И специальные миски «присобачил», и пополнял их едой.
Яковлев вообще был такой писатель-собачист, пропагандист дружбы человека и собак. У него своих собак тоже было навалом, всегда овчарки, сперва восточноевропейские, позже мохнатые южнорусские. Мне, мечтавшей о своей собаке, нравилось ходить с Юрием Яковлевичем и Ноной Сергеевной, женой его, выгуливать собак. Нона Сергеевна учила меня свистеть, что необходимо для всякого собачника. Умиравших своих собак Яковлевы хоронили на участке. Дома на почетном месте всегда красовались портреты покойных псов, при параде, с медалями. Моя мама это всегда критиковала.
Сын Яковлевых Андрей дружил с моим братом. Очень симпатичный молодой человек, студент, готовящийся, как и все, как-то приспосабливаться к стране и режиму. Но вдруг он углубился в иудаизм, порвал с родителями, в частности, по той причине, что отец всегда скрывал свое еврейство и настоящую фамилию Хофкин. Андрей все бросил, работал дворником, потом уехал в Израиль, где, говорят, стал видным и уважаемым иудейским богословом.
А Юрий Яковлевич… В начале девяностых, когда начались все кризисы и инфляции, эта благополучная и обеспеченная семья осталась практически ни с чем. Ни с чем, но с огромными собаками, которых надо было кормить. И кормили, что делать. А Юрий Яковлевич умер едва ли не от истощения.
Дальше — больше. Несколько лет назад сгорел их дом, и старенькая Нонна Сергеевна не смогла спастись.
За какие такие грехи? Только за то, что хорошо жили при советской власти?
А как хорошо, весело, гостеприимно жилось!
Ребенок, девочка-без-щенка, она же — девчонка на диковинном велосипеде, в вышитых джинсах клеш, она же — будущая сумасшедшая рыжая старуха…
Просыпается на Каретном ряду ясным утром и слышит сквозь сон, что-то фыркает, булькает, как будто водопровод сломался и «плюется». Мама на кухне.
— Что это фыркает? Кран, что ли, сломался?
Из ванной выходит улыбающийся усатый дядя в белой майке. Он лысый. Мама тоже улыбается и знакомит меня с ним.
Дядя Кайсын, народный поэт Кабардино-Балкарии Кайсын Кулиев, долголетний друг моей мамы.
При нем мама всегда становилась добрая-добрая.
Если в доме идеальный порядок и чистота, мама нарядная и веселая, это значит, что скоро зазвонит звонок и появится дядя Кайсын:
— Салям алейкум, Алла, салям, Кусюша!
С букетом цветов и гостинцами в огромных количествах — если торт, то величиной со шляпную
