полезная. Слушайте внимательно, дорогая Лена. То есть читайте с карандашом в руках.
Там тоже, как у вас, счастливый и юный студенческий брак. Правда, по сюжету все немножко наоборот.
Итак.
Молодой муж приходит домой. Тоже, допустим, из универа, и тоже раньше времени. А жена сидит на диване, и рядом с ней паренек. Хлипкий такой, маленький. И в очках.
Муж спрашивает:
– Это вообще кто?
Молодая жена отвечает:
– Это Гриша из второй группы. Он мне помогает домашку делать по английскому.
Муж – он вообще-то крупный и спортивный парень – говорит этак насмешливо:
– Ах, Гриша! Ах, из второй группы? Ну, Гриша, кыш отсюда!
Гриша робко встает и уходит, озираясь и бормоча извинения. Что он ни сном ни духом и в самом деле пришел помочь сделать домашнее задание.
Муж презрительно смеется ему вслед, плюхается на диван и начинает наслаждаться семейным счастьем.
Но буквально через два дня он снова приходит домой раньше времени, и снова видит прежнюю картину: жена на диване, а рядом с ней тот же худенький очкарик.
– Кто это? – презрительно спрашивает муж, как будто бы забыл или вообще первый раз видит.
– Это же Гриша из второй группы, – робко говорит жена.
– Ах, Гриша, старый друг! Ты что, Гриша, в глаз захотел? – орет муж. – А ну кыш отсюда! Еще раз увижу – вообще убью!
Гриша трусливо уматывает, а муж, немножко поругав жену, пьет чай и наслаждается семейным счастьем.
Но через неделю он опять приходит домой на три часа раньше, и видит: на диване рядом с женой сидит здоровенный такой парнище. Плечи – во! Косая сажень. Мускулы под футболкой – как шары.
Муж посмотрел на него и тихонько так у жены спрашивает:
– А где же Гриша?
Давайте разбираться.
Вот глядите, дорогая Лена. Сначала вопрос: почему Вы эту Кристину сразу не выгнали? Или она была такая красивая и модная, прямо модель-звезда, что у Вас язык отнялся?
А если бы это была какая-нибудь скромненькая прыщавенькая девчонка, Вы бы что сказали? «Кыш отсюда, кошка драная!»? Или, наоборот, презрительно засмеялись бы, потому что нет никакой угрозы? И предложили бы всем вместе попить чаю или даже пива? Это, кстати, ошибка. Кошка драная помойная бывает гораздо опасней, чем кошка гладкая породистая. Поверьте пока на слово – может быть, со временем объясню подробнее.
В общем, зря Вы смолчали. Вы же к себе домой пришли, к своему собственному мужу. Надо смелее!
Так что скорее возвращайтесь домой из интернет-кафе. Эта роковая Кристина давно ушла, а Ваш муж кругами по окрестным дворам бегает, Вас ищет. Тем более что свой мобильник Вы в отместку выключили, я в этом совершенно уверен. Идите, Лена, домой. И если он бегает по дворам или висит на потолке, простите его. И не говорите, что сидели в интернет-кафе и писали письмо Денису Викторовичу. Придумайте что- нибудь интересное. Например, что ездили со своими знакомыми смотреть их новую квартиру. Но пусть это будут именно «знакомые», то есть муж и жена. А не «один знакомый». Чтоб не усугублять.
Но! Но если он продолжает ворковать с этой Кристиной (вероятность полпроцента, но и ее надо учесть), тогда поступите, как та жена из той истории. Одолжите где-нибудь такого Васю с пятого курса, чтоб у Вашего мужа язык отнялся. А мужу объясните, что Вася просто Вам помогает с курсовой работой. Но только чтоб это была правда! Смотрите, сами случайно этим Васей не увлекитесь.
Это уже будет явно лишнее.
Печальный cервитут
Когда родители в 1960 году впервые привезли меня на дачу в Красную Пахру…
Уже здесь нужно уточнить. Красная Пахра – это 45-й километр Калужского шоссе. Поселок (то есть дачно-строительный кооператив) «Советский писатель», о котором идет речь, – это 36-й километр. Между нами и Пахрой – не только 9 километров шоссе, но и деревня Ватутинки, и старинный фабричный поселок Троицкое, и поселок ИЗМИРАН (Институт земного магнетизма, ионосферы и распространения радиоволн АН СССР). Довольно скоро там вырос научный город Троицк. Однако наш поселок еще долго называли Пахрой. Возможно, в 1952 году, когда его начали строить, то назвали так условно – по ближайшей точке на карте. Это прилипло. В дневниках Твардовского и Нагибина написано про Красную Пахру.
Итак, когда родители впервые привезли меня на дачу, там слева был поселок Мосдачтреста, где стояли стандартные финские домики – служебные дачи работников Госплана, а также сотрудников детского кардиологического санатория. Этот санаторий – левее и чуть вперед, над рекой, – построил министр товарищ Дыгай в порядке ведомственной благотворительности. Очень красивый был ансамбль. Только представьте себе: большой двухэтажный дом, похожий на очень богатую усадьбу. Колонны, балконы. Дом высоко над рекой. Перед домом – широкая площадка, окруженная белой низкой балюстрадой. К реке спускалась каменная лестница в несколько маршей, с цветником в середине. Река была искусственно расширена, так что перед санаторием получилась большая медленная заводь – тоже окаймленная балюстрадой – и остров, который с другой стороны огибало быстрое русло. На острове были круглые беседки с колоннами. Этот остров с берегами соединяли три мостика – один из них был крошечной копией Крымского моста. По другую сторону реки был пионерлагерь «Высота» – огромное квадратное деревянное сооружение, очень интересное. Это был своего рода «паноптикон» – двое пионервожатых, стоя на противоположных балконах, могли видеть все двери палат. Если дойти до «Высоты», а потом повернуться и пойти назад по мосту, то ясным становилось мощное единство архитектурного замысла. Мост был на одной линии с лестницей санатория на противоположной стороне речной заводи. Уже идя по мосту, человек шаг за шагом видел всю картину: сначала усадебные колонны, потом лестницу с цветником, потом белую балюстраду, отраженную в тихой воде. И наконец, самый восторг: по широкому полукруглому склону были высажены рядами сначала липы, потом березы, потом ели – три ленты разного зеленого цвета. Они тоже отражались.
Я потому подробно пишу, что этого уже нет. Деревянное здание «Высоты» сломали, на ее месте настроили много шикарных вилл. По тому мосту уже не пройдешь: загородка и охрана. Остальные два мостика едва держатся. Река зарастает. Гипсовые балюстрады осыпалась, беседки почти разрушились, и на территорию санатория не пускают. Кругом глухие уродливые заборы с надписями «прохода нет!».
Теперь можно свободно гулять только по верхнему парку санатория, в отдалении от реки, где был памятник Сталину (ныне просто кирпичная тумба), к которому сходятся липовые аллеи (на спутниковой карте Гугла очень хорошо видны эти лучи вокруг бывшего вождя народов). Но и этот парк зачем-то обнесен новым железным забором. Спасибо, решетчатым.
Но я забежал вперед. Итак, слева было все только что описанное. Впереди был большой клеверный луг, спускающийся к излучине реки. А справа – лес. Большой и красивый, с сосняками и березняками, с полянками и болотцами, с земляникой и грибами, с оврагами, где журчали ручейки, с просеками, выходящими на поле, заставленное стогами.
Поселок был на пятьдесят примерно домов. Участки были по полгектара примерно. То есть вдвое меньше, чем в Переделкине, в Мозжинке или на Николиной Горе. Но все равно большие.
В те времена наш поселок не охранялся, естественно. Иногда случались кражи. Иногда – мелкие акты вандализма (варенье по полу разлить). Воров боялись. Отдельно побаивались так называемых «фабричных», то есть жителей поселка Троицкий. В них видели классово опасных соседей.
Но главный страх был, что участки начнут резать. В смысле – делить. Вдруг. По распоряжению сверху. Потому что многие писатели тоже хотели жить в Пахре. В Литфонде и Союзе писателей об этом шли разговоры. Вот, дескать, есть полсотни везунчиков, вклад которых в литературу не так уж велик, ну и так далее. Как это у Булгакова: «Один в пяти комнатах в Перелыгине!» Действительно, нечестно.
Впрочем, никаких серьезных административных намеков не было. Но все равно боялись, и ненавидели самоё мысль о возможном переделе. Поэтому, когда литературовед Владимир Жданов захотел продать
