Он слышал голос Исы, хотя она молчала: «Такого еще не бывало…»
Это верно. Уж ему ли не знать? Шейк привычно разливался по телу, словно давно знакомый. Никки ощущал, как дурь сияет внутри, и на фоне этого сияния в нем самом с каждой секундой все сильнее пульсировало что-то, как будто он вот-вот достигнет оргазма. Взлетел высоко. Давно отъехал.
«Стопроцентное привыкание…»
Он не сможет пройти через это еще раз. Не сможет этого сделать. Он уже однажды побывал в аду. Он не сможет вернуться. Он…
Шшух-шшух.
Иса встряхнула коробочку, серебристые глаза Чистокровки насмешливо блестели.
— Держи, Никки, — сказала она и сунула коробочку с шейком ему в карман. — Скоро он тебе понадобится.
Она распрямилась. Никки не мог отвести от нее глаз. Проклятые Чистокровки! Она такая красивая. Проклятые Чистокровки! Такая, как Иса Крэн, может соблазнить тебя одним только взглядом. Он ненавидел ее. Он ее хотел.
Она прочитала все это в его взгляде и засмеялась.
— Я не прикалываюсь с торчков, — сообщила она. — Обычно я их накалываю, Никки, мальчик мой.
Никки с трудом сел. Комната завертелась, огоньки свечей замелькали в пульсирующем разноцветном калейдоскопе, но затем все успокоилось. Тедди Грим двинулся в его сторону, но Иса остановила приятеля.
— Никки никому не сделает ничего плохого, — пообещала она. — Верно, Никки, мальчик мой?
Никки сделал усилие и встал на ноги, замер, покачиваясь, на полу, который слегка вздыхал под ним, пока комната переливалась разноцветными блестками. Чистокровки были похожи на сверкающие всполохи черных, серебристых и оранжевых огней.
Стопроцентное привыкание.
Ломка.
Он не сможет этого повторить. Никто не сможет повторить такое. Никки, подволакивая ноги, побрел через комнату к окну.
— Эй, Иса, — начал Мусор. — Может, нам лучше…
Они с Тедди Гримом двинулись к Никки, но раньше, чем они пересекли комнату, Никки выбросился в окно.
Стекло разбилось. Осколки зазвенели, как колокольчики. Он порезался, но было не больно. Стекло просто открыло тело, что-бы кровь могла дышать. Ветер зашумел у Никки в ушах. Все так быстро замелькало. Целый мир пришел в движение. Земля ждала, чтобы принять его в объятия. Она спасет его от Исы и Длинного Ланкина, от того ада, который ждет его, если он снова попытается бросить наркотики.
Падение было стремительным и в то же время неспешным. Ударившись о землю, он на какую-то головокружительную долю секунды успел осознать: «Я умер…»
А потом все кончилось.
— Твою ж мать! — высказался Мусор.
Трое Чистокровок смотрели из окна третьего этажа. Небольшое тело Никки замерло на тротуаре, изогнувшись под неестественным углом.
— Пошли, — сказала в итоге Иса. — Надо спалить этот дом. Диггерам пора понять, что настало время завязывать с этой их помощью. Те, кому они помогли, не стоят для нас ни гроша, верно?
Ее товарищи закивали.
— Значит, за дело.
Чуть позже, на улице, пока бесплатная ночлежка Диггеров исчезала в огне, Иса задержалась у изломанного тела Никки. Бродяги и беглецы выскакивали наружу, суетились вокруг, метались в панике рядом с горящим зданием. Серый дым поднимался к светлеющим небесам, навстречу приближающейся заре. Иса вынула из кармана лакированную карточку и поглядела на изображенного на ней дракона, черного на красном фоне, прежде чем уронить блестящий прямоугольник на тело Никки. Тедди Грим вопросительно посмотрел на нее.
— Может, подумают, что это сделал какой-нибудь тонг из города Драконов, — пояснила она.
Тедди Грим, а вслед за ним Мусор одобрительно заулыбались. Смеясь, они отправились в клубный район, чтобы пропустить еще по кружечке пивка.
II
Теперь они остались вдвоем.
Все остальные уже разбрелись спать к тому времени, когда над Сохо занялся серый рассвет. Они сидели на широком парадном крыльце Дома Диггеров — главного дома, единственного уцелевшего на расчищенном участке между Каналом и клубным районом Сохо, всего в паре шагов от Новой Азии. Оба они двигались туда, куда вела их музыка. Всю ночь напролет они играли блюзы.
У Берлин была коллекционная шестиструнная гитара «Мартин Нью-Йоркер». Ее небольшой корпус прекрасно умещался между коленом и грудью Берлин, тогда как гриф был достаточно широким, чтобы пальцы не задевали соседние струны. Но все-таки не настолько широким, чтобы маленькие руки Берлин не могли взять аккорд. Она исполняла простую последовательность в соль миноре, прикрыв фиалковые глаза и чуть покачивая головой в такт. У нее были густые волосы — темно-каштановые с зелеными прядями, — стянутые на затылке розовым шарфом, отчего вокруг головы получалось подобие нимба.
Берлин пела, и голос у нее был удивительно низкий, с хрипотцой, не вяжущийся с миниатюрной фигурой и примерно девятнадцатью годами. Джо До-ди-ди аккомпанировал ей на губной гармошке, привалившись спиной к перилам крыльца, и в его темных глазах отражалась улыбка.
На вид ему было далеко за семьдесят — черный старик, играющий блюз. На Джо была клетчатая рубаха и линялые джинсы с ярко-красными подтяжками. Волосы у него были совсем белые, а коричневое морщинистое лицо несло на себе следы всех песен, сыгранных за долгие годы. Он помнил их все, и еще несколько сверх того.
Джо пропел последнюю строчку, затем снова поднес гармошку к губам, пока пальцы Берлин неспешно проходились по грифу гитары. Когда Берлин брала последний аккорд, подводя черту под десятой песней подряд, Джо уже тянул долгую заключительную ноту.
— Н-да, — произнес он, вытирая гармошку о колено. — Это очень старый блюз.
Берлин улыбнулась:
— Научилась у Поп Лайтнинга, вот играл человек!
Джо на секунду растерялся. Поп Лайтнинг давным-давно умер в мире, за пределами Граньтауна. Наверное, лет через десять после Перехода. Старик с любопытством посмотрел на Берлин.
