Король окончил свою кошмарную утробную речь. Гигантская ящерица ухмыльнулась, а может быть, она просто готовилась заглотить добычу. Она не бросилась вперед, как кошка, не стала играть со своей жертвой; одним движением она сцапала женщину, и мгновение спустя половина тела уже торчала у нее изо рта; еще мгновение, и несчастная исчезла, а тварь запрокинула голову, чтобы протолкнуть ее в горло, как делает птица, набрав в клюв воды. Шея твари раздулась, как будто она хотела показать нам, как движется добыча по ее узкому длинному пищеводу. Огненный язык коснулся чешуйчатых губ, кожа натянулась и обмякла, и раздался звук, которого я никогда не забуду — ящерица сглотнула, наслаждаясь поеданием жертвы, и опаленная плоть скользнула в ее желудок.
Капитан зашипел так сильно, что я почувствовала, как на шею мне брызнула слюна.
— Вот что бывает с девчонками, которые не выходят за того, за кого им приказывают!
Однако он дрожал от страха, а я была спокойна. Чушь, подумала я. Как будто сам Король устроил это представление только для меня, дочери одного из своих многочисленных воинов! Но я все равно была потрясена ужасом, происшедшим у меня на глазах, видом отца, брызгавшего на меня слюной. До меня дошло, как он разгневан; я поняла, какое это чудовищное безрассудство — отвечать отказом на требование Короля или отца. Я все-таки усвоила его урок: как бы ни был разозлен Капитан тем, что я отказала его глупцу-солдату, но, когда он узнает остальное, меня ждет нечто гораздо более страшное.
Но времени для размышлений не было: тварь подпрыгнула и попятилась, словно ее пронзили копьем. Изо рта у нее вырвался язык пламени; какой-то солдат загорелся и отлетел прочь, затем покатился по полу и рухнул в яму. Но о нем тут же забыли, потому что ящерица согнулась пополам, снова распрямилась и подняла голову к потолку, угрожающе нависая над нами. Она прыгала и била хвостом, рычала, плевалась огнем и дымом. Она рухнула на пол, извивалась и корчилась, одним взмахом хвоста разнесла колесо, обломки которого загорелись, выплюнула огненный шар, врезавшийся в стену и взорвавшийся. На стене осталось огромное черное пятно.
А потом кожа на брюхе чудовища раскрылась, словно чудовищный цветок, словно пожар, пробившийся сквозь крышу дома. Представьте себе проглоченную птицу, рыбу или четвероногую тварь, добавьте огонь, магию и громадные размеры желудка, а затем представьте себе, что из костра, из-за стены огня, из лужи драконьего желудочного сока, из дыма от его тлеющих угольев к вам шагает маленькая спокойная женщина.
При виде ее Капитана охватил еще больший ужас, чем после прыжков ящерицы.
— Нет! — прошептал он мне в ухо, но я отстранилась; меня наполняло ликование, я едва не кричала от радости.
Женщина сошла с подыхавшего чудовища, встала на лоскут его шкуры, похожий на ужасный обугленный ковер, и за спиной у нее раздавался последний хрип дракона.
— Господин! — сказала она, обращаясь к Королю и к той силе, что стояла за ним и сейчас проникла в его тело. — Вы видите, что противник равен вам и даже сильнее вас! Я говорила вам! — Она рассмеялась, и в камере, полной страха, где придворные с выпученными глазами сбились в кучу, чтобы увернуться от бившего хвостом чудовища, ясно прозвучал этот светлый, прекрасный смех — словно плеск воды, наполняющей чашу, когда вас мучит жажда. — Я говорила вам, господин: сила моего Повелителя и Повелительницы далеко превосходит мои силы и будет существовать еще долго после моей смерти. Если вы убьете меня, глупцы, это нисколько не заденет Их. И если вам это удастся, я скажу: если кто-то запомнит историю моей жизни или запишет ее на пергаменте или на тростниковой бумаге и люди будут перечитывать ее или даже слушать от других, сидя на коленях у няньки или стоя в толпе на рыночной площади, то все, кто узнает ее, будут благословлены и женщины их рода будут сильны, плодовиты и будут рожать легко. Моя вера чиста и сильна здесь и за гробом; это лишь край мантии Короля и Королевы, которые правят этим миром, от дна самых глубоких морей до звезд на небе, и всеми землями и существами на них.
Капитан, стоявший у меня за спиной, куда-то исчез; его место заняли другие люди, они теснили меня вперед, уставившись вниз, и пораженно разглядывали останки чудовища, горделивую женщину, бросавшую вызов Королю, тлеющий столб, охваченное пламенем колесо, мертвое тело обожженного стражника в яме.
А затем я увидела отца внизу лестницы; он протиснулся сквозь толпу, вытащил меч.
— Я избавлю вас от нее, ваше величество! — крикнул он.
Он широкими шагами направился к женщине; она смотрела, как он приближается, не двигаясь, без страха, словно мать на неразумного ребенка. Я была так уверена в том, что он будет унижен, потерпит поражение, а она победит, что в полном спокойствии ждала, когда он ударит ее. Меч разрубил ее позвоночник, и она упала, обливаясь кровью, хлеставшей из шеи; сердце ее еще билось, не зная, что голова отрублена; оно сокращалось и качало ярко-красную кровь на обугленную шкуру дракона, но ручей становился все слабее и наконец прекратил течь. Отец некоторое время стоял над телом; мы все стояли над ней, внимательно разглядывая ее, как разглядывал дракон, перед тем как ее съесть.
Но она просто умерла, эта пастушка, она была мертва; ее чудеса закончились.
Я вскрикнула пронзительно и громко, и крик мой разнесся по огромному помещению, полетел к дымящимся потолочным балкам. Кто-то схватил меня, чтобы я не свалилась вниз, перевесившись через перила слишком сильно, чтобы я не поползла к отцу и не разбила себе голову о камни у него на глазах.
— Она рехнулась, — произнес кто-то. — Нельзя было позволять ей смотреть на это — она лишилась рассудка от ужаса.
Но нет, рассудок мой был ясен, я страдала от ужасной ясности мысли, от ужасного понимания происшедшего, от сознания того, что чудесная девушка ушла из этого мира, а я по-прежнему была заключена в нем вместе с моим любовником, моим нерожденным ребенком и ожидающей меня карой, с моим разгневанным отцом… А она была свободна, растворилась в своей вере, она была там, во славе среди своих богов и святых. Как же я завидовала ей! Неизведанная ярость охватила меня, гнев на отца и на нее, ужасное горе я испытывала оттого, что девушка, увиденная мной совсем недавно, такая чудесная, была так быстро отнята у меня.
Люди попытались помочь мне спуститься, но я отбивалась от них. Им пришлось связать меня и нести вниз на руках; они торопились, потому что крыша горела, и Король со своими приближенными уже покинул зал. Отец встретил меня внизу, взял меня на руки и перекинул через плечо, словно мертвое тело. Я отбивалась, обливаясь слезами, извивалась, пока мы бежали мимо раздутого тлеющего трупа дракона, из которого текли ручьи черной крови, мимо тела и отсеченной головы святой женщины, которая смогла выйти из его брюха с помощью своей благодати. Она лежала на полу, неприкрытая; ей не суждено было быть похороненной по своим обрядам и обычаям, ей суждено было свариться в крови чудовищной ящерицы и быть засыпанной черепицей обрушившейся крыши. Балки переломают ее кости, огонь пожрет их.
Отец вынес меня наружу, в длинные тюремные коридоры, затем на улицу. Придворные, советники и солдаты бежали мимо нас, с криками, в толпу, в городской шум; вопли и топот заглушали мои крики, и никому не было дела до слез, струившихся из моих глаз на лоб и на кожаные доспехи Капитана и оставлявших на спине его длинные темные дорожки.
ЭЛИЗАБЕТ БИР
Орм Прекрасный
