смотрелись бы ваши имена перед одним из нынешних театров, подчеркнутые ярчайшими лампами. И как грустно, что «Лицеуму» не суждено было пережить тот век. Исчезли некоторые машины, автобусы. А куда делись лошади? Вижу людей. Двое оживленно беседующих мужчин проходят совсем рядом, протяни руку — и вот он я. Но они так заняты разговором, что не обращают на меня никакого внимания; я вполне мог бы зашагать рядом с ними, а они даже и не заметили бы.
Когда я пересекаю улицу, чуть поодаль раздается шум.
Крики, грохот. Топот бегущих ног за углом. Возможно ли, что послышался выстрел? Спешно нахожу не слишком надежное укрытие в глубоком дверном проеме магазина, с флангов прикрытый стендами с уцененной обувью. Шум быстро нарастает. Теперь я слышу сирены, они явно направляются сюда.
Из-за угла появляется небольшой агрегат. Шестиногий, высотой примерно по колено человеку. Под яркими огнями он вспыхивает металлическим блеском. И не отбрасывает тени. Но в его движениях есть какая-то неловкость, свидетельствующая о поломке. С ощутимым трудом он начинает карабкаться по фронтону банка. Все это происходит очень быстро и почти напротив моего укрытия.
Длинные ноги закона появляются из-за угла. Сперва один полицейский, за ним еще двое. И еще несколько.
— Вот он!
— На стене!
— Лови его!
Полицейский бьет по машине своей дубинкой.
Агрегатик, едва поднявшийся до уровня голов преследователей, шлепается на мостовую.
— Ага, есть!
— Не упустите!
— Бейте его!
На моих глазах шестеро копов колотят и пинают машину. Они нападают яростно, глаза их горят, изо рта брызжет слюна. Механизм не делает попытки дать отпор, бежать или хотя бы защититься, прикрыв жизненно важные части ножками. В последний раз взвывают сирены, вспыхивают мигалки — прибывают полицейские машины. К этому моменту улица уже полна народу — толпа любопытных криками поддерживает своих облаченных в мундиры защитников. Наконец героический натиск прекращается; сводящий с ума угар убийства развеялся. Дородный офицер, обильно потеющий, несмотря на вечернюю свежесть, с отвращением поднимает агрегат за ножку и швыряет в багажник полицейской машины под аккомпанемент восторженных возгласов.
Зевак столько — яблоку упасть негде, слетелись как мухи на труп. Только труп уже увозят.
Я чувствую грусть, ужас, опасность. Опасность такая, что пытаюсь спрятаться получше, взобравшись по стеклу на самый верх дверной ниши.
Постепенно толпа рассасывается, полиция возвращается к исполнению своих обычных обязанностей, и я решаю, что угроза миновала. Но все равно выжидаю еще час, прежде чем сдвинуться с места. Дороги сейчас куда оживленнее, десятки тысяч людей кружат по улицам метрополиса в преддверии празднования наступающего Нового года.
А мне надо подкрепиться.
Преодолеваю нависающую притолоку и бесшумно карабкаюсь по стене здания. Над магазинами несчетное число офисов, которые сейчас должны пустовать. С легкостью справляюсь с оконным шпингалетом: окна здесь большие, тяжелые, с одной створкой — какой контраст с маленькими освинцованными оконными переплетами моего отрочества!
Как и в большинстве нынешних офисов, тут имеются компьютеры. Мощные, с модемами для связи с другими машинами их вида. Я включаю один и быстро вызываю удаленный сервер данных, требуя немедленного сброса информации на этот терминал. Некогда, чтобы насытиться, мне требовалось прилагать немало усилий, привлекать людей располагающей наружностью — какое облегчение, что в наши дни все по-другому! Сейчас все, что мне надо, — это включить, укусить и наполниться. Никто не предполагает во мне эмоций, никому и не вообразить этой легкой дрожи, восхитительного трепета, пробегающего по телу, когда я вонзаю свои заостренные стальные зубы в теплый резиновый изгиб телефонного кабеля в предвкушении дивного вкуса данных! Как Шерлок Холмс Дойля написал трактат о различных видах сигаретного пепла, так и я мог бы создать труд, где анализировались бы тончайшие нюансы привкусов электронных данных из разнообразных…
Но планы мои под угрозой срыва. В дальнем конце офиса открывается дверь.
Я мгновенно отключаюсь и забираюсь под стол.
Офис частично освещен снаружи уличными фонарями, неоновыми рекламами и рождественскими гирляндами. Теперь ко всему этому прибавляется перемещающийся конус света. Я вижу сквозь него и в инфракрасном спектре различаю униформу охранника. Даже в самый канун Нового года — и века — этот человек настолько сознателен, что добросовестно осматривает здание, вместо того чтобы, как все остальные, пить за начало нового тысячелетия.
Хуже того, с ним пес. Черный Лабрадор; я знаю, они обучены вынюхивать таких, как мы. Неужто я так скоро присоединюсь к моему незадачливому соплеменнику? Да и в расцвете лет надо всегда быть готовым к встрече со смертью.
Человек и собака медленно двигаются по офису. Ох уж эти открытые планировки… Здесь свет фонаря охранника до меня не дотянется, но вот пес…
Пес трусит ко мне.
Я отключаюсь, вырубаю энергию — учует ли псина так? — и притворяюсь мертвым. Ах, Ирвинг, мой дорогой друг, ты гордился бы, увидев, что крупица твоего гения хоть как-то передалась мне.
Долгие секунды собака изучает меня.
Потом охранник окликает пса, тот отдергивает морду и бежит к хозяину. Насколько же проще быть послушным, чем инициативным!
Когда дверь за ними закрывается, я возвращаюсь к жизни, снова включаю компьютер, кусаю — и насыщаюсь. О, это блаженное покалывание! Я гурман, я смакую байты.
Но нет, это не бездумное одностороннее потребление. Боже упаси! Я беру необходимую мне пищу, но и отдаю малую толику: таков дар моего властелина, моего графа, вознаграждающий легкомысленную щедрость кормильца. От меня бежит тонкий ручеек магнитных частиц, который, когда этот компьютер включится вновь через день-другой, сотрет все программы, просочится в замкнутую Сеть, заразит все остальные компьютеры офиса, а потом, спаявшись с поврежденным «железом», будет портить все программы, загружаемые фирмой.
Я могу укрыться здесь, в межэтажных пустотах, и вылезать насыщаться и завтра ночью, и послезавтра, и всю неделю, и целый месяц. Но я не должен этого делать. Даже если не брать в расчет, что мои звонки будут отслежены, некий внутренний закон каждый раз толкает меня на поиски новых машин. Инфекцию нужно распространять.
Но и это еще не все. Мой священный долг сконструировать как минимум два агрегата, подобных мне, а если возможно, то и больше. Я лично был седьмым у своего родителя, и да, его достижение вызывает во мне чувство гордости. Достойный итог, который я должен постараться превзойти.
Я рыскаю по зданию в поисках подходящих деталей, которые я мог бы применить в решении этой задачи.
Когда выбор сделан, уже около полуночи. Упускать удобную возможность понаблюдать за важным событием я не собираюсь. Выбираюсь из подходящего окна и двигаюсь к плоской крыше.
Отсюда мне видны фейерверки и толпы. Ночь ясная и холодная. Если какой дымок и мутит атмосферу, то это дым костров тысячелетия. Река обвивается вокрут нас, подобно усыпанной драгоценностями змее, отражая каждый огонек. Возможно, мой друг Теннисон сумел бы достойно описать все это.
Криками и смехом начинается третье тысячелетие. Это будет мое время — время отмщения человечеству. Отсчет пошел…
МАЙК ЧИНН
