он, будто пьяный, брел по Корнишу, не зная и нимало не заботясь о том, куда идет. Лишь рев клаксонов предостерегал его об опасности. Он перебежал через дорогу, оказался на променаде и отыскал пляж.
Там и застали его сумерки. Невидящими глазами он уставился на море, чьи воды сделались холодными и серыми. Там после долгих поисков и нашли его Равенна и Каролидес, присели рядом. Когда стемнело, они перенесли его бесчувственное тело на заднее сиденье автомобиля. Грек помчался в клинику профессора Когана, а Равенна держала на коленях голову своего возлюбленного. Под колесами потрескивали проносящиеся мили.
Томпсон очнулся на белой кровати, рядом стояла металлическая каталка, а с потолка бил яркий свет. Перед ним не ясно маячили встревоженные лица Каролидеса и Равенны Он ничего не помнил о том, что с ним произошло в течение последних часов. Мысли путались, словно вызванные галлюцинациями сны, пестрящие бессмысленными видениями. Когда он был студентом медицинского университета, то читал в учебнике о муравьях, которые доят тлей как коров. На миг обретя сознание, он понял, что был для Равенны именно такой тлей. И что-то невнятно пробормотал перед тем, как впасть в забытье. Когда он снова пришел в себя, увидел очень серьезного профессора Когана, который тихим настойчивым голосом разговаривал с Каролидесом.
— Он умирает, — говорил профессор. — Я не могу понять причину. В нем почти не осталось крови. Как вам известно, у него такая редкая группа, что мы не можем сделать переливание.
Он в отчаянии покачал головой. Равенна выглядела блистательно. Томпсон подумал, что она еще никогда не казалась ему столь прекрасной и желанной. Сознание его угасало, но он видел, как Равенна и Каролидес улыбаются, провожая его переход в вечную жизнь.
КИМ НЬЮМЕН
«Дракула» Фрэнсиса Копполы
Эпический вампирский роман Кима Ньюмена «Эра Дракулы» («Anno Dracula») был удостоен премии «Дети ночи», присуждаемой Обществом Дракулы, а также премии, учрежденной Ассамблеей лорда Рутвена, и международной премии гильдии критиков за лучший роман ужасов. Впоследствии писатель создал продолжение «Эры Дракулы», озаглавленное «Кровавый красный барон» («The Bloody Red Baron»), а также другие романы — «Ночной мэр» («The Night Mayor»), «Яго» («Bad Dream, Jago»), «Кворум» («The Quorum»). Под псевдонимом Джек Йовил он написал ряд игровых романов: «Драхенфелс» («Drachenfels»), «Перезагрузка демона» («Demon Download»), «Крокодиловы слезы» («Krokodi! Tears»), «Кругосветное путешествие» («Comeback Tour»), «Хищники в бархате» («Beasts in Velvet»), «Женевьева» («Genevieve Undead»), «Путь 666» («Route 666»), а также «Оргия кровососов» («Orgy of the Blood Parasites»). Его короткие рассказы объединены в сборники «Настоящий доктор Шейд и другие истории» (рассказ, давший название сборнику, был удостоен премии Британского общества фантастики) и «Знаменитые монстры». Среди других его работ следует назвать «Кошмарные фильмы» («Nighthmare Movies»), «Ужас за пределами вероятного: собрание цитат из книг в жанре фэнтези и научной фантастики» («Ghastly Beyond Belief: The Science Fiction & Fantasy Book of Quotations» совместно с Нейлом Тейманом), «Ужас: сто лучших книг» («Horror: 100 Best Books», издана со Стивеном Джонсом, удостоена премии Брэма Стокера) и «Компания BF1 в жанре ужаса» («The BFl Companion to Horror»).
«Всякому ясно, какова предпосылка этой истории. Я представил, что происходило бы, если Фрэнсис Форд Коппола снимал „Дракулу“ так, как он снимал свои главные фильмы, — объясняет автор. — Первоначально я хотел написать пародийный скетч, воспроизводящий некий несуществующий фильм. Но когда я вообразил себе процесс съемок такой картины, как „Апокалипсис сегодня“, замысел мой усложнился. Конечно, я многим обязан книге Элеоноры Копполы „Заметки“, а также документальной книге „Сердце темноты“. Представив себе, что Коппола мог сотворить с „Дракулой“, я задумался о других режиссерах — Орсоне Уэллсе, Ингмаре Бергмане, Кене Расселе, которые в разное время собирались создать свою киноверсию этого романа, но так и не воплотили свое намерение. Фантазию мою возбуждали и режиссеры, которые никогда не задумывались об этом сюжете. Что получилось бы, если бы „Дракула“ был воплощен на экране в диско-стиле „Субботней ночной лихорадки“ с Джоном Траволтой в главной роли?»
Аллея в сумерках. Высокие, стройные карпатские сосны. Последние отблески заката кровоточат в сгущающемся сумраке. Громкий отчетливый шорох. Огромные черные тени, зловещие и жуткие, ползут между деревьями. Гигантское крыло летучей мыши касается их крон.
Голос Джима Моррисона выводит, изнывая от отчаяния, «People are strange».
Ослепительная вспышка. Голубое пламя, чистое, как свет свечи. Огонь пожирает деревья…
В огне возникают расплывчатые очертания какого-то лица.
Голос Харкера: Валахия… дерьмо!
Джонатан Харкер, клерк адвокатской конторы, лежит в постели, на втором этаже постоялого двора в Бистрице, замерев в ожидании. Его глаза пусты.
Он с усилием встает и подходит к большому зеркалу. Избегая встречаться взглядом с собственным отражением, он делает большой глоток из квадратной бутылки сливовицы. На нем только длинные кальсоны. Многочисленные укусы, почти зажившие, покрывают его плечи. Грудь и руки у него мускулистые, но живот белый и вялый. Он ревностный христианин, постоянно занимается изометрическими упражнениями. Был убит, но сумел выжить.
Голос Харкера: Я думаю только о тех лесах, о тех горах… эта комната… всего лишь зал ожидания. Когда я бродил по лесам, я думал лишь о доме, об Эксетере. Когда я вернулся домой, я думал только о том, чтобы вернуться в горы…
Большое распятие над зеркалом, обвешанное связками чеснока, смотрит вниз, на Харкера. Он запинающейся походкой бредет к кровати, падает на нее, потом встает, протягивает руку и берет головку чеснока.
Впивается в чеснок зубами, будто это яблоко, жует и проглатывает его, запивая сливовицей.
Голос Харкера: Все то время, что я торчу на этом постоялом дворе в ожидании ответственного поручения, я старею, теряю свою драгоценную жизнь. А все то время, что граф провел на вершине горы, высасывая соки из этой земли, он молодел и наливался силой. Томившая его жажда росла.
Харкер достает их прикроватного столика медальон, открывает его и смотрит на портрет своей жены Мины. Без всякой злобы или сожаления он подносит медальон к пламени свечи. Лицо на портрете обугливается, серебряная оправа темнеет.
Голос Харкера: Я ждал, когда Сьюард позовет меня. И наконец это произошло.
Стук в дверь.
— Завидую тебе, Кэтрин Рид, — проскулил Фрэнсис, оглядывая сервировочный стол, уставленный блюдами весьма неаппетитного вида. — Вам, мертвякам, не приходится жрать всякую дрянь.
Кейт обнажила зубы и тихонько зашипела. Она знала, что, хотя глаза у нее цвета бутылочного стекла, а щеки покрыты веснушками, улыбка превращает ее в роковую женщину. Фрэнсис и глазом не повел: в глубине души режиссер считал ее чем-то вроде спецэффекта, а не реальным вампиром.
В этой импровизированной столовой американцы ностальгировали по «Макдоналдсу». Британцы — по крайней мере, теплокровные — с пылом уписывали пайнвудские завтраки, копченую рыбу и тосты. К румынскому общественному питанию ни те ни другие никак не могли привыкнуть.
