В 1943 году Гарри Меррику было двадцать три года. В частях особого назначения ВВС он был лейтенантом, специалистом-подрывником. Его отправили за линию фронта, чтобы высадиться в тылу врага, но маленький самолет заметили с земли и поприветствовали ураганным огнем из пулеметов. Случайная пуля перебила топливную трубу. Пилот погиб, Гарри был ранен. Он выпрыгнул из самолета и тут обнаружил, что пуля, раздробившая его левое колено, заодно пробила парашют. Гарри пронесся сквозь ледяную ночь и рухнул на верхушки елей, а с них в сугроб, весь истерзанный, истекающий кровью, при смерти.
Тогда пришли они. Красивые, сильные люди, быстрые и смелые, как волки. Они перебили патруль из сербов, искавший Гарри на горном склоне, они подобрали его и принесли к себе в пещеру. Какая-то девушка полоснула себя по запястью, и он выпил ее крови, едва соображая, что делает. Ему казалось, это его невеста, Катарина. Он умер и воскрес.
— Дети ночи, — поддакивает гном в халате. — Видишь, хозяин? Видишь?
— Не перебивай, болван. Ну же, малыш. Что с ними стало?
Они звались детьми ночи. Они пришли из Румынии, так они сказали, из места под названием перевал Борго. Им пришлось бежать от погромов шестьдесят лет назад, и теперь они сражались с фашистами, потому что тысячи их братьев и сестер из людей погибли в лагерях смерти. Они были вампирами, но также и цыганами. Ева, спасшая Гарри, сказала, что две крови, цыганская и та, которую они унаследовали от своего темного отца, смешались в них и дали двойную силу. Ей было за сотню, но из-за тонких девичьих черт и водопада черных волос казалось, что восемнадцать. Она была легкой, как ветер, и на бегу звала волков окрестных гор. На железном прикладе ее «Штурмгевера-44» было сорок насечек, по числу убитых немцев.
После своего воскрешения Гарри сражался бок о бок с Евой и ее отрядом. Цыгане предпочитали тактику точечных ударов и засад. Гарри умел блокировать дороги минимумом взрывчатки. Они убивали без всякой жалости, но не пили кровь врагов, сажали на кол трупы и раненых в знак мести. Они кормились вместе с волками, загоняя оленей и кабанов, боролись с ними зубами и ногтями, пили горячую кровь, но не убивали. То была хорошая, чистая жизнь. Их было восемь: Ева, Мария, Иллеана, Йон и Меньшой Йон, которого еще звали Саву, Мирча, Виорел и самый старший из всех, хотя выглядел он ровесником Евы, — спокойный сероглазый Петру, умевший превращаться в волка. Их всех убили. Один Гарри уцелел.
Это случилось в последние дни войны. Стояла жара, и короткие летние ночи стесняли их действия. По дорогам к северу шли и шли машины. В воздухе пахло победой: на юге каждую ночь сверкало и грохотало, это союзные самолеты сбрасывали бомбы на головы отступающим фашистам.
Днем, когда дети ночи спали, пришли крестьяне. Их было двадцать или тридцать, этих хорватов, бывших союзников, отчаянно испуганных, в драной форме всех видов, вооруженных чем попало, вплоть до кос и вил. Один приволок древний мушкет. Но у большинства были винтовки и серебряные пули. Они знали, с кем имели дело. Гарри спал в дальнем конце пещеры, ему, как новорожденному, труднее всего было выдерживать солнечный свет. Когда люди с криками хлынули внутрь, серебряная пуля пробила ему бок. Вне себя от боли, он рванул сквозь строй нападавших, помчался сквозь обжигающий воздух и бросился с утеса, перестав катиться только в кустах в тени елей, которые росли прямо на камнях.
Через три дня его кости срослись (рана в боку не заживала и сочилась чем-то вязким и черным), и тогда он вскарабкался на утес и нашел там почерневшие тела, вздернутые на колы. Голов не было. Казалось, трупы побывали в плавильной печи, солнце выжгло их до кости. Ева, Мария, Иллеана, Йон и Меньшой Йон, которого еще звали Саву, Мирча, Виорел, спокойный сероглазый Петру. Узнать их было невозможно.
— Они были сильными, — говорит Граф. — Мои дети. Какую музыку они устраивали в горах!
— Слушай хозяина, — велит Гарри коротышка. Его язык черного цвета и слишком длинный, левая рука иссохла, пальцы срослись вроде клешни. Граф дает ему оплеуху, и тот взбегает на стену, чтобы увернуться. — Хозяин — великий человек, а со мной станет еще более великим.
— Мои дети были прекрасны, — говорит Граф. — Мои невесты были ламии, перед которыми не устоял бы самый верный христианин, перед детьми ночи никто не мог устоять. Даже английская роза, которую я сорвал, была прекрасна, хотя и холодна. А теперь моя кровь производит только бесплодных уродцев. Но скоро все вернется на круги своя.
— Вернется, — поддакивает коротышка и лезет на потолок. Он болтается вверх ногами и заглядывает Графу в ледяное белое лицо. На руках и ногах у него когти как ножи. — Кровь хозяина пострадала, но я ее очищу.
Граф смахивает его в сторону, и он вылетает за порог и врезается в охрану. Граф переводит свои красные глаза на Гарри, который пытается, но не смеет ответить тем же.
Голос Графа угрожающе ласков.
— А ты, дитя? Что ты здесь делаешь, зря тратишь свой дар? Почему ты притворяешься тем, чем был когда-то? Поднимись над людьми, прекрасный и ужасный! Или ты трус?
— Просто стараюсь выжить, как все, — говорит Гарри.
Граф смеется:
— Хватит глупостей. Собираешь золото, пьешь кровь шлюх. Кого ты породил? Где твой клан? Ты боишься, что не сможешь управлять ими? Я тебя научу!
Гарри качает головой. Он однажды уже пытался обрати, кое-кого. Зря.
— У вас, англичан, нет сердца. Нет страсти. Но я научу тебя. При жизни я повелевал тысячами. Я гнал турок с поля боя. Я был так силен, что смерть не могла взять меня. Я приказал ей убираться. А после жизни я стал еще сильнее. У меня были тысячи преданных детей.
Граф умолкает. Он переживает прошлое.
— Все будет как тогда, — говорит коротышка. Он прокрался обратно в комнату, как верный пес после взбучки. — Я обещаю.
— Он изменяет нашу кровь своей генетикой, — говорит Граф, кивая на того. — Говорит, что может вылечить меня. Ему нужно только много золота и немного времени.
— Наука стоит денег, но может очень многое, хозяин. Как только я пойму, как кровь постаниматов влияет на ДНК живых, я смогу разобраться, что пошло не так. Я все исправлю.
— Дело в серебре, — говорит Граф. — Они отравили меня серебряным колом, но убежали, не закончив. Трусы! Но я выжил. Ушли десятилетия, но я восстановился. Значит, я победил, но их яд еще в моей крови.
Гарри понимает, о чем он говорит. После гибели детей ночи он провел в спячке три года, пробуждаясь, лишь чтобы питаться примерно раз в месяц, пока не оправился от легкой раны, которую ему нанесла серебряная пуля. Останься она в теле, серебро убило бы его. Невозможно представить, какой силой воли должен был обладать Граф, чтобы залечить рану от серебряного кола. Гарри, конечно, много узнал о Графе от цыган, а позднее прочитал всем известную книгу. Граф был отцом лжи, чудовищем во всех смыслах этого слова, еще при жизни, когда из страха смерти был готов на все. Гнал турок с поля боя! Он отступал, едва заметив признак поражения. И после смерти он продолжал бежать от нее, цепляясь за жизнь, как только мог.
Гарри так же хочет жить. В этом его жажда. Он вампир и не представляет, как мог бы насытиться. Он сделает все, чтобы уцелеть. Он всегда это знал, хотя то, что случилось в бараке А, все еще его пугает.
Все сорок лет, что он притворялся человеком, зверь жил у него внутри. Он жил, оказывается, как пациент в ремиссии. Болезнь осталась в нем, но он привык к симптомам, а теперь случился рецидив.
Граф видит Гарри насквозь.
— Ты думал, что сможешь притворяться человеком. Но теперь ты знаешь правду Я посадил тебя в барак А, чтобы ты это понял.
— Они бы убили меня, — говорит Гарри, — Я защищался. Любой бы сделал так на моем месте.
— Да, но ты хочешь жить, это очевидно. Ты будешь служить мне, Гарри Меррик, потому что ты хочешь жить.
— Я скорее умру, чем буду служить тебе.
— Ты прятался среди людей, как люди прячутся в церкви.
